Абдуллаева Л.

Переворот, устремленный далеко в будущее

Сегодня Азербайджан отмечает День национальной музыки

Азербайджанская музыкальная культура ХХ века, явление, вошедшее в анналы отечественной культуры как классика, было некогда противоречивым процессом исканий, творческих поисков тех, кто осознавал свою деятельность как некую миссию созидания нового искусства в новой стране. Среди них имя Узеира Гаджибекова поистине символизирует всю эту эпоху, не только потому, что ему довелось стать первооткрывателем в этом направлении, но и в силу удивительной способности облекать идеи в конкретные деяния, объединять людей тем, что иначе, чем национальной идеей, не назовешь (если, конечно, рассматривать последнюю исключительно в категориях духовности). В какой мере актуальны уроки азербайджанского классика в контексте современного развития страны и ее культуры? В беседе за «круглым столом» «Азербайджанских известий» приняли участие преподаватель Улудагского университета (Бурса), кандидат искусствоведения, композитор Гасан Адигезалзаде, преподаватель кафедры композиции БМА, композитор Айдын АЗИМОВ, эксперт ЮНЕСКО, кандидат искусствоведения Санубар Багирова, директор Дома-музея Узеира Гаджибекова, композитор, заслуженный деятель искусства Сардар Фараджев.

«Умозрительные идеи, не подкрепленные искренностью, никого не трогают»

Проблема Восток — Запад: когда-то создание первой оперы на мусульманском Востоке явилось первым шагом на пути взаимодействия двух противоположных культур. Какие возможности на этом пути открывает новое время и что превратилось в рутину?

Сардар Фараджев: Если говорить о нашей стране, то уже с начала прошлого века встреча двух культур стала не просто необратимым явлением, но приобрела самые различные формы. Ведь когда Гаджибеков в одной из своих статей написал: «азербайджанский народ ждал появления своей оперы», он имел в виду именно готовность своего народа к восприятию европейской музыки. Не надо забывать, что в то время в Баку уже приезжали многочисленные гастролеры, и подобные концерты, спектакли посещали представители интеллигенции. Поэтому неудивителен тот ажиотаж, который вызвало известие о постановке первой мусульманской оперы: из Гянджи и других азербайджанских городов посылались телеграммы с просьбой забронировать места в зале.

Подобный же интерес в обратном направлении мне довелось наблюдать в 1989 году, когда в Баку проходил международный фестиваль. Помню, как приехавшие в Баку западные музыканты (среди них московский композитор и теоретик Виктор Екимовский) были буквально поражены исполнением Алима Гасымова: он пел «Чааргях» в течение часа с лишним, и каждый момент вызывал удивление. Наверное, это и есть основополагающая черта всякого настоящего искусства — вызывать удивление. Ему никто не мог тогда подражать, это тоже индикатор новаторского, яркого явления, а теперь, спустя 20 лет, у него появились эпигоны, и это настораживает. Так вот, возвращаясь к Гаджибекову, мне довелось быть свидетелем того, как воспринимал оперу «Лейли и Меджнун» американец. Сначала я ему переводил, а потом он остановил меня и сказал, что и так понимает, а в конце спектакля на его глазах были слезы. Когда пишешь сердцем, это трогает и будет трогать во все времена, а умозрительные идеи, не подкрепленные искренностью, никого не трогают.

Санубар Багирова: Традиция синтеза культур Востока и Запада все еще составляет магистральный творческий путь для современных азербайджанских композиторов. Сама идея такого синтеза, конечно, жизнеспособна, то есть она все еще способна приносить яркие творческие результаты. Вся история человеческой культуры свидетельствует о плодотворности синтеза различных культурных традиций, в том числе традиций Востока и Запада. Просто нужно отделять идею синтеза культурных традиций от ее некогда найденных художественных форм и средств, которые становятся рутинными, когда их многократно тиражируют. И потом, если понимать идею синтеза культурных традиций Запада и Востока в более широком контексте всей современной азербайджанской музыкальной культуры, в том числе форм общественной музыкальной жизни, образования и проч., то вопрос становится риторическим, то есть не требующим ответа.

Айдын Азимов: На мой взгляд, противопоставление Восток — Запад существует для тех, кто привержен или тому, или другому. А в самой музыке несовместимости нет, потому что обе ветви произошли от одного древа; законы музыкального развития универсальны для всех культур, будь то китайская или немецкая. Другое дело, что есть различие в способах фиксации. Восточное ортодоксальное мышление связано с таким способом фиксации, как человеческая память, которая передает музыкальные идеи из поколения в поколение. В Европе с появлением второй формы фиксации, а именно письменности, произошли кардинальные изменения в самой организации музыкального материала (например тенденция к вертикальному мышлению), а главное, был создан институт авторства. Между тем вся так называемая «народная» музыка, безусловно, имеет своих авторов, но имена их канули в Лету. Такая еще деталь: бумага фиксирует все, память же отбирает только хорошее. В наше время появилась новая форма фиксации — компьютер, это тоже своеобразный переворот в отношении к фиксируемым идеям, так что границы, разделяющие культуры, вообще перестают существовать, появляется нечто другое, еще требующее осмысления. А вообще Запад и Восток, собственно, никогда не существовали раздельно: древние церковные песнопения Европы вобрали в себя черты той восточной музыки, которая существовала до них; опять же мы не знаем, какую музыку изучали и слушали те же композиторы эпохи барокко. Во всяком случае у Вивальди во «Временах года» скрипка солирует в макамной манере, можно вспомнить и образцы a la turka в творчестве Гайдна, Моцарта, Бетховена и многое другое. Что касается Узеира Гаджибекова, то можно сказать, что он впервые создал некий разумный мост, соединивший две традиции. Ведь что такое «Лейли и Меджнун», как не абсолютно органичное сочетание письменной и устной традиций! Вот это и стало настоящим переворотом, устремленным далеко в будущее.

Гасан Адигезалзаде: Касательно «Лейли и Меджнун» скажу так: сто лет назад Гаджибеков осуществил то, к чему давно стремилась Европа, а именно — превращение театра в некое действо, объединяющее зрителей и актеров. Разве не это имел в виду Вагнер, обращаясь к мифологическим сюжетам, разве не об этом мечтал Скрябин, вынашивая план своей Мистерии? А здесь — идея заменить в опере лирическую арию мугамом, то есть той формой лирического высказывания, в которой привык выражать свои чувства азербайджанский народ, — это был грандиозный шаг не просто к синтезу Востока и Запада, но и демократизации искусства. Ведь что это, как не возрождение традиций площадного театра, существовавшего как на Западе, так и на Востоке?
Знаете, работая в течение многих лет в Турции, я стал свидетелем, как там менялось отношение к этому произведению. Если в начале 90-х «Лейли и Меджнун» воспринималась чуть ли не как примитив (видимо, срабатывал комплекс в отношении европейской оперы), то в последнее время это произведение, как и вообще творчество композитора, все больше становится объектом пристального изучения: ко мне подходят с вопросами музыканты-профессионалы, пытающиеся вникнуть в суть гаджибековских художественных идей. Недавно, слушая увертюру к «Кероглу, я поймал себя на мысли, что воспринимаю эту музыку не как симфоническую, а как звучание какого-то одного большого инструмента, настолько естественно выстроена вся музыкальная ткань. А все оттого, что он не думал: «Вот это я сделаю по-европейски, а это — по-азербайджански».

«К сожалению, интеллигенция не осознает культурное просветительство как свою общественную миссию»
Вся деятельность Узеира Гаджибекова неотделима от социального контекста просвещения своего народа: на это, в конечном счете, были нацелены и первая опера, и музыкальные комедии на злободневные темы, и титанические усилия по организации профессиональных музыкальных институтов в молодой республике. В какой мере актуальна идея просветительства в наше время, когда нация стала на путь самоопределения, в чем сходство и различие с ситуацией вековой давности?

А.А.: Просвещение — это, прежде всего, создание условий, при которых люди потянутся к знаниям, к изучению иных музыкальных языков, каким, например, для простого азербайджанца является европейская симфония. Когда-то, в прошлом веке, существовали лектории, где широким массам рассказывали, о чем говорит музыка Бетховена, Чайковского и т.д. Нужны ли такие формы в наше время? Убежден, что нет. Потому что для развития того или иного искусства нужны социальный заказ, востребованность его обществом. В свое время Гаджибеков это прекрасно понимал, его искусство было по-настоящему демократичным, то есть он умел почувствовать те проблемы, которые стояли перед обществом, и облечь их решение в такую увлекательную форму, какую, к примеру, демонстрируют его музыкальные комедии. Вот где просветительство в чистом виде!
А вообще та множественность художественных идей, которая свойственна его творчеству, коренится в глубоком постижении своей традиции, а без опоры на традицию музыка развиваться не может. Не может азербайджанский композитор быть ориенталистом, то есть думать о том, как умело вписать ту или иную национальную интонацию в контекст современной композиции, свою традицию нужно не только чувствовать, но и знать ее законы, так, как Бах, к примеру, знал протестантский хорал. А для этого нужно, прежде всего, развивать музыкальную науку. Теоретические трактаты Гаджибекова до сих пор остаются не достаточно изученными, не расшифрованы идеи, подразумеваемые в его «Основах народной музыки». О каком просветительстве может идти речь, если азербайджанские композиторы не имеют до сих пор перед собой учебников мугама, ашыгской музыки, коранического пения, аналогично европейским учебникам строгого контрапункта (старинного многоголосия) или гармонии!

Г.А.: Утеря национальных традиций — одна из серьезнейших проблем. Вся эта обрушившаяся свобода чревата необратимыми последствиями. Ведь тот факт, что огромная волна музыкантов хлынула в столицу, что все варятся, как говорится, в одном огромном котле, что нет должного контроля со стороны сведующих людей, — все это приводит к тому, что теряется специфика различных школ мугамного и ашыгского исполнительства. Недавно один мой давний знакомый, великолепный знаток всех подобных отличий, с возмущением сетовал, как современные ханенде смешивают манеры, допустим верхнекарабахской и ширванской школы, что совершенно недопустимо с точки зрения классических подходов. А что происходит с песнями? Ведь наблюдается такое явление, когда переиначиваются музыка и слова народных песен. За подобное искажение в Турции просто убили бы! А наши молодые певцы позволяют себе это в угоду самым низменным вкусам.
В свое время Узеирбек уделял огромное внимание записям народной музыки — это было частью просветительской программы — приблизить молодое поколение музыкантов к своим истокам. Вспомним, что собирательством занимались и Караев, и Тофик Кулиев, и Бюль-Бюль. Все это нужно срочным образом возрождать.

С.Ф.: Безусловно. Нельзя допускать абсолютной свободы в исполнительстве. Нужна система какого-то отбора. Возьмем наше телевидение. Его критиковали за то, что нет мугама, но сейчас в этом отношении, можно сказать, перебор, и не всегда в пользу лучшего. Нельзя же давать все подряд, должны быть критерии, а то мы наблюдаем сплошь и рядом коверкание классики, когда музыканты вплетают в мугам чуждые элементы. В советские времена я работал в студии звукозаписи, все заранее определялось: кто, что и как будет петь. Мне кажется, что систему художественных советов нужно было оставить, а не пускать все на самотек. В музыке, особенно в исполнительстве, должны быть четкие критерии, если им не следовать, произойдет то, что называется утерей традиции. Долг профессионалов — не допустить подобного. Разве не в этом суть просвещения?

Если же сравнивать теперешнюю ситуацию с той, которая была сто лет назад, главное, что бросается в глаза, — отсутствие такого явления, как когорта интеллектуалов, озабоченных судьбами своего народа. Ведь когда молодой Гаджибеков приехал в Баку, он нашел единомышленников в лице тех, кто был глубоко озабочен национальной идеей. Ахмедбек Агаев, Алибек Гусейнзаде, Гасанбек Зардаби — этих людей можно было назвать аксакалами не по возрасту, а по масштабу деятельности, авторитету, к их мнению прислушивались, хотя были и дискуссии, споры.

С.Б.: Я полностью согласна с вами и не вижу более актуальной идеи в наше время, чем идея культурного просветительства нации и культурного строительства в стране. В 20-30-х годах прошлого века эта идея объединила государство и общество, то есть она, с одной стороны, определила концепцию государственной культурной политики того времени, а с другой стороны, в самом обществе были ее носители — интеллигенты, которые искренне считали служение интересам нации своим долгом и своей миссией. Таких людей действительно было достаточно много в тогдашнем азербайджанском обществе, они составляли, так сказать, критическую массу. Узеир Гаджибеков, Муслим Магомаев и другие известные нам общественные фигуры — это лишь верхушка айсберга. А сегодня, к сожалению, интеллигенция в целом не осознает культурное просветительство как свою общественную миссию, и те редкие ее представители, которые желали бы служить общественным интересам, разрознены, чаще всего не имеют серьезного общественного веса и воспринимаются многими как чудаки.

«Нужно уметь убеждать людей в полезности и успехе своего дела»

К личности Гаджибекова в полной мере приложимо современное понятие лидерства. Это касается и его дара предвидения возможных последствий тех или иных решений, и его способности консолидации профессионалов вокруг общественно-полезных деяний. Нужно ли напоминать о том, что подобная активная позиция была напрямую связана с реалиями того времени: то есть необходимо было умение «вписывать» нужную стратегию в русло идеологии и тогда гарантировалась государственная поддержка — все это требовало и мудрости, и мужества. Какие цели способны консолидировать музыкальных профессионалов сегодня и какие конкретные шаги можно предпринять в этом направлении?

С.Ф.: Узеирбек обладал в полной мере теми качествами, которые определяют понятие заботливого отца. В данном случае его профессиональный облик неотделим от человеческого. Во всем его отношении к людям, будь то обязанности родственника, соседа, друга, чувствовалась какая-то поистине отцовская забота. По роду своей деятельности директора музея (который, как известно, размещается в доме, где жил композитор) я много раз бывал свидетелем того, с каким трепетом и словами благодарности вспоминали о нем бывшие соседи: с кем-то он в голодные военные годы делился куском хлеба, кого-то напутствовал в выборе жизненного пути. То есть общение с этим человеком меняло в людях само отношение к миру. И вместе с тем это был человек не только очень твердый в своих убеждениях, но обладавший практической, организаторской хваткой. Вспомним хотя бы историю постановки «Лейли и Меджнун». Ведь мало создать, нужно было воплотить этот новаторский эксперимент в жизнь. В истории музыки есть множество примеров, когда музыкальные произведения ждали своих постановок десятилетиями. А тут речь шла о таком феномене, как мусульманская опера, да еще никому не известного автора. Какой же силой убеждения нужно было обладать, чтобы осуществить этот грандиозный замысел! И дальше, на протяжении всей своей деятельности Гаджибеков обнаруживал умение принимать нужные именно в практическом смысле решения в самых сложных и ответственных ситуациях.

Приведу еще такой пример. В 1944 году, то есть когда шла еще война, высоким повелением было решено провести в Тбилиси декаду закавказского музыкального искусства. И вот Мирджафар Багиров вызывает к себе Гаджибекова и спрашивает: «Что нужно для того, чтобы Азербайджан был представлен лучше всех?» И Гаджибеков, который никогда толком не мог и зарплаты своей сосчитать, не раздумывая, отвечает: «Средства. Много средств». «Сколько?» — грозно вопрошает правитель. «Полмиллиона»... Деньги были выделены, и результат не замедлил сказаться. Вспомним, что именно тогда по инициативе Гаджибекова был воссоздан симфонический оркестр (костяк которого составили музыканты, отозванные с фронта), который с блеском выступил на декаде. Тогда были исполнены первые симфонические произведения молодых азербайджанских композиторов. А завершил программу в исполнении хора и оркестра гаджибековский «Марш бойцов», который вызвал такой восторг у публики, что был исполнен три раза на «бис».

Г.А.: Да, Узеирбек умел разговаривать и с народом, и с властью так, что люди чувствовали в нем искреннюю обеспокоенность будущим нации. Ведь во все времена есть трудности, когда дело касается организации каких-либо мероприятий. Тогда были идеологические шоры, сейчас — материальный фактор. Но нужно уметь убеждать людей в полезности и успехе своего дела. Не сочтите за хвастовство, но в июле мне удалось провести в Бурсе конференцию, посвященную творчеству Кара Караева. Затея, поначалу казавшаяся невыполнимой, тем не менее, осуществилась: пришлось пройти много инстанций, и в результате при поддержке городского муниципалитета были выделены необходимые средства. Сейчас модно слово «менталитет», дескать, такой вот мы народ, думающий только о собственных интересах. Народ народом, а не нужно этот самый менталитет опускать до самых негативных образцов. Нужно, чтобы тот же банкир или олигарх, от которого что-то зависит, не увидел в твоих глазах рвачества, нужно, чтобы он поверил в важность, успех дела, и тогда многое сдвинется с мертвой точки.

С.Б.: Ницше в своей работе «Антихристианин» писал, что если Иисус Христос пришел бы во второй раз, то современные проповедники христианства объявили бы его вне закона. Не думаю, что такая личность, как Узеир Гаджибеков, сейчас была бы понята и высоко оценена в среде современных азербайджанских музыкальных профессионалов и, тем более, составила бы для них моральный авторитет. Я никого не обвиняю, но просто констатирую факт, что служение личным интересам и в самом деле теперь является приоритетом и даже моральной нормой в нашем обществе.

А.А.: Все дело в том, что многие понимают лидерство как навязывание собственных идей. Да, Узеир Гаджибеков умел отстаивать и проводить в жизнь те идеи, приверженцем которых он являлся. Но опять-таки, как он это осуществлял? Убеждал людей, зажигал, но при этом не подавлял инициативы. Вот это одно из главных качеств лидера — консолидируя вокруг какой-то общей цели, опираться на людей ярких, неординарных. Вспомним, как он напутствовал молодых Караева, Гаджиева, музыкантов, творческие устремления которых не во всем разделял. И какие это дало замечательные всходы. А все потому, что для него главным критерием были талант, творческий потенциал человека, а не лояльность или какие другие качества. Вообще Узеирбек обладал удивительной способностью претворять в жизнь самые смелые идеи как бы играючи, незаметно вовлекая в процесс самые широкие слои населения. Например, не в последнюю очередь благодаря его умелой пропаганде уже к началу 60-х годов буквально в каждой азербайджанской (во всяком случае городской) семье стояло фортепиано, то есть обучение на классическом европейском инструменте в те времена было необходимой составляющей воспитания, как бы первым шагом в достижении ребенком некоего достойного места в обществе. Понятно, что тогда были мощные социальные рычаги, которые он блестяще использовал; сегодня, наверное, нужно больше ориентироваться на рычаги экономические. О какой пропаганде музыкальной классики может идти речь в наше время, если труд профессионального музыканта элементарно не востребован в своей стране?

И потом, нужно, наконец, всем нам осознать, что сейчас не только у нас, но и во всей мировой музыкальной культуре наступил новый период, требующий глобальных решений, вовлеченности в мировой процесс развития искусства, а это возможно только при широких контактах и богатой стране.

Азербайджанские Известия.- 2008.- 18 сентября.- С. 3.