Мирзоева С.

Гейдар Алиев: «Муслим Магомаев-символ целой эпохи»

Жестокой и суровой была зима 1993 года в блокадном Нахчыване. Мороз, заносы, снег по пояс в городе, холод в домах. Не было исключением и здание Верховного Меджлиса. И когда сотрудники ближайшего окружения Председателя Гейдара Алиева — главный помощник Васиф Талыбов, верный страж Бейляр, аккуратнейший секретарь Рамиз Мамедов — старались утеплить рабочий кабинет Председателя, он даже сердился: «Как все, так и я».

Не было света в городе, — и на рабочем столе появлялась керосиновая лампа. Если уж слишком становилось холодно, спасало главу Нахчыванской Автономной Республики пальто, пока нашли близкие ему люди железную печку.

А когда кончался рабочий день, слишком поздно кончался, Гейдару Алиеву надо было переговорить по телефону с Президентом Ирана Рафсанджани, написать текст телеграммы Президенту США Биллу Клинтону, посоветоваться с главой Турции, другом Сулейманом Демирелем, отдать последние распоряжения Васифу Талыбову назавтра. Тогда начинали искать сотрудницу «Бакинского рабочего», которая должна была быть сегодня не то на Ордубадской пограничной заставе, не то в Неграмском музее, не то в Садараке.

Я, журналистка, и сама торопилась к этому позднему часу в Нахчыван, в Верховный Меджлис, интересовалась, не спрашивал ли меня Председатель.

— Как же, спрашивал, — отвечал Рамиз Мамедов.

И я могла входить в его кабинет.

— Ну, рассказывайте, что видели, с кем встречались. Многие мужчины, так называемые мои друзья, боятся приехать из Баку, а вы тут по всей республике разъезжаете, не сразу вас найдешь, — говорил Гейдар Алиев.

Но в голосе не было упрека, напротив, похвала… Я спросила:

— Можно мне задать один вопрос, который меня давно смущает: «Откуда у вас такой интерес к искусству, откуда такие глубокие познания в самых разных областях — будь то театр, музыка, живопись, литература. Вы же и учились, и работали совсем в других сферах?»

Гейдар Алиевич, как мы звали в ту пору этого великого человека, медленно, как бы размышляя, отвечал:

— Я как-то об этом не думал. Скорее всего — это врожденное чувство… Помню одно свое потрясение в детстве. Ранним весенним утром вышел во двор и увидел дерево удивительной красоты — это была яблоня, покрытая цветами. Так я и простоял на месте, изумленный этой роскошью природы, пока не позвала в дом мама. Я постоянно возвращался к этому дереву и готов был плакать, когда оно осыпалось, стала появляться завязь.

Я сейчас вспоминаю, что, услышав музыкальные звуки, льющиеся из настенной «черной тарелки» — такими были в мое время «радиоприемники», — улыбнулся Гейдар Алиев, — я мог простаивать подолгу, пока не завершалась мелодия.

Еще в школьные годы меня привлекали в хор Дома пионеров, музыкальный кружок, драмкружок, откуда его руководитель, одновременно режиссер Нахчыванского театра, народный артист Ибрагим Гамзаев, что-то увидев во мне, позвал в свой «взрослый театр», где я и играл некоторые детские роли.

Очень хотел стать актером, поступить по окончании школы в Театральный институт. Но дома строго сказали: «Артист? Не мужское это занятие!» В нашей семье не принято было идти против желания старших.

И я поехал в Баку — учиться на архитектора. Тоже, правда, искусство. Но я любил музыку, балет, драму, живопись, этот интерес к искусству жил во мне, чем бы я ни занимался. А заниматься пришлось чрезвычайно серьезным делом. Комитет Государственной безопасности — организация слишком строгая, требовавшая предельной собранности, сосредоточенности, — не позволял отвлекаться. Но все равно, как только представлялись свободные полчаса, я торопился в клуб имени Дзержинского (благо он был расположен напротив нашего учреждения), где проходили замечательные концерты наших и приезжих знаменитостей. Однажды я не мог удержаться и в антракте одного концерта подошел к великому Бюль-Бюлю, чтобы сказать, как почитаю его искусство, как люблю его выступления…

Когда я был избран первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана, несмотря на массу государственных дел, я не мог не думать об искусстве.

Помните мои музыкальные пятницы в филармонии? Поначалу секретари райкомов собирались с недоумением, а потом заинтересовались так, что стали и у себя в районах пропагандировать искусство.

Ну и важно было воспитать молодых деятелей искусства, помочь им пробиться к высотам творчества, помните, как поднимался наш Муслим?

Это потом его в Москве и во всей советской стране будут «носить на руках», собираться тысячами на стадионах, чтобы послушать его выступление, это потом будут осаждать здания концертных залов и театров. Я горжусь тем, что многое сделал для того, чтобы о нем, славном представителе Азербайджана, узнал весь мир. О нем узнал, его полюбил тогда генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев, — можете себе представить какой уровень! И притихли все завистники, и открытые враги, вроде заместителя министра культуры СССР Завена Вартаняна, которые досаждали, страшно мешали ему, портили настроение. Зато министр культуры Екатерина Фурцева обожала Муслима, объявляя во всеуслышание: «Вот, наконец, появился настоящий баритон!»

И певец Азербайджана стал выступать в различных странах мира, участвовать в самых престижных международных конкурсах. Первый международный успех был завоеван на VIII Всемирном фестивале молодежи и студентов в Хельсинки, шутка сказать — первая премия!, — где он пел «Бухенвальдский набат», «Хотят ли русские войны».

Я могу согласиться, что в его становлении как артиста свою роль сыграли гены — таланты дедушки — композитора, отца — художника, матери — драматической актрисы. Я не спорю, возможно, все это отразилось на его формировании, на становлении выдающегося артиста, неподражаемого певца. Но все же я убежден, что Муслим — явление очень высокого порядка, и тут сыграли свою роль не только гены, но и могучий врожденный талант. Всевышний одарил его исключительным, редкостным, совершенно необыкновенным, божественным даром.

— Вы не представляете, какой успех он, еще юноша, имел на первом же своем сольном концерте в Доме культуры моряков, — торопилась я высказаться…

— Знаю, знаю, мне об этом в свое время рассказывали… А в партии Фигаро на сцене Театра оперы и балета я видел его сам и от души радовался: растет, а можно сказать, неожиданно вырос настоящий большой, ни на кого не похожий артист. Из других городов, из Москвы приезжали и артисты, и директора театров, и просто любители искусства, чтобы посмотреть «Свадьбу Фигаро» с его участием, а то и переманить в другой театр.

...Историческим стало выступление Муслима в Москве, в программе Декады мастеров искусства Азербайджана, которая проходила в Кремлевском Дворце съездов. Помню, за мной журналисткой, приехавшей освещать грандиозное для нашей республики событие, охотились уже появившиеся поклонники и поклонницы Муслима: «Познакомьте с вашим Фигаро! Такого мы не слышали никогда!»

Через несколько месяцев наш замечательный дирижер Ниязи, тонко чувствующий зрительскую атмосферу, привез Муслима с большой программой в сопровождении Государственного симфонического оркестра в Москву, так чуть не взломали двери огромного зала «Октябрь», чтобы попасть на концерт артиста, о котором пошла уже на всю Москву, да на всю страну слава. У доброй вести быстрые крылья.

Но что меня особенно поразило, это машина, на которой мы приехали, и которая мирно стояла у служебного подъезда. Она была вся покрыта отпечатками губной помады. «Откуда взялись неистовые поклонницы? — недоумевала я. — Ну а поклонники?» Они первые выбежали из зала после окончания концерта и готовились схватить и нести на руках машину, как только в нее сядет «гениальный певец», как его уже назвали «совсем как Шаляпин».

Не послать такую «звезду», которая разгоралась все ярче, на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Хельсинки, было нельзя. И выбор был верный. Муслим Магомаев с такой силой убеждения спел «Бухенвальдский набат», а затем и «Хотят ли русские войны», что жюри и все участники форума, съехавшиеся со всего мира, были покорены. Так к нему, 20-летнему, пришла громкая слава — на VIII Всемирном фестивале молодежи и студентов он стал лауреатом, удостоился как наиболее отличившийся первой премии.

Слава дошла и до Кремля. Гейдар Алиев представил новую азербайджанскую «звезду» высшему руководству тогда великой страны — певца с невиданным и неслыханным по красоте, высокому полету, гибкости, выразительности голосом, обилием и разнообразием репертуара, какого на эстрадном небосклоне не было, кто сам по себе — чудо, способное покорить чуть ли не всю Вселенную.

Когда генеральным секретарем ЦК КПСС стал Леонид Ильич Брежнев, он, человек, любивший искусство, сразу понял, что за чудо Муслим Магомаев. Еще во время войны Брежнев, будучи замполитом 18-й Армии, отстаивающей Малую землю, специально организовал ансамбль песни, который поднимал дух солдат, помогал им биться с врагом и выигрывать в сражениях.

Став генеральным секретарем, он хорошо понимал, какое добро способен принести людям этот чудо-певец, и поднял его на огромную высоту. Присвоил, миновав звание народного артиста республики, как было положено «по штату», Муслиму Магомаеву звание народного артиста СССР. Это — в 30 лет! Такого еще не бывало! (И с грустью подумалось, а будет ли когда-нибудь еще? Выйдет ли на подмостки театров и концертных залов или к трибунам стадионов подобный талант, который заставит слушателей так искренне радоваться, смеяться, сможет ли просто, но энергично вселять в души добро, освещать их светом любви ко всем «людям мира»? Да побольше бы таких талантов, может быть и не было бы в мире вражды, зависти, ненависти, войн, кровопролитий).

Говорили, что Муслим был рожден для музыки, рожден, чтобы петь душой, чтобы отдавать людям всего себя. И отдал… Может быть, потому так рано ушел!!!

…Лампа на столе Председателя Верховного Меджлиса начинала коптить, фитиль догорал, в кабинете становилось сумрачней, но не кончалась наша беседа… И Гейдар Алиевич вспоминал:

— …Для меня ценно то, что Муслим вместе со своей женой, замечательной певицей Большого театра, народной артисткой СССР Тамарой Синявской, были для меня большими друзьями. Это проявилось особенно в ту пору, когда ушла из жизни моя дорогая подруга, моя чуткая и нежная Зарифа. Вместе с моими близкими, родными, Муслим и Тамара старались сделать что-то доброе, чтобы я не так остро воспринимал невосполнимую утрату, чтобы хотя бы на время отвлекался от своего неизбывного горя.

Я работал тогда в Москве первым заместителем председателя Совета Министров СССР, а это требовало невероятно много времени, постоянной заботы об огромнейшем хозяйстве огромнейшей страны, постоянных выездов на места, руководства самыми различными производствами, строительствами. Командировки следовали за командировками. И вот, когда я собирался в очередной путь, приглашал с собой своих друзей, причем достаточно своеобразным способом.

Мы садились в поезд, в отведенный для меня вагон. И два часа по ходу поезда беседовали — тем более, что общих интересов была масса. Супруги для меня пели, рассказывали об интересных случаях в театре, о только что прочитанных книгах, своих ближайших планах.

Словом, старались всеми силами отвлечь меня от грустных дум, заинтересовать. Так незаметно проходили два часа дороги до Тулы. Здесь мы прощались, мои друзья пересаживались в мою машину, которая следовала за поездом, и возвращались на ней в Москву.

А я погружался в свои рабочие дела, рассматривал проекты, чертежи, готовился со всей серьезностью к встрече с работниками того объекта, который предстояло обследовать, строителям которого надо было оказать помощь, чаще всего это был БАМ.

…В те страшные дни, когда не стало Гейдара Алиева, когда скорбили все люди Азербайджана, да и все в самых разных концах мира, которые любили его, да и просто знали, пусть раз встречались, среди приехавших издалека на похороны не было Муслима Магомаева. Оказывается, в то время он уже тяжело болел. Муслим не выступал, мало выходил из дома, разве что по совету врачей — «подышать свежим воздухом».

Тогда, наверное, и пришла ему на ум мысль написать эту глубокую, трогающую сердце песню на пронзительные слова великого Сергея Есенина:

«Прощай, Баку,

Тебя я не увижу…»

Больное сердце не выдержало, он скончался скоропостижно, пять лет спустя после Гейдара Алиева…

И все же он — в Баку… Его могила рядом с могилой его прославленного деда, выдающегося композитора Муслима Магомаева и неподалеку от захоронения любимейшего человека — Гейдара Алиева.

Бакинский рабочий.- 2009.- 15 января.- С. 3.