Абдуллаева Л.

Свет возвышенного и страсти земные

Конкурсы и фестивали: рассуждения под занавес

Декабрь уходящего года поистине побил все рекорды прошедших лет по количеству музыкальных событий. Шутка ли, два международных форума — конкурс вокалистов имени Бюль-Бюля и Фестиваль памяти Ростроповича, а тут еще премьера новой оперы азербайджанского композитора. Оркестранты работали в графике нон стоп, а завсегдатаи филармонии разрывались между духовным — обилием музыкальных впечатлений, и материальным — обновлением гардероба, даром, что на пригласительных билетах фестиваля значилось магическое «дресс-код».

Впрочем, обо всем по порядку. Международный конкурс вокалистов на сегодня — единственное традиционное мероприятие широкого масштаба, позволяющее оценивать отечественную музыкальную культуру с точки зрения мировых стандартов. Если не оценивать (нельзя же всерьез относиться к проталкиванию своих кадров на призовые места), то хотя бы о них напоминать. Отрадно, что проведение его стало традицией, несмотря на уход с поста министра Полада Бюль-Бюльоглу, его инициатора: это означает, что культурная политика в стране определяется не личными, а общественными интересами. Если же говорить о ярких художественных впечатлениях, то последние носили скорее единичный характер, как, например, красивый, великолепно поставленный голос грузинского тенора Армаза Дарашвили (первая премия) или буквально переворачивающее душу своим трагизмом пение Сусанны Джамаладдиновой с Украины, не прошедшей на третий тур. Безусловной же фавориткой конкурса стала турчанка Бурчин Чилингир, настоящая оперная дива, продемонстрировавшая мировой класс оперного искусства (почему у жюри во главе с Ириной Архиповой были сомнения в присуждении ей Гран-при, так и осталось тайной за семью печатями).
Впрочем, конкурс на то и конкурс, что наряду с шансом показать свое искусство он воздвигает и барьеры, преодоление которых становится стимулом к дальнейшему совершенствованию. Искусственное же снятие этих барьеров, например, присуждение званий лауреатов в виде подарков юным отечественным участникам, не только снижает престиж конкурса, но и наносит вред личности певца, так как нет большей преграды к творчеству, как завышенная самооценка. Такой вот прозрачный намек: уж очень горькой пилюлей для публики оказалось на этот раз судейство жюри.
В отличие от конкурсов, в фестивалях отсутствуют момент соревнования и нацеленность на его результат. Главным здесь становится сам процесс, который должен создать ощущение праздника. Понятие это, впрочем, довольно абстрактное, и в каждое новое время, как и для каждого отдельного человека, включает в себя множество разных оттенков. Например, в наше время, когда зависимость успеха того или иного музыкального мероприятия от вкладываемых в него капиталов ни для кого не является секретом, подобные парады духовных достижений человечества обрамляются конкретными приметами роскоши, например, фуршетом с дорогими напитками и изысканными закусками (даже пловом) в фойе филармонии или упомянутым пожеланием являться в одежде, соответствующей праздничному вечеру. Подобный социальный заказ, между прочим, наглядно высветил характерные приметы современной филармонической публики с ее балансированием между скромным обаянием интеллигенции и не менее скромным обаянием буржуазии. Короче, голые плечи и меха соседствовали с вполне будничными брючными костюмами и сапогами, в пандан к дождливой декабрьской погоде.
Что было демократично, так это доступные цены на билеты, но и это не сработало. Потому что, если помножить цену даже самого дешевого билета на количество концертов, то получилась ровно одна треть от зарплаты доцента нашей Музыкальной академии. Понятное дело, что при таком раскладе касса филармонии не очень-то пополнялась, и пришлось прибегнуть к столь привычной для нас системе пригласительных билетов. К слову сказать, проблему эту — бесплатного потребления серьезного искусства нужно как-то решать, может, дешевыми абонементами для завсегдатаев — мне представляется это менее унизительным, чем бегать в поисках пригласительного, на котором и места-то не всегда указаны.
Самым большим негативом в организационной части было отсутствие афиш, оповещающих о программах концертов. А ведь подобные форумы представляют интерес и могут принести огромную пользу, прежде всего, для студентов-музыкантов, а так получилось, что мало кто из учащихся фортепианного факультета услышал, например, выступление блестящего американского пианиста Александра Корсантия, явившегося для меня лично одним из ярких открытий фестиваля.
Есть пианисты, а есть художники за фортепиано, художники по мышлению, по воображению. В данном случае при исполнении каждого произведения совершалось волшебство проникновения в чудесный мир вымысла и фантазий композитора, будь то сыгранная в духе барокко Соната Гайдна или музыка Моцарта с ее множеством душевных движений, переданных в изящной, непринужденной форме, или трагическая исповедь Четвертой баллады Шопена, или Восьмая соната Прокофьева, где посреди сутолоки ХХ века существуют русская сказочность и, как образ совершенства искусства, старинный менуэт.
Полной противоположностью художественному исполнению Корсантия было выступление москвича Михаила Лидского. «Музыку я разъял, как труп», — трудно подобрать более подходящие слова к его интерпретации четырех ранних сонат Бетховена. Замедленные темпы, отсутствие красок, света, категории образности как таковой. Опять же мне лично показалось, что пианист, обладающий таким интеллектом, как Лидский, делал все это намеренно, мол, вот вам бетховенский текст, а дальше домысливайте сами. Что ж, у многих после подобного исполнения действительно появилось желание вновь обратиться к бетховенским текстам.
Неоднозначные оценки заслужили принимавшие участие в фестивале два американских дирижера. Первый, энергичный, четко управляющий оркестром Кристиан Бадеа представил публике Чайковского (увертюра-фантазия «Ромео и Джульетта» и Шестая симфония) несколько формально, без откровений русской души. Второй — Юджин Конн продемонстрировал темперамент и волю в исполнении Второй симфонии Бетховена, с удовольствием поддержал романтическую пылкость скрипача Сергея Крылова в Концерте Мендельсона и проявил излишнюю, на мой взгляд, напористость в интерпретации оперного репертуара. В продолжение разговора об оркестровом аккомпанементе скажу, что наш оркестр был на высоте в исполнении Второго концерта Рахманинова под управлением Рауфа Абдуллаева — играли вдохновенно, со вкусом, главное, был прекрасный ансамбль с солистом, в роли которого успешно выступил Мурад Адигезалзаде.
Престиж любого современного фестиваля не в последнюю очередь определяется участием звезд. В данном случае имена Юрия Башмета и Наталии Гутман вызывали прямые ассоциации с некоей вселенной смычкового искусства, в которой имя Ростроповича символизирует само совершенство. В интерпретации Гутман «Вариаций на тему рококо» Чайковского было столько искренности, задушевности и непринужденности, что, казалось, с нами разговаривает очень теплый, интеллигентный человек, а все виртуозные изыски так, между прочим — как легкий налет элегантности и стилизации. Что касается Башмета и возглавляемого им ансамбля «Солисты Москвы», то некоторый крен в сторону гламурности был в бьющем на эффект исполнении Третьего Бранденбургского концерта Баха: бешенные темпы крайних частей, на мой взгляд, противоречили самой сути жанра старинного концерта.
Вся же остальная программа (если не считать сыгранных на «бис» очаровательных миниатюр) была воплощением серьезности и трагизма. Чего стоило исполнение посвященной памяти маэстро «Тихой молитвы» Гии Канчелли, где ангельское пение ребенка в сопровождении струнных было музыкой, потрясающей тихим трагизмом. Сам композитор счел долгом почтить своим присутствием фестиваль памяти великого музыканта, и это придало событию еще один оттенок значительности, так же, как и выступления на заключительном концерте мировых оперных знаменитостей Хиблы Герзмава, Бадри Майсурадзе и Сергея Леферкуса.
Впрочем, самым значительным явилось присутствие не только зримое, но неким глубинным подтекстом всего фестиваля той, кому мы обязаны его проведением. Ее лицо, в котором Александр Сокуров (в показанном в рамках фестиваля фильме «Элегия жизни. Ростропович. Вишневская») крупным планом высветил огромную глубину духовности и трагизма, ее творчество как яркое напоминание о драматической сути любого оперного исполнения, ее поистине царственный облик русской боярыни переводили конкретное мероприятие в разряд высоких размышлений о непредсказуемых перипетиях жизни, судьбы, искусства.

Азербайджанские Известия.- 2007.- 26 декабря.- С. 3.