Резникова В.

Главным быть совсем непросто

Признание и понимание зрителя - самый дорогой подарок к 60-летию Александра Шаровского

Впервые о славе, даже не вполне понимая, что это такое, он подумал в возрасте 14 лет. Тогда, в актовом зале школы, его приятель по футбольной команде вышел на сцену в костюме и гриме. Впрочем, это сейчас можно со знанием дела рассуждать о гриме, а в тот момент — краска на щеках, да и краска! Но как это будоражило воображение! Каким притягательным и необычно важным казалось! Вот тогда впервые правый полузащитник Шаровский, подающий надежды юный футболист под номером 5, подумал о том, что обязательно станет известным и узнаваемым. Конкретно о сцене мыслей вроде бы и не было, но славы и общего внимания захотелось уже тогда.

Как странно устроена память человеческая... Как странно! Он не вспомнил об этом, когда впервые вышел на сцену в Студенческом театре. Не вспомнил тогда, когда, влюбившись в девушку-концертмейстера, пришел в ТЮЗ актером. И даже тогда не вспомнил, когда слава вдруг пришла к нему. Там, на улице его детства. На улице Чадровой. И выросшие девочки-соседки, к которым не знал, как подступиться, сменив школьную форму на модные платьица, теперь стремились попасть на самый популярный в городе спектакль «Три мушкетера». Спектакль с его участием! А он — в роли д`Артаньяна. И Юлик Гусман... Режиссер, товарищ, друг. Потом чередой пошли герои из пьес А.Островского, А.Пушкина: репертуар на зависть многим. Он прошел этот короткий путь к славе достаточно быстро и... стал скучать. Ему стало немного тесно. Тюзовская одежда была уже явно мала. Хотелось совсем другого простора. И мечтой стал Русский драматический театр. Театр, где служили искусству люди, ставшие при жизни легендой.
Как будто подслушав его мысли, судьба возникла в образе Эльдара Aлиeва, который тогда был вторым режиссером в спектакле «Фархад и Ширин». Он-то и предложил Э.Бейбутову — режиссеру-постановщику, Александра Шаровского на роль Фархада. Здесь, в РДТ, все казалось иным. Здесь даже говорили иначе и вообще о другом. Ширье, Фалькович, Якушев, Тумаркина, Грубер, Адамов, Гинзбург, позже — братья Ибрагимбековы! Целая плеяда людей, ставших его университетами: театральной этики, профессиональных секретов, споров об искусстве. Умели тогда актеры придать закулисно-театральной жизни какой-то особенный шик, этакую изысканную элегантность. За течением этой жизни интересно было наблюдать, потому что и в ней были те элементы игры, которыми так блистали они на сцене.
А чего стоили разговоры о прочитанных книгах, журналах! И это тоже было увлекательнейшим театральным действом, за которым, если повезет, наблюдать было одно удовольствие! Ведь не все молодые удостаивались чести быть допущенными к корифеям! У Саши Шаровского такая привилегия была. Но не подумайте, что к остальным молодым актерам была система отношений, построенная на методах «дедовщины». Нет. Просто была абсолютно четко определенная грань между корифеями и начинающими. К молодым они относились интеллигентно и терпимо. Александра, или как его называли мягко и по-домашнему Шурика, выделяли особо, потому и принят был в их круг, почти на равных. Но... Головокружение от осознания причастности к этому кругу «избранных» прошло в несколько лет, и ему опять стало немного скучно. И опять захотелось другого пространства для мысли. Других возможностей.
Он потянулся к режиссуре. Стал ассистировать Рустаму Ибрагимбекову, Константину Адамову... Этот процесс оказался увлекательным, интересным, открывающим новые горизонты. И он ушел в него с головой. Хотелось ставить самостоятельно. Картинки человеческой жизни из пьес, которые читал, становились почти наваждением, и он пошел в студенческую самодеятельность, чтобы самому попробовать строить эти картинки в той логической последовательности, которая потом превращалась в спектакль. А в театре тем временем шли репетиции постановки «Святой и грешный». У него там была роль. В этот раз — отрицательная. И по мере того, как продолжалась работа над спектаклем, он все больше «влезал» в режиссуру. А влезая, становился соавтором-постановщиком. Пожалуй, тогда уже коллеги почувствовали в нем некую силу мысли, которой можно было довериться. Но самостоятельные режиссерские опыты случились все же позже — в самые сложные 90-е годы. «Отрава» («Арфа приветствия» М.Богомольного), «В городе ужасно неспокойно» И.Пиковского, «Лето и дым» Т.Уильямса — абсолютно самостоятельные работы: разножанровые, с интересным концептуальным взглядом. А с приходом в театр нового директора Адалята Велиева появилась возможность полностью переключиться: он стал штатным режиссером театра. И первым их совместным проектом стал спектакль по пьесе Горана Стефановского «Черная дыра».
История, которую придумал драматург, как нельзя кстати вписывалась в ситуацию начала 90-х. В пьесе поднимались общечеловеческие проблемы, которые были так понятны и так близки бакинскому зрителю! Мечта сбылась. Теперь уж было не до скуки. Он стал много ставить. И понятие отдыха как-то само собой ушло из привычного жизненного уклада.
В 1993 году его назначили главным режиссером. Было лестно, приятно и немного не по себе: пугал уровень ответственности, который предполагался за этой должностью. Чистое незамутненное творчество в рамках достаточно широких, в пределах труппы, полномочий — это миф! Утопия. Если хотите, красивые фантазии тех, кто не знает театра изнутри. Ставить, ставить и ставить... Единственное, чего он хотел и к чему неустанно стремился! Но ведь даже просто репетиция — очередная, по графику — это борьба человеческих амбиций. Профессия, которая состоит не только из умственной деятельности, но и эмоций — всегда провоцирует на это. И его стали упрекать в недостаточной жесткости. В нежелании разбираться в мелких производственных конфликтах, в излишней мягкости к актерам, которые пытались что-то зарабатывать «на стороне». А ему не хотелось влезать в перипетии мелких бытовых дрязг, выясняя, почему кто-то опоздал на репетицию или применил ненормативную лексику по отношению к коллеге. Он убежден — подобные выяснения мешают творчеству. Да и человеческим взаимоотношениям тоже. А потому и не считает нужным этим заниматься. Для того есть администрация.
Возможно, он и прав, стараясь, таким образом, сохранить процесс сотворчества со своими коллегами в чистом, незамутненном виде. Очередная иллюзия. Красивая утопия под названием «содружество сил». Они же, со своей стороны, хотят его несгибаемой воли (но он — не диктатор!), его диктата, его жесткости. Но это так, чисто гипотетически. Потому, что когда дело действительно доходит до жестких мер типа дисциплинарного взыскания, не скажу, чтоб роптавшие по поводу излишней мягкости главного приходили в восторг. Свирепый главный хорош, когда ситуация касается кого-то другого, а не лично тебя...
Жизнь... Она пролетает стремительно. Вот и его 40 с хвостиком лет на сцене пролетели, как один день. А что, казалось бы, сделал? Ролей сыграл более сотни, спектаклей поставил около того, сына родил, женат на любимой женщине... С точки зрения социального благополучия все у него в порядке. Он человек публичный, легко узнаваемый и искренно любимый той частью публики, которая считает его «своим». А это значит, что он — народный артист, главный режиссер исторически славного театра — востребован, необходим своему зрителю и своему коллективу. Традиции Бакинского рабочего театра — БРТ — театра для народа — сохраняются по сей день. Признание и понимание зрителя — это самая высокая и самая бескомпромиссная оценка и самый дорогой подарок к юбилею. Жизнь, по сути, удалась. Все сложилось так, как хотелось. И стоит ли оглядываться назад сегодня, когда все так хорошо? Но ему отчего-то грустно. Немного растерян. И не о славе теперь думающий. О чем-то другом. О чем? Возможно, о юбилее. Вот они — его 60! Жил — как дышал. Совершал ошибки, как все. И, как все, не дотягивал до идеала. Нельзя пройти по жизни и никого не задеть. Вот и он, так же. Возможно, кого-то задел больнее, чем хотелось. Кого-то обидел. Кого-то не услышал. Но есть в этой жизни то, за что ему не стыдно. То, что всегда делал честно. Настолько честно, насколько хватало таланта и сил. Это — театр! Суть и смысл его жизни. Его радость и боль. Его надежда. Театр, который он, как и основатель БРТ Владимир Швейцер в начале 20-х, сумел сохранить. Театр, который продолжает жить, потому что Шаровский не боится рисковать и берет в обучение молодых, которые, подобно Девушке из спектакля «Безумный день, или...», все еще готовы прийти в театр и «умереть» в нем от великой любви к лицедейству.

Азербайджанские Известия.- 2008.- 13 февраля.- С. 3.