Ибрагимбеков Р.

Скромное мужество

Долго не решался начать эти воспоминания. Не убежден и сейчас, что смогу найти точные слова, передающие мое отношение к человеку, который был самым точным выразителем моих мыслей и чувств на киноэкране и, при всей нашей непохожести, режиссером, самым близким мне по восприятию окружающего мира и человеческих отношений.

Пишу, сидя на скамейке у Южного входа в Центральный парк в Нью-Йорке, и вспоминаю, как много раз пытался вывезти Расима в Америку на просмотр наших последних фильмов ("Храм воздуха", "Стамбул, Стамбул", "Семь дней после убийства"). Но уже десять лет назад он опасался многочасового перелета через океан. Мне казалось тогда, что он преувеличивал слабость своего сердца, и объяснял его отказы от путешествий нежеланием ломать привычный, налаженный жизненный уклад; поездки в новые места требовали от него напряжения, мобилизации дополнительных сил и энергии.

Легко он ездил только в Стамбул, там у него за время съемок нескольких фильмов образовались насиженные места, налаженные связи. Казалось бы, и в Москве он должен был чувствовать себя не хуже - все же прожил в ней пять лет в студенческие годы и десятки раз ездил в связи со съемками и разнообразными командировками. Но нет, и в Москву его не очень тянуло.

Мы ездили вместе в Ригу, Нант, на Мадагаскар; много раз путешествовали по Азербайджану, и, будучи человеком, фанатически преданным кино, он наибольшее удовольствие получал от тех поездок, которые были непосредственно связаны с очередной работой. Выезды на премьеры и фестивали его интересовали меньше. В последние годы он, будучи человеком гордым, независимым, привыкшим в советские времена к относительно большим заработкам, дающим ему возможность в командировках чувствовать себя уверенно и свободно, уклонялся от дальних путешествий еще и из финансовых соображений. Хотя никогда в этом не признавался.

Он, конечно, был штучным произведением Природы, сочетающим в себе множество удивительных, порой, казалось бы, несовместимых качеств. Сын врачей из Шеки, провинциальный семнадцатилетний мальчик едет в Москву еще в те годы, когда полет туда из Баку длился много часов, с первого же раза поступает на операторский факультет, требующий, как известно, специальной подготовки, блестяще заканчивает ВГИК и сразу же по возвращении заявляет о себе как оператор, понимающий толк не только в изображении, но и в глубинном художественном смысле рассказывающейся на экране истории. В Азербайджане таких операторов было наперечет, и все они рано или поздно перешли в режиссуру. Или стремились к ней. Расим и здесь пошел своим путем - он получил второе образование и, лишь став обладателем диплома режиссера, будучи уже одним из самых авторитетных кинематографистов страны, позволил себе претендовать на постановку фильма.

В середине шестидесятых я не очень хорошо знал азербайджанское кино и впервые услышал фамилию Оджагов, когда в Госкино СССР обсуждали возможность снять в Баку мой дипломный сценарий "В одном южном городе". Мало кто верил тогда в то, что этот сценарий будет когда-либо реализован - таким остро конфликтным он казался тогда и чиновникам от кино, и многим кинематографистам. Но сценарий очень поддерживал мой учитель Сергей Апполинарьевич Герасимов, да и сам я уже в те годы был человеком весьма в себе уверенным. Повесть, положенная в основу этого сценария, уже была опубликована в журнале "Дружба народов", имела шумный успех, и это тоже способствовало трудному, многоэтапному прохождению сценария через цензурные рогатки советского кино. На третий год шестой или седьмой вариант сценария, на удивление всем, был все же утвержден в Госкино СССР. И все это время рядом со мной (скорее, рядом с полюбившимся ему сценарием) стоял Расим Оджагов, ведущий себя так же преданно и увлеченно, как он это делал, болея за свои любимые футбольные команды (у него их было несколько в разных странах).

К этому времени Расим уже рассматривался как режиссер, которому вот-вот должны были дать постановку. Но это "вот-вот" в те времена тянулось годами. Да и дебютировать с таким спорным сценарием ему бы никогда не разрешили, и он это прекрасно знал. Но ни к сценарию, ни ко мне не охладевал. И когда после отказа Гасана Сеидбейли сценарий достался Эльдару Кулиеву, Расим без всяких сомнений взял на себя обязанности оператора-постановщика.
В те годы, да и позднее, Расим находился под сильным влиянием неореализма, и это сказалось на эстетике фильма, вокруг которого разгорелись споры, расколовшие национальную интеллигенцию на два, примерно равных лагеря: одни воспринимали фильм как новое слово в азербайджанском кино, попытку показать на экране реальную жизнь. Другие же относились к нему как к произведению, оскорбляющему наше национальное достоинство.
Судьба картины складывалась очень драматично, решение выпустить ее на экраны или положить на полку принималось на уровне Бюро ЦК Азербайджана. И если бы не поддержка нашего замечательного театроведа Джафара Джафарова, занимавшего в те годы пост секретаря ЦК по идеологии, нам пришлось бы плохо. К счастью, партийное руководство Азербайджана, встретившее картину в штыки, проявило достаточную либеральность, и окончательный приговор фильму был вынесен на обсуждение, в котором приняла участие творческая и научная элита республики. И впервые за все годы советской власти коллективное мнение интеллигенции было принято во внимание. Мучительные перипетии с "Южным городом" тянулись несколько месяцев, и все это время Расим был рядом с режиссером и сценаристом и воспринимался нами как равноправный соавтор картины, что бывает в кино нечасто. Конечно, это было связано и с личностью Расима, уже авторитетного кинематографиста, но прежде всего с его вкладом в фильм, который он воспринимал как свой. И готов был нести за это ответственность. Как, впрочем, и за все, к чему он имел отношение. К семье, к друзьям, к сотрудничеству, в чем бы оно ни выражалось. И все же пусть на меня не обижаются ни неизменный редактор всех его фильмов, супруга Света, любовь к которой он пронес через всю свою жизнь, ни дочки, которых он обожал, - наиболее ответственно он относился к кино.

Режиссерскую карьеру Расим начал с того, что снял две добротные картины, высокопрофессионально выполненные на всех стадиях производства: от организации съемок до работы с актерами, что обычно является слабым местом бывших операторов. Третью картину он снял по моему сценарию, который под нажимом Расима я "составил" из двух своих рассказов (один из них - "День рождения" - дал название фильму). Конечно же, если бы не настойчивость Расима, я, занятый, как мне тогда казалось, более значительными проектами, не написал бы сценарий. В те годы я большей частью жил в Москве, и в каждый свой наезд в столицу Расим звонил мне, мы встречались в каком-нибудь ресторане, чаще всего в "Баку", и он тщательно проверял, насколько продвинулась работа, и только после этого обретал способность получать удовольствие от застольного общения.
Картина получилась очень теплая, трогательная и стала визитной карточкой режиссера Расима Оджагова. Значение этого фильма для нашего кинематографа еще и в том, что впервые полнометражный художественный фильм, сделанный в Азербайджане, получил главный приз Всесоюзного фестиваля.

Еще несколько фильмов Расима получили главные призы всесоюзных кинофестивалей, что подтверждает бесспорную заслугу Расима Оджагова перед национальным кинематографом: на протяжении более чем двадцати лет он снимал один за другим фильмы, которые, становясь классикой национального кино, еще обладали и обладают на сегодняшний день качествами, интересными зрителям разных стран, в чем я убеждался раз за разом в течение многих лет. "Допрос", "Перед закрытой дверью", "Другая жизнь", "Храм воздуха" и другие его фильмы не стареют со временем, и год от года энергия их художественного воздействия возрастает. И связано это с тем, что Расим творил, опираясь только на свои личные возможности, не оглядываясь на других, даже великих режиссеров, не воспринимая новомодные веяния и открытия. Несомненно, эта защита от внешнего влияния ограничивала его киноязык выразительными средствами, накопленными за годы учебы и работы над собственными фильмами.

Восемь фильмов снял Расим по моим сценариям и в полном объеме отразил в них реалии нашей жизни от послевоенных лет до начала девяностых. Эти картины, с моей точки зрения, стали стержнем, сердцевиной азербайджанского национального кино 1970-1980-х годов. Без фильмов Р. Оджагова этот лучший период нашего кинематографа потерял бы целостность, распался бы на фрагменты из более-менее интересных фильмов, не складывающихся в общую панораму эпохи.

Недостатки выдающихся людей часто становятся началом выдающихся достоинств. Кажущаяся информационная ограниченность, удаленность от новейших влияний мирового кинематографа, жанровое самоограничение (Расим работал только в жанре кинопрозы, его интересовали жизненные, правдивые истории с сильной внутренней драматургией) - поэтическое кино, сатира, притча, гротеск, чистая комедия и т.д., все другие жанровые направления кино ему были неинтересны. Он их не чувствовал. И, казалось бы, обеднял, ограничивал возможности самовыражения. Но время показало, что в результате ему удалось сохранить главное - на многие годы рождающуюся в глубинах его существа эмоциональную энергию. Самые изощренные уловки, эффектные формальные изыски не могут прикрыть эмоциональную пустоту, которой страдает большинство фильмов, создаваемых в наше время... Да и в прошлом.

Берясь за очередную картину, Расим долго примерял ее к себе и звучавшей в его душе негромкой музыке, искал соответствия своих художественных возможностей с предложенной работой. И часто отказывался от самых, казалось бы, соблазнительных предложений. Например, от такого проекта, как "Бабек", который фактически был государственным заказом и делал режиссера, получившего эту работу, главным режиссером национального кино в глазах общественности. Произошло это уже после того, как постановку фильма отняли у Гасана Сеидбейли. Понимая, что только он способен снять картину, достойную личности Бабека, я сделал несколько попыток убедить Расима взяться за эту работу. Я закончил для него очередной сценарий, но опять возникли проблемы по его утверждению в Госкино. И я уверял Расима, что готов подождать два года и не обижусь, если он возьмется за "Бабека", а мой сценарий будет следующей его работой. Он думал несколько дней и наотрез отказался от "Бабека". Когда я возмутился его решением, он посмотрел на меня укоризненно и сказал с простодушием ребенка: "Неужели ты не понимаешь, что это не для меня?.. Слишком большой масштаб и много героики. Я умру на такой картине".

И я понял тогда, что такое для него съемки фильма - каждый раз это прыжок через пропасть, полная мобилизация духовных сил и отчетливый риск - допрыгнет он до противоположной стороны или полетит в пропасть? То есть каждый раз, берясь за работу, он точно вымерял расстояние, которое должен преодолеть в прыжке, чтобы определить, хватит ли у него на это творческих сил и энергии. На мои сценарии его хватало. Такое же ощущение, по-моему, и у Анара: "Тахмина" - один из самых любимых фильмов нашего зрителя.

Ушел из жизни он так же, как и жил. Он как бы наблюдал за развитием событий в своем организме. И в определенный момент остановил работу над фильмом по моему сценарию ("Прощай, южный город") - понял, что не успеет закончить работу. (К сожалению, он потерял до этого два года из-за того, что Министерство культуры отказалось финансировать фильм по другому моему сценарию - "Солнечное сплетение".)
Он продолжал много курить, болезнь душила его и вновь отпускала - последние два-три года жизнь его мерцала, как гаснет и вновь загорается на ветру огонек спички.

Каждый день он приходил в Союз кинематографистов - он нуждался в общении с коллегами. Когда он чувствовал себя лучше, мы обязательно заглядывали в ресторан "Аг шехер" или ехали ко мне домой, в Ичери шехер. Он с удовольствием выпивал пару рюмок водки, но выкуривал сигарету за сигаретой. Он не изменил ни одной своей привычке даже под реальной угрозой смерти.
Расим Оджагов был мужественным человеком, но это была какая-то скромная, потайная мужественность подлинного интеллигента. Жизнь время от времени всерьез испытывала его: достаточно вспомнить пиротехнический взрыв во время съемок. Несколько человек, стоящих рядом с Расимом, погибли (и среди них - режиссер Рамиз Аскеров), многих, и в том числе Расима, тяжело ранило. Я прилетел из Одессы, мы были уже дружны, и я с удовлетворением отметил про себя то, как просто, без пафоса, стараясь не преувеличивать значение происшедшего, ведет себя мой друг.
Я люблю мужественных людей. Особенно когда они стараются скрыть это свое качество. У Расима это получалось.

Зеркало.- 2008.- 11 июля.- С. 8.