Курочкина С.

Жизнь без любви на грани безумия

Театр «Ибрус» представил на суд бакинских зрителей новую версию пьесы Жана Кокто «Человеческий голос»

Жан Кокто – феномен французской культуры. Поэт, прозаик, драматург, актер, режиссер, художник, скульптор. За фантастическую преданность красоте и неустанным художественным исканиям современники называли его «живой формулой авангарда». Имя Кокто неразрывно связано с историей французского театра, в которой он проявил себя уже в начале 20-х годов прошлого столетия как драматург-новатор, а также смелый и талантливый экспериментатор.
Написанная им в 1930 году пьеса «Человеческий голос» неоднократно ставилась на сценах многих театров. Это известное произведение, в котором мастерски отражены глубокие страдания одинокой, покинутой возлюбленным женщины, во все времена неизменно находило отклик в сердцах зрителей. В тексте Кокто есть необычная ремарка: «пьеса исключает блестящее актерское мастерство». Что означает эта слишком смелая для драматурга позиция?
Пожалуй, лишь одно – актер должен забыть о своем профессионализме, а зритель – о том, что он находится в театре. Но такое возможно только при фантастическом уровне перевоплощения, при полном вживании в образ, слиянии с ним в единое целое, что в свое время блестяще смогли продемонстрировать Анна Маньяни, Алла Демидова, Ивона де Брей.
Одноактная пьеса-монолог Кокто интерпретировалась по-разному многими режиссерами-постановщиками, каждый из которых представлял зрителю собственную творческую концепцию этого произведения. Что же, на творческий вымысел имеет право любой постановщик, и Кямран Шахмардан, осуществивший постановку этого известного произведения на сцене театра «Ибрус», – не исключение. Назвав свой спектакль «Одинокий голос», он подчеркнул одиночество человека, переживающего личную драму и поставил пьесу Кокто в жанре «мистической драмы», введя в действие Дух (народная артистка Азербайджана Шукюфа Юсупова), который, в общем-то, воспринимается зрителем неоднозначно. Возможно, это дух женщины, жившей некогда в этой квартире и добровольно ушедшей из жизни, не сумев пережить разлуку с возлюбленным. Мы видим на сцене призрак, женщину в белом и символ смерти, а здесь же рядом с ней аналогичную трагическую ситуацию переживает другая – Она, бесконечно одинокая и всеми забытая. На сцене две женщины, две неудавшиеся и похожие жизни, из которых одна уже закончена, а другая приближается к роковому концу. Общая судьба и полнейшая безысходность, без всякого, даже малейшего проблеска надежды. У Духа своя история любви, она отчетливо представлена на ее ниспадающем белом одеянии, на котором, по замыслу режиссера, как на экране высвечиваются кадры из ее личной жизни. Здесь К.Шахмардан умело использовал фрагменты из телевизионного спектакля «Инсан сяси» («Человеческий голос») с Шукюфой Юсуповой в главной роли.
Она – героиня Мелек Аббасзаде олицетворяет полную беззащитность, обреченность. Этой хрупкой, отвергнутой женщине трудно смириться со своим одиночеством. На грани безумия Она мечется в замкнутом пространстве полутемной комнаты. Актриса довольно пластично обыгрывает свои телефонные разговоры. Красный телефонный аппарат – это еще одно действующее лицо спектакля, а его длинный шнур точно пуповина связывает героиню с любимым человеком.
На протяжении почти двухчасового монолога героини зритель сопереживает ей: Она вспоминает, упрекает, оправдывается, убеждает, а порой и заигрывает с телефоном, точно перед ней он, покинувший ее возлюбленный. Иногда она обращается в пространство, в никуда, и тогда представляется, что нет никого на том конце провода, что эти телефонные диалоги не что иное, как плод больного воображения.
Довольно интересно решена и цветовая гамма спектакля. В противоположность Духу в белом одеянии, Она в костюме, сочетающем в себе черный и красный цвета. Вообще на сцене доминирует красный цвет: на большой двуспальной кровати в центре сцены – красные подушки и красное покрывало, горит торшер под красным абажуром. Этот цвет страсти особенно четко проступает в полумраке сцены, вызывая тревожное ощущение зрителей. Мелек Абасазаде – актриса темпераментная, эмоциональная, с выразительной мимикой, ее голос передает все оттенки страданий одинокой женщины: он то взмывает ввысь, как отчаянный призыв о помощи, то падает до едва различимого шепота. Но хотелось бы отметить, что здесь мне, как зрителю, плохо разбирающему о чем говорит актриса, было несколько дискомфортно. Все-таки текст должен быть слышен зрителю, даже если он произносится очень тихо.
В течение всего театрального действа идет агония любви. Она повторяет знакомый Духу сюжет – балансирует на грани жизни и смерти. Когда уходит любовь, жить незачем, и Дух гасит свечи. Игра окончена, и Она становится призраком в белом, уплывающим в запредельную даль.
Полностью гармоничен с действием и музыкальный фон спектакля, душевное смятение героини прекрасно передает музыка Майлса Дэвиса, ее нервный и будоражащий ритм. Но как гимн любви и счастью звучит «Жизнь в розовом цвете» в неповторимом исполнении Эдит Пиаф – этот гимн заполняет все пространство зала, звучит светло и жизнеутверждающе. Для музыкального оформления спектакля неспроста выбран голос Пиаф – современницы и любимой певицы Жана Кокто, и мало кто знает о мистическом совпадении: Кокто и Пиаф умерли в один день.
Конечно, можно спорить и не соглашаться с мистической версией К. Шахмардана, можно сравнивать ее с другими трактовками, но режиссер смог поставить спектакль, где, несмотря на печальный исход, все же остается светлое чувство. Может быть, это происходит от своеобразия режиссерского прочтения известного произведения Кокто, в котором выстроился блистательный дуэт двух актрис, неповторимый дуэт Любви и Смерти. Но это уже таинство театральной игры, и самого театра.

Каспий.- 2008.- 1 апреля.- С. 8.