Микеладзе Г.

Диалог с современником

В нынешнем году Таиру Салахову исполняется 80, и, как принято, один из крупнейших живописцев мира наверняка получит много поздравлений и добрых пожеланий и за свои заслуги, и за то, что он просто у нас есть. Но, напоминая о том, что он действительный член Академии художеств России, лауреат Государственных премий СССР и Азербайджана, не однократно избиравшийся в руководящие органы Союза художников Азербайджана и России, действительный член Академии художеств России, почетный член ряда международных академий, а также Ассоциации изобразительных искусств при ЮНЕСКО, участник многих персональных зарубежных выставок, в том числе в Токио, Мадриде, Барселоне, Праге, Мехико, лауреат многих международных премий и обладатель ряда дипломов, мы просто отдаем дань традиции.
На самом же деле сегодня хочется рассказать о человеке-труженике. О том, кто сохранил и приумножил свой талант, одаривая мир богатствами собственной души, то и дело приглашая всех нас размышлять о красоте мироздания, о общечеловеческих ценностях и о том, чем богат достойный человек много времени и сил отдающий работе, которая начинается для него задолго до того, как он возьмет в руки кисть и подойдет к мольберту….
Мы не раз беседовали с Таиром о нашем детстве, которое осталось в далеких сороковых, рассуждали о смысле жизни и секретах его творчества, но вот сейчас я заочно стараюсь представить, какими словами охарактеризовал бы он себя как художника, если бы я в упор спросила его об этом. И в ответ вижу едва уловимую молчаливую улыбку, за которой и детская застенчивость, и весомая биография состоявшегося, но предельно скромного мастера.
Для меня эта детскость – не домысел, я действительно прежде всего вижу его там – в квартире моего репрессированного отца на улице Лермонтова, куда к сыну занявших ее соседей Голявкиных Виктору стали приходить его близкие друзья, шестиклассники Таир Салахов и Тогрул Нариманбеков, отец и мать которого тоже были репрессированы.
Вижу не по возрасту немногословного, серьезного, озабоченного, с глазами, озаренными каким-то мудрым светом, выдающим и ум, и волю – то, что уже тогда свидетельствовало о внутренней сосредоточенности, склонности к раздумьям. Ведь Таиру с раннего детства было о чем размышлять и тревожиться… Ему не исполнилось и девяти лет, когда 29 сентября 1937 года арестовали отца, работавшего к тому времени секретарем Лачинского райкома партии, а на руках неграмотной мамы осталось пятеро детей.
И – надо же! – выросшие в нужде, мы, дети, стоически выносили тяготы времени и рано поняли, что судьбу свою должны определять сами. Наверное, поэтому, посещали кружки по интересам, брали книги в библиотеках, увлекаясь приключениями литературных героев, становившихся нашими кумирами.
Оглядываясь в прошлое, человеку свойственно как-то больше ценить детали событий тех времен. Вот и сегодня, встретившись с Таиром в его мастерской, разместившейся в одном из особнячков в Ичери шехер, мы вместе ищем ответ на вопрос: что же стало началом большого творческого пути для Таира? И тут в раздумьях я наделяю особым смыслом некоторые факты, которым в свое время не придавала значения. Скажем, то, что мама Виктора Голявкина повсюду носила в замусоленной сумке рисунки своего сына, чтобы показывать знающим толк в живописи людям и слышать – она это уже испытала – лестные отзывы о способностях мальчика и пророческие слова о том, что ему-де предначертана судьба большого художника. Мальчик и сам верил в эти лестные отзывы о его работах и жил как-то по-своему, заражая этой верой своих друзей – уже в детстве сделавших свой выбор.
Впоследствии Виктор стал не только художником, но и весьма самобытным писателем – черпая сюжеты и образы в основном из впечатлений бакинского детства, он неизменно сам иллюстрировал свои книги. А тогда…
Виктор, Таир, Тогрул… Они постоянно с помощью кистей и красок воспроизводили фантастические сцены и образы литературных героев и, всегда имея при себе карандаши (как это делают настоящие художники), повсюду – на бумаге, на подвернувшемся клочке газеты или прямо на стене – выводили какие-то линии и контуры, передающие изгибы чьей-то спины, непослушную прядь волос или трудно поддающиеся ракурсы фигуры с натуры оказавшегося рядом человека.
Мамы Таира и Тогрула – «жены врагов народа» – не имели возможности вселять веру в способности своих сыновей. Одна из них занималась тяжким физическим трудом, чтобы прокормить детей, другая – француженка по происхождению – жила в ссылке в Самарканде. И мало кто тогда предполагал, что Тогрул удостоится высокого звания народный художник Азербайджана, работы которого займут достойное место в азербайджанском и мировом изобразительном искусстве.
Сейчас мне думается, что амбиции Виктора в немалой степени были той самой питательной почвой, которая помогла его друзьям – талантливым юным мечтателям Таиру и Тогрулу определить свое предназначение в жизни – их породнили общие интересы, жажда успеха, за которой всегда – некий соревновательный дух, требовавший новых, все более глубоких знаний… Во всяком случае, в свои 15 – 16 лет они уже прочитали все, что могли «достать» о художниках мирового уровня и сделать свой выбор…
Почему рассказ о Таире Салахове я начинаю с подробностей тех далеких дней, а не с того, что вот уже несколько десятилетий огромный круг профессионалов во всем мире, многочисленные ученики и поклонники изобразительного искусства почитают его как большого мастера?
Таиру Салахову как сыну «врага народа» не просто было поступить в специальное учебное заведение, не сразу его по той же причине «выпустили» в зарубежную поездку, где его однокурсники писали свои дипломные работы. Но, став все-таки студентом, он преодолевал все препоны и трудности, в том числе и материальные. Талантливый, трудолюбивый, одержимый любовью к творчеству юноша взял у наставников все самое главное из того, что касается изучения особенностей той или иной школы живописи и почерка прославленных мастеров, одоления литературы по основам техники рисунка и прочих навыков. Любой предмет в его исполнении теряет свой конкретный, бытовой и житейский смысл и начинает принадлежать к другому, нездешнему миру. Даже написанные им простые глиняные кувшины, гранаты или стул уводят нас от быстротечных минут и заставляют прислушаться к мерному ходу времени…».
Это проявилось сразу же, как только Таир взялся за выполнение первой, предназначенной для публичного восприятия – дипломной работы.
На полотне, которое Таир назвал
«С вахты», шестерка крепких ребят и девчат в брезентовых робах идет после отработанных суток по эстакаде, проложенной над норовистым Каспием. Под мостками – бурные пенистые волны, ветер бросает им в лицо соленые морские брызги, над ними мечутся в стремительном порыве чайки, а восходящее из-за далекого горизонта солнце слепит глаза. Все это вместе – триумф поистине здорового духа молодых нефтяников, гордых сознанием исполненного долга во имя родины, ярко выраженный пафос времени.
Это был тот редкий случай, когда дипломной работой студент заявляет о себе и становится вровень с большими художниками, мастерски выразив судьбоносную тему; когда на несколько лет плод его творческих исканий становится «гвоздем программы» многих крупнейших международных выставок. Но особенно важно, что дипломная работа Таира Салахова вместе с полотнами некоторых его однокашников и единомышленников стала родоначальником нового направления, названного «суровый стиль», с которым в живопись пришла тема труда, сменившая долгие годы господствовавшую помпезность, слащаво возвеличивавшую советскую действительность и вождей той системы.
Его, ставшие знаменитыми «Ремонтники», «Утренний эшелон» – цистерны, как бы за ночь наполненные нефтью, чтобы отправить из Азербайджана по стальным магистралям в разные концы страны советов; прозаический на вид, но о многом говорящий «Резервуарный парк» и другие работы не просто позвали художника в гущу событий, которыми жила его страна, но и вошли в историю как летопись жизни его поколения.
Объект внимания художника… По-разному «приходят» на его полотна сюжеты и личности, по-разному он воплощает на них свои наблюдения и итоги раздумий. Неизменным остается одно: в каждой работе Таира Салахова – некое обобщение, глубокий смысл, постигая который хочется подолгу стоять у его полотна, чтобы впитать и распознать зашифрованную в нем энергетику, считать то, что хочет сказать автор каждому из нас и миру в целом, подавая своего абсолютно живого героя будто высеченным из камня – на века, как олицетворение чего-то судьбоносного, важного…
– Как складывались замыслы ваших полотен? – спросила я как-то художника.
– По всякому – одни вынашиваешь годами, другие приходят спонтанно. Например, свою младшую дочь Айдан в нарядном ярко белом пальтишке на подаренной кем-то деревянной лошадке я писать не собирался, но когда она в день своего рождения вбежала ко мне в мастерскую, удержаться не смог. Говорят, получилось пронзительное олицетворение света, молодости, жизни. Эта работа обошла мир и восхищает всех, кто ее видит.
– А портрет Дмитрия Шостаковича?
– Тема этой, одной из самых любимых моих работ – тоже пришла неожиданно. Однажды мой друг, корреспондент газеты «Правда» Миша Капустин предложил мне составить ему компанию и пойти на интервью к самому выдающемуся композитору мирового уровня Дмитрию Шостаковичу, и я согласился. Мы зашли в знаменитый Дом композиторов на улице Огарева, и пока Миша беседовал с Дмитрием Дмитриевичем, я сделал с него набросок карандашом. После интервью мы разговорились, и композитор, попросив оставить ему мой рисунок, сказал: «Мне о вас говорил Гара Гараев». Тогда я осмелился ему предложить: «Может, мы с вами подумаем о совместной работе?». Шостакович ответил: «Хорошо, мы еще с вами договоримся»… Через некоторое время Шостакович действительно позвонил мне и сказал: «Я вас жду, приезжайте!».. Там, на даче в Жуковке, мне не сразу удалось найти нужную позу, в которой композитор чувствовал бы себя непринужденно и как бы забыл обо мне. Но и тогда, когда поза вроде была найдена, я долго еще замечал его некоторую нервозность, обеспокоенность и трагичность. Они просвечивали даже через внешнюю корректность, и я постарался выразить это ощущение в большой акварели, которую тогда написал. Позже приходил еще пару раз – делать отдельные наброски рук и головы – ведь я одновременно работал над двумя вариантами портрета в масле – анфас и в профиль.
Наверное, знаете, что судьба этого произведения не сразу сложилась удачно и после того, как оно было приобретено Третьяковской галереей, но, тем не менее, пришел момент, когда знатоки все-таки заявили: «Портрет Д.Д.Шостаковича работы Т.Салахова – это философский портрет Человека, несущего груз ответственности за судьбы столетия».
– Решение писать портрет выдающегося азербайджанского композитора Гара Гараева не было спонтанным, – продолжает Таир Салахов. – Я долго и пристально приглядывался к этой неординарной личности, общался с композитором и старался постигнуть суть его натуры. Когда же дело дошло до «сеансов», тоже не сразу удалось найти позу. Ту самую, единственную и неповторимую, которая отличает портрет от фотографии. Она пришла как-то вдруг, совершенно случайно, но это было то самое, что во многом решило судьбу полотна: «Как сейчас помню, Гараев сел на танкетку в профиль и положил свою массивную голову на сцепленные руки. Эта сжатая словно пружина поза как нельзя лучше выражала высокое напряжение, сосредоточие мысли в сокровенные минуты творческого процесса. И портрет родился».
– Да, – поддерживаю собеседника я, – это портрет, глядя на который так и видишь, будто еще чуть-чуть, и Гараев стремительно вскочит со своей танкетки, чтобы записать пришедшие на ум мысли и озвучить их бравурными аккордами на клавишах стоящего тут же рояля…
– Говорят, что и тут получился не просто портрет, но и образ современника, в котором монументальность замечательно сочетается с романтикой и правдой жизни одновременно...
– Ну и правильно говорят! Разве вы не согласны?
– Согласен, конечно, и очень благодарен за такую высокую оценку…
Вехами в творчестве Таира Салахова стали замечательный портрет общенационального лидера азербайджанского народа Гейдара Алиева, написанный к его 75-летию, а затем и новаторский портрет выдающегося музыканта современности Мстислава Ростроповича.
Их много работ нашего прославленного мастера Таира Салахова. Суровые на первый взгляд пейзажи и дошедшие до нас памятники зодчества на Абшероне, хранящем загадки древней истории азербайджанского народа… Вычурная архитектура Рима – вечного города … Преломленные в затейливых линиях впечатления от мексиканской корриды… И люди, люди, люди… Всякий раз вступая в диалог со своими моделями, по-новому рассказывая языком живописи о знаменитостях и простых представителях стран и континентов, с их характерными, неповторимыми чертами – художник как бы обозначает вехи своей биографии, по которым почти безошибочно можно прочесть и его характер, и его судьбу.

Каспий.- 2008.- 9 апреля.- С. 8.