Ибрагимова Д.

Застывшая симфония

Мирали Миргасымов – скульптор со своим голосом, индивидуальным почерком и темой

Серебристый лик Луны дерзко выхватывает из полутьмы мастерской лик склоненного над фрагментом будущего шедевра скульптора. Под аккомпанемент лунного света он терпеливо и слегка придирчиво созерцает содеянное и берется за очередной фрагмент. С приходом рассвета наступит дремота дня, и таинство творчества померкнет так же внезапно, как и возникло, а там, глядишь, вновь замерцает Луна. Наверное, вся его жизнь напоминала этот удивительный вечер – такой же потаенный, одухотворенный и… беззвучный. Он мог видеть и осязать, но не мог слышать эту вечно звучащую жизнь, ведь его музыка была в нем самом. Отсутствующий слух ему заменяли зрение и другие органы осязания.

Следуя популярной терминологии «цветного слуха», «музыкального слога» и т.д., рискнем предположить, что Мастер обладал не только «созерцающим слухом», но и во многом осязающим, созидающим и внутренне воспроизводящим – пение птиц и шепот ветра, блеск солнца и аромат трав, но главное – разноголосый опыт жизнеутверждающих начал, позволяющих ему создавать удивительные произведения искусства. Этот собирательный и повсеместный «мелос жизни» и определял его «метатворчество», особую тональность миропонимания, спонтанность и противоречивость гармонии, подчас, накал какофонии, ритмику пульсации, диссонансы мыслей и хроматизм чувств. Но никогда – отчаяние и бездействие.

Размышлять о знаменитых личностях – значит, всякий раз пытаться делать открытия, уже хранящиеся в памяти истории. Народный художник Азербайджана, заслуженный деятель искусств, профессор Мирали Миргасымов вошел в национальную культуру как талантливый и самостоятельный скульптор со своим голосом, индивидуальным почерком и темой Человека – в себе и вне себя, вписав яркую немеркнущую страницу в гармоничную мозаику культурно-исторического достояния республики. В Ленинградской (ныне Санкт-Петербургской) Академии художеств им. Репина, фактически, начинается его творческая карьера, а дипломной работой станет скульптура «Портрет нефтяника», которая впоследствии займет достойное место в азербайджанском Музее искусств.

Уста Мирали был первым азербайджанским скульптором, высоко оцененным за рубежом и награжденным премией и бронзововой медалью на Всемирном фестивале молодежи в Варшаве за другую замечательную работу – «Девушка с голубем». Счастье и гордость Мирали Миргасымова – в полнокровной творческой самореализации, самовыражении. Когда за плечами столько прекрасных творений, можно считать, что жизнь состоялась в несколько степеней сразу и обогащена самыми насыщенными, небывалыми оттенками одухотворения, контрастов и идей. Были у него поистине счастливые минуты, главные из которых – миг основополагающего (прежде всего, внутреннего, на уровне подсознания) покорения своего недуга глухоты и возвращения в «нормальное» общество, по крайней мере, включения в него. А еще – создание главного творения жизни, к которому он шел вехами, испытаниями, терпением, здоровьем и ни много ни мало – четвертью века жизни: монумент Джафару Джабарлы, украсивший одну из главных площадей нашего города и явившийся, выражаясь словами поэта, тем самым творением, к которому «не зарастет народная тропа». Памятник Джафару Джабарлы Мирали Миргасымова станет одним из символов нашего города, как и монументальные скульптуры Джалилу Мамедгулузаде в Нахчыване и Нариману Нариманову в Худате и др. Эти замечательные архитектурные творения представляют из себя симбиоз романтики и величия, камерности и масштабности, национального и общечеловеческого, впечатляя продуманностью композиции и изысканностью оформления.

Памятники Мирали Миргасымова – первого азербайджанского скульптора, получившего высшее, по профилю, образование, по праву считаются классикой, потому что наметили основные пути развития национального изобразительного искусства. Его скульптуры – большие и малые – являют собой особый спектр умонастроений и мироощущений автора, изысканный стиль повествования «на камне». Стремительной вязью мудрых мыслей и орнаментом нежных музыкальных снов, фантазией творческого поиска, вдохновенным озарением и всполохом чудных непреходящих образов; ослепляюще-осеняющими в чарующих национальных колоритах и вненациональных, общепланетарных сюжетах; в пропорциях и симметриях, вычисленных до тысячной доли разума и чувств; небывалым озарением души, рассчитанным на самый взыскательный вкус.

Его скульптуры состоят из узорного автобиографического многоцветья – в фокусе большой истории Азербайджана, всего азербайджанского народа. Самобытно использованные и интерпретированные народные интонации его произведений раскрывают высокий полет дум и чувств автора – человека, абсолютно влюбленного в наш бренный, но такой бесконечно прекрасный мир. Вначале же разрабатывался эскиз – незамысловатый графический прототип будущих объемных творений. Созданный вдохновенно – объемный и объектный, будто и не эскиз вовсе, а одушевленные мысли и образы, предметы времени и пространства. Идеи которых отражали, словно в череде всеобразующих и фокусирующих зеркал, симфонию его творчества, предстающую в виде нетленных памятников культуры, заряженную масштабностью форм и задумок.

Он был поэтом – в камне, романтиком – в оглушенной практицизмом жизни, общении с родными и друзьями, россыпи поездок по миру, и всегда оптимистом – в неудачах и огорчениях, радости и покое. Каждая строка биографии отмечена титаническим трудом и работой над собой, воспитанными преградами судьбы, в которой были и крутые извилистые повороты, и временные затишья, и победы, и поражения. Как следствие – вся жизнь отличалась многогранностью и необыкновенной цельностью, устремленностью. Это потому еще, что рядом с собой он всегда ощущал незримое присутствие необыкновенного человека, титана мысли, слова и дела – Гейдара Алиева, который, волею судьбы, стал маяком в его жизни. Политика Гейдара Алиева всегда была направлена на максимальное раскрытие и развитие потенциальных возможностей, природных и генетических, лучших представителей азербайджанского общества, многие из которых в иные, лихие времена пребывали поистине в бедственном моральном и материальном положении, были унижены и забыты. И потому вовсе не удивительно, что наш общенациональный лидер неоднократно поддерживал и помогал талантливому, но для многих представлявшемуся таким уязвимым скульптору Мирали Миргасымову, единственным противоядием которого против мира лжи и злобы было творчество. Благодаря вниманию и заботе главы республики скульптор Мирали Миргасымов в разные годы удостаивался орденов «Знак почета» и «Шохрат», званий народного художника и заслуженного деятеля искусств, персональной стипендии президента Азербайджана...

Для каждого из нас затейливая новь впечатлений образуется по-своему, индивидуально, с привкусом отметин прошлого, зыбкого отблеска мыслей, шуршащих обрывков осязаемых запахов и вкусов, порой, таких далеких, таких нестойких и верных. Но чаще это светлые чувства. Мир звуков Мирали Миргасымова образовывала особая симфония – жизни, впечатлений, надежд, творчества, и, если хотите, прикладных, на первый взгляд, и вовсе прозаичных предметов, но тех, что были ему близки и дороги. Так, когда он за полночь, усталый и растерзанный музой, возвращался домой и любимая жена Гюльтекин встречала его приветливой улыбкой и сразу несколькими пирогами с пылу с жару: ноздреватыми, пышащими заботой и уютом – он называл это «симфонией вкуса». Верная семья всегда ожидала его, обреченного творчеством, из мастерской: полного дум, мыслей и впечатлений, и это была уже симфония чувств. Они привечали и обогревали усту Мирали, напоив любовью и покоем его вечно безмолвную, вечно звенящую душу.

Но прежде ему пришлось досконально изучить и прочувствовать архитектонику ритма и гармонию тембра своего удивительного творчества, вычислив тональность собственных роли и места в этом экзистенциальном измерении, и лишь только потом на изученную тему исполнить большую генеральную симфонию – для одного скульптора и всего остального мира. Она звучала в нем всегда и везде, наполняя душу и разум целью и смыслом – теми особыми неповторимыми ингредиентами, которые не только скрашивают нашу жизнь, но и делают ее чище и лучше. Всесильнее. Изящный белокаменный творческий слог мысленно всякий раз удалял от тяжелоступной прозы балок и перекрытий повседневности, вознося в поднебесье воодушевления и воплощения творчества. «Равновесие, «музыкальность», компактность, «истинность», честность, чистота духа» – так сам уста Мирали определял критерии своего творчества. А вот что писала об этом феномене мать скульптора Джейран ханум Миргасымова: «Свое отношение к жизни, философию, переживания, чувства Алик передает через пластику, через скульптурное воплощение своих образов. В его пластике, наверное, есть что-то от музыки, которой он лишен и которую смутно запомнил с детства. Поэтому композиции его никогда не бывают статичны, в них всегда есть динамика и музыкальный ритм». Впрочем, как известно, еще великий Гете называл архитектуру «застывшей музыкой»…

А еще его симфонией, вместившей и озвучившей весь мир, была маленькая дочка – словно алмаз в бесценной огранке, изваянной, инкрустированной любовью родителей, талантливая художница – вся в папу. Бесценная потому еще, что в свои угрюмые и упрямые пятьдесят уста Мирали внезапно и впервые расцвел; как старый ветвистый платан – дал прекрасный, тонкий на ветру и нежный росточек, потянувшийся к солнцу, и имя ему – Айсель. Талантливый, чуткий, генетически одаренный ребенок. В последующем успешно завершив учебу, она осенит мир любопытными открытиями в области живописи и скульптуры, и на скрижалях памяти людской зачтется: достойная дочь славного отца. А до поры – его слабость и боль, его счастье и будущее: как-то сложится ее судьба?.. Судьба его самого распорядилась так, что монолитная и неодолимая глыба-болезнь стала причиной раннего мужания, воли, закалки. Глыба-судьба, из которой, откалывая один за другим куски сыпучего гранита, как осколки сердца Земли, он изваял свою жизнь – памятником нерукотворным. Когда перенесший тяжелейшее инфекционное заболевание, на пороге жизни и смерти глохнущим на глазах шестилетним мальчиком, цепляясь за прежнюю разноцветную жизнь, как за остов уплывающего в небытие острова счастливого детства, под руководством матери стал учиться слышать глазами, угадывая по губам говорящих смысл и выражение слов... На фоне достойного самодостаточного барельефа – семьи, друзей, завистников, наконец, вечности, которой посвятил свое творчество.

Каждый художник видит мир по-своему, и нагляднее всего это прослеживается в его произведениях. В них мастер тщательно апробирует свои гражданскую позицию, характер, мироощущение. Уста Мирали был творческой натурой, необыкновенным во всем. И в размашистых эскизах, которые то и дело появлялись на бумаге из-под его карандаша «просто-так», почти случайно, в минуты отдыха или бесед с родственниками и друзьями. И в повседневном общении, и в прекрасном чувстве юмора, которым обладал и, несмотря ни на что, никогда не утрачивал… Карандашные рисунки были продолжением его скульптурных работ, и наоборот: миром, разверзшимся во всей своей бездонной глуби. Для Мирали Миргасымова мир всегда оставался объектом тщательного изучения.

Он постоянно находился в состоянии творчества, что помогало формулировать простейшие и одновременно важнейшие законы и ценности человеческой жизни. Ведь искусство – необъятный и верный шаг к исцелению. Воплотившее всю глубину человеческих помыслов и чувств, оно обладает общефилософским звучанием и общенародным смыслом. Творчество Мирали Миргасымова характерно тем, что направлено к познанию человека: его ума и души, фантазии и воли, способности мыслить и потребности действовать; все это, по глубокому убеждению уста Мирали, существует нераздельно. И как у каждого яркого неравнодушного человека, у Мирали Миргасымова была своя неподдающаяся обузданию (а быть может, и описанию), трепещущая на кончике резца и в глубине сердца «стихия». Для кого-то это – хобби, для иных – единственный и неповторимый человек или любимая работа. Для нашего героя это понятие было сформулировано в одно емкое и всеобъемлющее слово: Природа; ведь заниматься природой, любить и защищать ее может только по-настоящему добрый и гуманный человек. Ему нравились долгие прогулки по тихим бакинским улочкам, беседы со старожилами, он всматривался в обновляющийся облик города, отмечая его дыхание и преображение.

А еще немало времени он проводил в собственной библиотеке, читать любил до самозабвения, постоянно соотнося собственную жизнь с морально-нравственным кодексом полюбившихся авторов и художественных героев. Эти книги по сей день живут в его рабочем кабинете в качестве духовных персонажей персональной памяти. Они были не только мерой досуга Мирали Миргасымова или поводом к творческим размышлениям, но оригинальной печатной рецензией на творчество или преамбулой к содеянному или задуманному. И, как ответный эпистолярный порыв, – его собственные дневниковые и мемуарные записи: своеобразная стенограмма внутренней и внешней жизни – в большом, с головы до пят – отражении непознанного, сложного человека. В его личной библиотеке собраны не только фолианты разных авторов и разных лет, но и собственные комментарии-мемуары, которые, словно путеводитель, дополняли различные события в его жизни – большие и малые, ставшие поводом для письменных и, по сути, литературных вдохновений и обобщений. Он много размышлял о жизни еще в детстве, аккуратно вел дневники и писал письма, бередя литературные возможности и подспудно осознавая, что все эпистолярное добро когда-нибудь уляжется в лоно его персональных биографов, как незакрашенные до поры, но заботливо и предусмотрительно оставленные пустыми вместительные ячейки будущего. Знаменательные вехи трудового, проложенного скульптором пути, отсветы его творческих и душевных поисков. При этом уста Мирали исходил из требований времени, выражая актуальные социально-нравственные, этические проблемы общества, ставил имеющиеся проблемы в глобальном масштабе, находя параллели между общечеловеческим и частным. Высокие духовные составляющие нашей национальной культуры – суть истоки данных процессов. Самые разнородные и разнообразные темы поднимались автором этих «заметок на полях» жизни.

После него человечеству остались не только бессмертные скульптуры, но и светлые воспоминания, встречи, прекрасные литературные строки. Скульптор Миргасымов относится к числу тех, кто во многом определяет облик нашей культуры, делая его полнее и богаче и потому, что в свете афоризмов, которые читатель найдет в его записях, можно лучше понять, какой путь нами пройден и каких высот мы достигли.

Как знать, не заболей Мирали Миргасымов в далеком детстве, быть может, не вырос бы из него впоследствии талантливый скульптор; возможно, именно жестокая и страшная болезнь, навсегда отнявшая слух, обострила, выявила потребность в творческом самовыражении, неуклонном самосовершенствовании, одновременно обрекая на вынужденное одиночество, обособленность от остального мира. Необходимость уже с детства бороться за жизнь, дорожить жизнью и определили, выковали в будущем скульпторе те характер и талант, о которых «нормальному» человеку, быть может, и не мечталось бы. И все чаще он пробирался к своему главному скульптурному инструменту – поворотному кругу (который в прямом смысле слова оказывался «поворотным»; что ожидало Мастера за очередным поворотом судьбы?..) и, сбросив маску бытовых забот, вступал в долгий доверительный диалог с творчеством, представленный образами всех его состоявшихся и еще несвершившихся героев...

У Мирали Миргасымова необыкновенный взгляд, даже на фотографиях – очень цепкий, острый и, что называется, проникающий в самую душу, прожигающий сердце. Это потому, что он всю жизнь «читал с лица», хоть и удавалось это не всегда и не со всеми, наверное потому, что у иных, окружающих его людей, этого лица… не существовало вовсе. Был ли он героем в повседневной жизни? Боролся он всегда, каждый день, каждый час. Боролся за все и за себя, вовлекая в орбиту этого неумолимого, вечного движения под названием жизнь и способы ее отстаивания – тех, кто был рядом, кто так или иначе соприкасался с ним и его творчеством. Неистово боролся за свое творчество, но главное – за то, чтобы быть услышанным, включая тех, у которых, в отличие от него, не существовало проблем со слухом и кто, тем не менее, подчас был так глух, а еще – и слеп, парализован инертностью, ленью, элементарным невежеством. Быть может, потому еще он вкладывал в свои скульптуры слишком много звука, силы, боли? Для мира это было чрезмерно громко – а иногда и неприемлемо. Будучи чрезмерно пронзительным, ярким, «кричащим» в сравнении с произведениями «слышащих» скульпторов, его творчество не всегда приходилось ко двору. Порой уста Мирали просто нужно было «уменьшить звук», чего он сделать никак не мог по простой причине – не мог заглушить душу, услышать «норму бытия».

Мастерская станет его основным пожизненным домом – высокая, трехэтажная, со сводчатыми потолками и огромными стеллажами – своеобразный остров, который скульптор заселил образами дорогих для него людей: отца Мирасадуллы Миргасымова, романтического Икара, негра, навеки разрывающего цепи рабства… Но главное – здесь уста Мирали оставался самим собой, наедине с собой, верен себе и своему творчеству. Здесь Мастер жил и творил, совмещая потаенное творчество с нехитрым бытом художника, всей остальной жизнью. Здесь он ощущал тот священный прилив творческих сил, что поэты обычно именуют вдохновением, а мыслители и ученые – озарением свыше. Здесь у него до сих пор хранится множество творений, проникнутых солнцем и недюжинным одарением автора.

…Вновь уста Мирали, мельком бросив взгляд на дверь, заметит условный сигнал новых гостей: лампочку, подвешенную на косяке. Лампочка вспыхивает и гаснет. И вот уже минуту спустя мастерская мастера наполнится звучными громкими гостями, которые у него есть всегда и которым он всегда рад – людьми приветливыми и оттого дружественными ему, не держащими камня за пазухой, по крайней мере, на данный момент. Говорливыми и смешливыми, каждый из которых будет по очереди рассказывать мастеру о своих делах; смысл и запах их слов он вновь и вновь будет угадывать по губам и жестикуляции, ощущать всеми фибрами души, пропуская сквозь тело и сердце, подобно тысячевольтному разряду, насыщая свои настроение и творчество, которые, быть может, уже в грядущую ночь воплотятся, разразятся в новом образе или сюжете, напоенном думами, мыслями, слезами души. Когда-нибудь его сердце не выдержит этих ежеминутных энергетических встрясок и расколется на множество частей, подобно тому, как крошится навеки от чьего-то небрежного щелчка или чрезмерно накаленной злобой и завистью атмосферы Земли хрупкий хрустальный бокал. Ну а пока… Он снова не услышит своих гостей; он давно уже забыл звук людского смеха, забыл как шумит дождь и поют птицы…

Скульптор прожил сложную, но, несомненно, счастливую жизнь. В его творческом кредо, по свидетельствам современников, был закономерен симбиоз стремления служить прогрессу и просвещению, воспитанию все новых и новых поколений талантливых азербайджанских художников и скульпторов, отдавая себя этой благородной цели без остатка; одновременно – скрупулезное накопление богатств внутреннего мира, совершенствование себя в работе, творчестве. Он до последнего продолжал эти тщательные поиски и находки, относясь к коллегам, в особенности молодым, очень бережно и благосклонно, уча других, пополнял собственные знания, что и снискало ему повсеместные авторитет и уважение. Так что Мирали Миргасымов был художником-гуманистом в широком смысле этого слова, одним из тех, кого называют подвижниками. Именно таким – вечно юным и живым он останется в памяти всех, кто его любит и помнит, кто под его памятниками постигает чарующую красоту искусства и законы гармонии, столь отличающиеся по форме и схожие по содержанию с законами его собственной судьбы и жизни.

Каспий.- 2008.- 22 ноября.- С. 15.