Родом из Баку

Оксана БУЛАНОВА

Эдуард Владимирович Тополь (настоящая фамилия Топельберг; родился 8 октября 1938 года в Баку) – писатель, драматург, киносценарист. Окончил Азербайджанский государственный университет и сценарный факультет ВГИКа. Работал в «Литературной газете», «Комсомольской правде». В 1967–1978 годах написал несколько сценариев для кинофильмов. В октябре 1978-го эмигрировал в США.

Автор романов «Красная площадь», «Подлодка У-137», «Красный газ», «Журналист для Брежнева», научно-фантастических книг «Чужое лицо», «Завтра в России», острой публицистики – скандально известного «Письма российским банкирам-миллиардерам».

По сценариям Тополя сняты «Юнга Северного флота», «Красная площадь», «Несовершеннолетние», 8-серийный фильм «У. Е.».

– Эдуард Владимирович, я знаю, что вы двенадцать лет прожили за границей, писали для иностранного читателя и не так давно вернулись обратно в Россию. А в Баку уже съездили?

– Конечно, я был в прошлом году на кинофестивале «Восток-Запад» по приглашению Рустама Ибрагимбекова. Четыре дня провел в родном городе, навестил могилы родителей, привел их в порядок… Успел и погулять, успел даже поплавать в море.

– Какое впечатление на вас произвел Баку?

– Обрадовал и огорчил. Безусловно, он стал красивее, бесспорно, Ильхам Алиев – это созидатель, можно сказать, архитектурный деятель. Город стал чище, стройка на каждом углу. Все здания обновляются, и это очень красиво.

С другой стороны, город потерял свою уникальность. Ведь на всей планете существовало лишь два по-настоящему интернациональных города – Нью-Йорк и Баку. Других не знаю, хотя много поездил. В Баку еще со времен Нобеля, когда туда со всей Российской империи ехали на нефтяные промысли, сложился интернациональный дух. Моя мама, например, разговаривала на четырех кавказских языках. В нашем классе в 171-й мужской школе, где мы с Рустамом Ибрагимбековым учились в параллельных классах, было девятнадцать ребят одиннадцати национальностей. Я помню, как мы этим бравировали.

Помню, в 59–60-м году я еще работал в газете «Социалистический Сумгаит» и мы, человек пятьдесят, прошли пешком весь Нагорный Карабах. Мы шли из деревни в деревню и, выходя из леса, не знали, какая деревня нас ждет – армянская, азербайджанская, но в каждой деревне стояли у калиток женщины – это незабываемое ощущение! – и встречали с кувшином вина и лавашем. Сегодня Баку стал городом титульной нации, это его право, конечно, но там кроме людей, которые принадлежат титульной нации, никого больше нет. Город потерял интернациональный колорит. А еще другое ощущение – уже не мое, а местных жителей, – что новоселы города Баку растворили в себе тот тонкий культурный интеллигентный слой азербайджанцев, который был во времена моей молодости. Раньше там жили яркие интересные люди, никто тогда не считался, кто какой национальности, вся страна была наша. Сегодня реальной интеллигенции почти нет. Это то, что не я придумал, а то, что сейчас услышал.

– Почему вы провели в Баку только несколько дней? Родина разве не тянет?

– Лучше не трогать святые воспоминания, потому что тогда они потускнеют. Я с удовольствием поехал на фестиваль, но дольше не мог оставаться, потому что были дела, которые невозможно было оставить.

– С высоты прожитых лет как вы можете оценить вашу жизнь в Азербайджане, СССР, Америке?..

– Я всю жизнь до отъезда был прописан в городе Баку. У дедушки, на улице Димитрова. Я там, кстати, не так давно был, улицу сносят, и от Сабунчинского вокзала до Азербайджанской драмы пойдет насквозь широкий проспект. Я прекрасно себя чувствовал в Баку, ведь тогда мне было двадцать лет! Я был главным фельетонистом самой старой газеты в стране – «Бакинский рабочий». Мы гордились, что мы выходим с 1906 года, даже «Правда» издавалась с 1912-го. Я прекрасно тогда себя чувствовал, из-за моих фельетонов сняли двух министров, слово журналиста имело вес. Да и зарабатывал 200–250 рублей, это были большие деньги в то время. Я объездил всю республику, я себя замечательно чувствовал, я даже цензуры не боялся, потому что за моей спиной стоял главный редактор Николай Николаевич Гладилин. Помню, когда полетел Гагарин, была срочно собрана планерка, потому что газету нужно было всю переделать и всю посвятить полету. Надо было заново написать шесть полос. И когда я пришел, он говорит, ты фельетонист, иди отсюда. Все ринулись звонить на Нефтяные Камни, в колхозы-совхозы, собирать отзывы простых людей. Я зашел к Гладилину после планерки и говорю: «Я пошел в роддом». Он говорит: «Иди куда хочешь, только иди». И я пошел в роддом, где я родился, и убедил назвать в честь Гагарина семнадцать родившихся в этот день мальчишек. Так я стал «крестным отцом» всех этих детей. Там были азербайджанки, армянки, грузинки, еврейки, русские. И все назвали мальчиков именем Юра. За пять часов, что прошло с момента полета. Написал об этом лирический репортаж, как матери навали по моей наводке своих сыновей, и мой материал стал на первую полосу, был настоящим гвоздем. Никто в стране этого не сделал, а я это сделал! Я себя замечательно чувствовал! Потом я уехал во ВГИК, потому что меня не приняли в БГУ из-за 5-го параграфа.

– Вас не приняли в БГУ из-за 5-го параграфа? А каким же образом это сочетается с интернационализмом?

– Дело не в интернационализме: чиновничество имело свои установки. Я поступал на филфак, а там было всего пятнадцать мест, а вы знаете, сколько дочек у ведущих партийных работников республики? И все они должны были учиться исключительно на филфаке. А где ж еще? Они ж в медицинский не пойдут, там сложно, в геологический тоже, поэтому мне места и не нашлось.

Со ВГИКом было тоже непросто. Я послал свои рассказы и в Литинститут, и во ВГИК, прошел везде творческий конкурс, приехал в Москву сдавать экзамены, но меня срезали на первом экзамене – истории, потому что всех резали на истории КПСС. Я это описал в повести «Игра в кино». Пришел забирать документы, мне их не отдали, сказали: вы приняты на следующий год, будем вас ждать. Нормальные люди оказались. Я приехал на следующий год. В Баку все пятнадцать мест на филфаке были давно «забронированы», но ВГИК – творческий институт, там такой разнарядки не было. Учились и вьетнамцы, и киргизы, невозможно в творческом институте «спустить» сверху кого-нибудь, если человек ничего не умеет. Но была процентная норма: не больше одного еврея на курсе. Поэтому когда я стал позволять себе вольности и плохо учиться, мой мастер запер меня в классе и сказал: «Ты что себе думаешь? Ты учишься за всех, кого я не взял, я взял тебя, ты не имеешь права учиться на тройки, иначе я в следующий раз не смогу взять вообще никого!» И тогда до меня дошло. А то мы же все гении, зачем нам ходить на историю какую-нибудь…

Потом в Москве стало уже похуже. Маразм советской власти крепчал. А за моей спиной уже не было Николая Николаевича, советская власть брала железной лапой за горло.

В Америке тоже было трудно. Никто ж тебя нигде не ждет! Тебя приняли в страну, пустили, а дальше будь счастлив, крутись, как хочешь. Ты свободный человек, никто тебе не обязан протягивать руку помощи или уступать место: все места заняты. Ты трех слов не знаешь по-английски, а претендуешь на то, что ты писатель. Ну и пиши себе. И без тебя полно писателей. И кинематографистов тоже.

– Вы считаете, что фильмы Ибрагимбекова – это азербайджанские фильмы?

– Он интернационалист. Настоящий. Я не был в Азербайджане двенадцать лет. Я не видел ни одного азербайджанского фильма. Не читал азербайджанских писателей. Не знаю, может, там уже выросло новое поколение писателей и кинематографистов. Мансур Векилов, с которым я вместе учился, написал: «Ты не пришла сегодня, ну так что ж? Ты все равно когда-нибудь придешь». Я считаю, что это нетленные строки, если я их помню пятьдесят лет. Я довольно мало читаю. Некогда. Если у меня есть время, я читаю то, что связано с моей работой: первоисточники, различные материалы… Когда я писал роман «Красный газ» об открытии тюменской нефти, я прочел все, что написано по-русски и по-английски о ненцах, эскимосах, несколько месяцев сидел в публичной библиотеке Нью-Йорка и библиотеке Колумбийского университета. У меня осталась журналистская манера изучать весь материал, который можно достать, неважно каким образом. Как только материал собран, я должен писать. Когда я пишу, я могу прочесть только несколько страниц «Мастера и Маргариты».

– Мы желаем вам, чтобы ваши книги продавались везде, во всех книжных магазинах планеты!

– Спасибо!

Азербайджанский конгресс.- 2010.- 21 мая.- С. 14.