Баннаева Н.

Линия жизни

Она обаятельна и неприступна, крайне традиционна и ультрасовременна, загадочна и предельно открыта. Речь идет, конечно же, о Саре Манафовой

Она воспела женский образ — Женщину как таковую: в любви к Богу, в любви к Родине, в любви к мужчине и в любви к детям. Женщину-беженку и женщину-принцессу, счастливую и страдающую, сильную и слабую, нежную и гордую. Одну из созданных ею красавиц — прелестную Лейли вместе с ее возлюбленным — Меджнуном осенили крылья сказочной национальной птицы-премии «Хумай». Сама художница обаятельна и неприступна, крайне традиционна и ультрасовременна, многопланово-загадочна и предельно открыта общению. Речь идет, конечно же, о Саре Манафовой.
Можно, конечно, начать с традиционных титулов и формулировок — член Союза художников, заслуженный деятель искусств, известный график и живописец и т.д. Но надо ли? Лучше всего об авторе говорят его творения. У нее они все — лиричны, и каждое — шарада. Однако лирика эта не всегда любовная. Очень часто она — гражданская. Одна из работ Сары Манафовой даже стала своего рода аллегорией прогнившего советского строя, хотя сама художница утверждает, что в этом случае создавала всего лишь отвлеченный философский образ, не имеющий никакого отношения к политике.
У нее дома было старое судейское кресло мужа — этакий символ юриспруденции огромного государства, ныне канувшего в Лету: массивное, с гербом на спинке. В своей очередной работе Сара ханым решила использовать столь редкий предмет мебели. И изобразила его в выдуманном репрезентативном портрете, с сидящей обнаженной, заставляющей вспомнить булгаковскую… нет, не Маргариту, а Геллу — прислужницу Сатаны. Как-то сами собой вписались в композицию мелкая советская монетка и еще несколько предметов, по отдельности, может, и не столь значимых, но в контексте вдруг преобразившихся в стройную аллегорию продажности советской юстиции.
Сара ханым говорит, что такое случается уже не впервые, — она работает, как сердце подсказывает, по интуиции, а потом в ее работах помимо заложенных ею смысловых пластов зрители вдруг обнаруживают еще один, и еще… Так или иначе, но об этой работе Сары Манафовой во весь голос заговорили оппозиционные газеты, что особенно удивительно, учитывая, что в большинстве из них — что уж греха таить! — вопросы культуры обычно освещаются крайне скудно или вообще игнорируются. Более того — одна из таких газет, известная достаточно резкими выпадами в адрес современной морали, опубликовала фотографию этого произведения (напомним, что по жанру это был ню, то есть «обнаженка») в огромном масштабе, чуть ли не на полосу.
История эта произошла несколько лет назад, но Сара Манафова до сих пор не может оправиться от изумления (да, наверное, и не она одна). С одной стороны, она вовсе не вкладывала подобного смысла в это свое произведение, которое так неожиданно и шумно подняли на знамена. С другой — вышедшая примерно в то же время серия ее работ «Эпатаж: татуаж» была, напротив, неоднозначно воспринята даже некоторыми ее близкими друзьями и коллегами по цеху. Честно говоря, непонятно, почему — может, оттого, что традиционный ню, лет сто назад воспринимаемый у нас в штыки, сейчас ассоциируется в основном с классикой, рококо и прочими изысками давно рассыпавшихся в прах «золотых» и «серебряных» веков? Он, этот жанр, теперь уже антикварен по духу своему, а потому в почете даже у мещан. Правда, и сейчас изображение с обнаженной натурой добропорядочный буржуа нашего времени если и вывесит у себя дома, так только в спальне. Тем более тату и пирсинг — они в нашем обществе пока воспринимаются исключительно как нечто непристойное. Причем под любым соусом — хоть в высокохудожественных произведениях Сары Манафовой, хоть на сомнительных фото в Интернете, хоть в оригинале — на обычном прохожем (впрочем, таком ли уж обычном?).
Можно, конечно, сказать, что в азербайджанском менталитете (да и вообще в постсоветском) татуировка имеет резко отрицательную репутацию как одно из внешних проявлений традиций преступного мира. И поныне, видя тату, любой человек средних лет и старшего возраста сразу ассоциирует ее, вне зависимости от тематики изображения, с наколотыми «эполетами» и «аксельбантами» зэков. Естественно, все это — аргументы людей более взрослых, молодежь наша, как и молодежь во все времена, пойдет на любые жертвы и расходы, лишь бы выглядеть круто.
Но только ли в нашем обществе царит негативное отношение к тату и пирсингу — этому древнему как мир искусству, превращенному из мощного колдовского ритуала в средство от скуки для более-менее состоятельных бездельников? По словам Сары Манафовой, один из листов ее серии «Эпатаж: татуаж» хозяйка одной небольшой немецкой галереи хотела стыдливо поставить сбоку витрины, чуть ли не «в профиль». И пояснила, что не хочет смущать приличную публику. Сара Манафова возразила, что на улице эта приличная публика на каждом шагу видит подобное. Европу в те недавние годы как раз захлестнул шквал моды на «красивое уродование тела», и сама идея данной серии родилась у Сары ханым, когда она наблюдала своеобразный парад любителей тату и пирсинга на улицах германской столицы. Но хозяйка галереи резонно заявила, что на улице публика поневоле вынуждена это видеть, а вот в музейных и галерейных залах, куда приходит исключительно за приятными впечатлениями, — вряд ли пожелает. «У меня почтенная публика, которая любит все узнаваемое, то есть традиционное», — заявила она. Сара Манафова, не раздумывая, забрала свою работу из этого «отсталого», на ее взгляд, выставочного зала — она, которую критики и зрители единодушно окрестили художником XXI века, хочет изображать то, что пока еще узнаваемым не назовешь. В конце концов, импрессионистов тоже поначалу воспринимали в штыки, а теперь они — классики…
Забавно, но на родине ситуация с восприятием «эпатажной» серии Сары Манафовой сложилась абсолютно зеркальная. Местная «чистая» публика, на улице чуть ли не отплевывающаяся при виде татуированного парня (а тем более — девушки), с восторгом восприняла графические листы, изображающие странных существ, одни из которых напоминали современных Янусов и Нарциссов, другие — дитя Гермеса и Афродиты. Несмотря на свою необычайность и двусмысленность, герои этой серии — многоликие, многорукие, покрытые вязью боди-арта и сияющие металлом украшений в самых неожиданных местах, — как видно, отлично вписались в местный менталитет своей философичностью и многослойностью значений, столь характерными для работ художницы и для восточного искусства вообще. Наша публика с наслаждением и безо всякого осуждения разглядывала то, живое воплощение чего кажется ей средоточием греховности, то, от чего западная публика, по горло пресыщенная этим же самым в реальности, отворачивается в поисках слащаво-ностальгического идеала.
Итак, азербайджанцам и без заверений искусствоведов насквозь видна многоплановость работ художницы, а вот европейцы не заметили «двойного дна», столь очевидного соотечественникам, в работах Сары Манафовой. Зато по поводу другой, не менее знаменитой серии ее произведений, наша публика вполне единодушна с западными зрителями. Еще бы, ведь речь идет о таких вечных ценностях, как женская красота и национальная архитектура. Эта серия — вариации на тему средневековой миниатюры. В одних листах архитектурные формы Старого города вплавлены в округлости женского тела, а узкие кривые улочки струятся в складках пестрых роскошных одежд. Красавицы Сары Манафовой не носят чадры, но Крепость окутывает женскую фигуру так же, как тайна и чистота окутывают ее невидимой броней. В других работах этой серии луноликие женщины как бы отделились от окружавших их стен и рисуются на чистом фоне, словно проступая из тумана. При всей схожести работ данной серии каждая из них уникальна, но из одной в другую весело перескакивает удод — пестрая «коронованная» птица, та самая, что некогда, согласно священным книгам человечества, принесла царю Соломону весть о Бильгейс, царице Савской. Каждая дама в произведениях Сары Манафовой выглядит легендарной царицей, что держит в руке — или уже выпускает в небо — весточку своему суженому, птицу своей судьбы…
Но самое удивительное в том, что это и не женщины вовсе. Это, по признанию самой художницы, изображения мира с точки зрения восточной философии — единство двуначалия, инь и янь, преподнесенные через символы: вечные пески Абшерона, Солнце, Луна. Или, например, рука с линиями судьбы, как на листах новой серии художницы, которую она так и назвала — «Линия жизни».

Азербайджанские известия.-2006.-17 ноября.-С.8.