Абдуллаева Л.

Под знаком Аполлона

Культ соразмерности и красоты — так можно охарактеризовать выступление ансамбля «Солисты Москвы» Юрия Башмета

Вот он и состоялся — обещанный концерт Юрия Башмета и возглавляемого им ансамбля «Солисты Москвы». То, что выступления звезд такого уровня обречены на успех, — как говорится, и доказывать не нужно, но есть и такая вещь, как особая требовательность и даже настороженность со стороны профессионалов по причине все той же звездности: ведь невозможно играть каждый день в разных точках мира и одинаково выкладываться.

О напряженном графике выступлений свидетельствовали усталые лица музыкантов, да и сам руководитель ни разу за весь вечер не улыбнулся. Зато не было и тени той легковесности, которая часто сопровождает концерты подобных ансамблей, рассчитанные на массового слушателя, — никаких штучек-дрючек с эффектами виртуозности или эпатажа. Даже исполненная на «бис» Полька Шнитке с ее нарочитым пародированием и стилизацией прозвучала достаточно сдержанно.

Между тем, серьезность программы заключалась не в каких-то философских концепциях исполняемой музыки, а в общности ее эстетической платформы (да простят мне штамп советского времени). Произведения Стравинского, Бриттена, Хиндемита объединяет не только принадлежность к культуре середины ХХ века, но и особое отношение к вопросу о том, что есть музыка. Музыковедческий термин неоклассицизм означает не просто стилизацию ритмов, мелодических оборотов, характерных для искусства ХVIII века, но возрождение самого духа гармонии и красоты, который у романтиков был заметно оттеснен на второй план культом открытых страстей и бушующих эмоций. Недаром два произведения, прозвучавших в первом отделении концерта, объединяло имя Аполлона.

Музыку к одноактному балету Игоря Стравинского «Аполлон Мусагет» иначе как рафинированным изяществом трудно назвать. Кстати, у многих присутствовавших в зале перед глазами мелькали порхающе невесомые образы блистательных танцовщиков Мариинского театра, которые не далее, как неделю назад, демонстрировали бакинцам именно этот балет. Произведение же Бенджамена Бриттена, названное «Молодой Аполлон», представляет собою остроумное противостояние фортепиано (символ этакой дерзости, стремления к самоутверждению), струнного квартета (маячащий где-то идеал высокой гармонии) и оркестрового тутти как состояния роста.

Второе отделение началось с исполнения произведения Пауля Хиндемита «Четыре темперамента». По сути своей это не что иное, как концерт для фортепиано и струнного оркестра, где фортепиано выступает не в роли солирующего виртуозного инструмента, но как равноправный участник ансамбля. В композиции, да и в музыке в целом много заковырок и умностей: сначала дается тема, состоящая из трех эпизодов, а потом ее разные интерпретации в духе разных персонажей. Как нам показалось, самым ярким персонажем всего действа был пианист Александр Мельников, который в этом черно-белом пианизме обнаружил большую палитру звуковых градаций — от имитации оркестра до постепенного истаивания звучности на три пьяно.

Прозвучавший затем Концерт для струнного оркестра Стравинского (так называемый «Концерт in D» — типа не ищите никакого глубинного смысла — это просто обыгрывание тональности ре) был воспринят как всплеск остроумия — этакая демонстрация техники комбинаций, да и вообще понятия игры в чистом виде. Кстати, за диск с записями «Аполлона» и «Концерта in D» Стравинского (плюс переложение для струнного оркестра фортепианных «Мимолетностей» Прокофьева) артисты получили в этом году премию «Грэмми» в номинации «Лучшее исполнение классического произведения камерным ансамблем».

Конечно же, в бакинском концерте прозвучали и произведения для солирующего альта в сопровождении струнного оркестра. (Отметим, что таковых в истории музыки не так много, и увеличение их количества в последние годы спровоцировано именно личностью Юрия Башмета). Что сказать? В интерпретации этого большого музыканта и «Траурная музыка» Хиндемита, и «Еврейская молитва» немецкого композитора конца ХIХ века Макса Бруха явились откровениями, где альт звучал как инструмент, адекватно воспроизводящий шорохи и шепоты человеческой души, именно шепоты, без малейшей аффектации, без надрыва, но с такой искренностью и болью. Конечно, все это неотделимо от виртуозного владения звуком и личностного восприятия (и то, и другое — предмет долгого разговора).

Что приятно поразило, так это реакция публики. При том, что программа была, прямо скажем, достаточно сложной для восприятия непрофессионалов, а таковые составляли добрую половину публики, в зале стояла та самая тишина, которая свидетельствует о напряженном внимании: никаких аплодисментов между частями и бурные овации в конце. Чем это объяснить — особой энергетикой артистов или качествами бакинской публики? Надеемся, и тем, и другим...

Азербайджанские Известия.- 2008.- 13 декабря.- С. 3.