Асадова И.
Народный художник Азербайджана, лауреат Государственной
премии Азербайджана Назим Бейкишиев родился в 1948 году, по гороскопу - Рак.
Своему знаку не соответствует: всегда идет вперед и только вперед. Отношение к
пиву - двойственное: не против, но, как и все творческие натуры, быть
приложением к чему-либо не любит, да и не может.
На днях в Музейном центре состоялась его первая персональная
выставка в Баку. Подчеркиваем, что первая в Баку: у художника уже были
персональные выставки в Лондоне и в московском Манеже, причем примерно полтора
десятка живописных работ Назима Бейкишиева сгорели в том самом знаменитом, как
и сам Манеж, пожаре начала этого века. К слову, в огне того пожара сгорели
именно живописные работы нашего соотечественника - так как широкой публике
Назим Бейкишиев известен в первую очередь как театральный художник. Да и
Государственную премию Назим муаллим получил именно за свою театральную работу
- как художник-постановщик спектакля "Иблис", режиссером которого был
Мехти Мамедов.
Отметим, что организаторами выставки являются Министерство
культуры и туризма, Фонд друзей культуры Азербайджана, Союз художников и Союз
театральных деятелей.
Корреспонденту "Эхо" удалось побеседовать с Назимом
Бейкишиевым.
- На этой выставке представлены ваши живописные работы. Как
вы сами охарактеризовали бы свой стиль?
- Знаете, скорее всего, это импрессионизм. Но, конечно же,
это не импрессионизм Гогена или Моне: это именно мое видение мира. Что же
касается того, что именно я рисую: наверное, это пейзажи и натюрморты. Причем
даже когда это какие-то персонажи, то даже в этом случае человек становится
одним из необходимых элементов общего замысла. Что же касается работы на
пленере - то это не мое. Этого я избегал даже в студенческие годы - как во
время учебы в художественном училище им. Азимзаде, так и в ГИТИСе. Для пленера
есть фотографы - и это другой вид искусства. А образы художника - это нечто
другое, перемолотое в его сознании и нашедшее воплощение порой в совершенно
другой форме.
- Вы использовали слово "замысел". Всегда ли
удается воплотить в жизнь то, что было задумано - или бывают такие случаи,
когда картина начинает управлять вами и жить своей жизнью?
- (задумывается) Вообще говоря, я предпочитаю светлые краски,
и не просто светлые: мой любимый цвет - белый. Белый и его оттенки. Возможно, в
этом сказывается и то, что в разных религиях белый цвет - цвет нравственной
чистоты. Бывало так, что я специально старался нарисовать картину в темных
тонах - и через две-три недели работы над ней вдруг видел, что картина сама по
себе становится все более свтелой и светлой. Это один из тех случаев, когда я
ничего не могу поделать с собой: мы предполагаем, но что-то, что вне нас -
располагает.
- Провокация как художественный прием. Что вы скажете по
этому поводу.
- Трудный вопрос. Скорее всего, - нет. И, наверное, потому,
что я консерватор. Хотя и сам термин "провокация" можно трактовать
по-разному. Совсем необязательно это должно быть шоком в стиле Сальвадора Дали.
Для меня провокация - это найти на почти белом полотне место, куда я могу
поместить, к примеру, ярко-красный шар. Найти так, чтобы это было и неожиданно,
и точно.
- Темы для своих работ - откуда вы их берете?
- Специально ничего не получается - надо все время быть в
работе: даже в то время, когда ты не рисуешь, мозг так или иначе воспринимает и
переваривает поступающую извне информацию. Мне посчастливилось побывать в Вене
- именно мне было доверено стать художником-постановщиком спектакля "Аршин
мал алан", поставленного в одном из старейших театров столицы Австрии.
Само собой, я попытался что-то нарисовать, поймать дух города. И - провал,
ничего не получилось. Но через год я все-таки вернулся к этой теме - уже
отфильтровавшиеся в памяти воспоминания о той поездке дали мне возможность
по-новому взглянуть на Вену и отразить дух города. Конечно же, это та Вена,
которую увидел я - иначе и быть не может.
- Вот мы и подошли к театру: скажите, ведь вы все-таки в
первую очередь театральный художник - не так ли?
- Я бы не проводил такого жесткого разделения - хотя широкой
публике я известен в первую очередь по своим работам в театре. Работа в театре
очень и очень интересна: ты должен реализовать то, что задумал режиссер, и
сделать это как можно более полно - невзирая на разного рода ограничения.
- Ограничения? Какие именно?
- Ограничений очень много - к примеру, нам недоступны многие
материалы и технологии, с которыми работают в западных театрах. К примеру, в той
же самой Вене в старинном театре был самый современный свет - и можно поставить
спектакль на одной только игре света, без каких-либо декораций. Или же за счет
специального покрытия декораций и добиваться разного эффекта для разных сцен.
Для нас это пока что - мечта, но я очень надеюсь на то, что после окончания
ремонта театров они будут оборудованы по последнему слову техники.
- То есть вы хотите сказать, что эти ограничения связаны
также и с материально-технической базой театров?
- Несомненно, так оно и есть. И дело не только в постановке
света - должны быть также и театральные мастерские, в которых мы могли бы
применять самые современные технологии.
- Но это уже слова не художника, а инженера...
- Да, естественно. Театральный художник вынужден быть также и
инженером - а порой чуть ли не строителем или специалистом по сборно-разборным
конструкциям. Задачи, с которыми сталкиваемся мы, требуют порой привести к
общему знаменателю самые разные требования: декорации должны быть одновременно
и легкими, и прочными. Мало того, надо заранее продумать, как их можно
упаковать на случай выездных гастролей. Или же придумать такие декорации,
которые легко было бы повторить на месте - если их очень трудно перевозить.
Одним словом, театральный художник сталкивается порой с теми проблемами, от
которых обычный художник избавлен.
- Режиссеры, с которыми вы работали... Что вы можете сказать
о них?
- Вот это уже явная провокация (улыбается). Мне
посчастливилось поработать с ведущими нашими современниками - за исключением
Тофика Кязимова. Знаете, если режиссер - грамотный, то для того, чтобы
приготовить декорации, достаточно одной беседы с ним: все становится предельно
ясно, и можно спокойно работать. Но бывают и такие режиссеры, которые пытаются
внести изменения буквально перед генеральной репетицией - и приходится их
убеждать, что на художественное воплощение видоизмененного замысла времени уже
попросту нет. Слава Богу, что я уже могу сам выбирать режиссеров, с которыми
хотел бы поработать. Возможно, это и есть главное, чего я добился - я сам
решаю, что мне делать, а что - нет.
Эхо.- 2007.- 27 октября.- С.12.