Четвертый фестиваль Ростроповича: уроки и размышления

Благодарные зрители стоя рукоплескали

музыкантам мирового класса

Фестиваль Ростроповича вот уже 4 года является не просто традиционным циклом бакинских «декабрьских вечеров», которого ждут, к которому готовятся, но и самым ярким музыкальным событием года. Ярким как по масштабу представляемой на нем музыки, так и вследствие обязательного участия в нем музыкантов экстра-класса. И если в прошлом году это был Лондонский камерный оркестр во главе с Пинхасом Цуккерманом, то на этот раз такой высочайший класс мастерства показали тот же Пинхас Цуккерман, австрийский пианист Рудольф Бухбиндер и Израильский филармонический оркестр во главе с легендарным Зубином Метой.

Сам масштаб акции, предполагающий участие большого числа музыкантов, включая отечественных, неизбежно сопряжен с отнюдь не одинаковым в смысле качества уровнем исполнения. Например, после заключительных двух дней, когда на сцене Дворца им. Гейдара Алиева выступал Израильский филармонический, все предыдущие концерты показались уже не столь яркими, какими воспринимались раньше. То есть лишний раз демонстрировалась истина, что все познается в сравнении. Но тот же фактор сравнения и возвышает фестиваль Ростроповича в целом над уровнем большинства концертов сезона.

Связь Ростроповича с Баку символизировало широкое представительство в фестивале азербайджанских музыкантов, среди которых особое место заняли выступления молодых. На этом последнем моменте стоит остановиться особо. Ведь подобные музыкальные празднества имеют, как минимум, две стороны: собственно эстетическую и воспитательную — как демонстрацию неких ориентиров, на которые должны равняться молодые профессионалы.

И можно представить, каким уроком для них стало живое исполнение Юрия Башмета, Натальи Гутман, не говоря уж о мастер-классе Максима Венгерова. Я бы сказала, что выступление детей во втором отделении филармонического концерта 17 декабря стало своеобразной изюминкой фестиваля, неким символом связи поколений, веры в будущее нашего искусства. Великолепная идея Венгерова распределить части Испанской симфонии для скрипки и оркестра Эдуарда Лало между пятью ребятами превратила ее в своеобразный смотр молодых талантов. Замечательно, что каждый из них продемонстрировал артистизм, то есть умение, находясь на сцене, оставаться в музыке. Кто-то понравился меньше, кто-то больше (вкусы публики, как это водится, разошлись), но в том, что все дети имеют превосходный потенциал, сомнений не было ни у кого. Здесь был еще один очень показательный момент — совместное исполнение Венгеровым с детьми скрипичного переложения знаменитого Вокализа Сергея Рахманинова. Нужно было видеть и слышать, с какой отдачей играли все шестеро, как слушали друг друга, пытаясь завуалировать переходы от одного инструмента к другому. Вот и подумалось: а ведь какая это школа — подобные совместные выступления мастера и детей! Может, стоит это начинание Венгерова продолжить — пусть не обязательно со звездами, но просто с музыкантами высокого класса? Одним словом, поводом для размышлений было много. Например, несколько удивили подбор программы и стиль исполнения молодежного оркестра под управлением его художественного руководителя Теймура Геокчаева. Мы знаем, сколько сил и терпения вкладывает в свое детище дирижер, но возникает вопрос — для чего создаются подобные коллективы? Ведь не только, чтобы вызывать умиление у широкой публики, а как своеобразная школа в приобретении навыков совместной игры, как школа хорошего вкуса, наконец. А это, как известно, воспитывается на классике.

Правда, уклон в сторону попсы наблюдается сейчас сплошь и рядом. И если такой большой музыкант, как Юрий Башмет, позволяет себе на концерте из произведений Моцарта и Шуберта исполнять на «бис» Happy birthday (пусть даже в стиле Иоганна Штрауса), то комментарии, как говорится, излишни. Нужно сказать, что выступления Башмета и вверенных ему коллективов в Азербайджане в последние годы несут на себе отпечаток, как бы помягче выразиться, снобизма что ли. К примеру, исполнение знаменитой Симфонии-кончертанте Моцарта оркестром «Солисты Москвы», где солировали Башмет и Роман Балашов (первая скрипка оркестра), было, прямо скажем, далеко от совершенства. Нет, все было филигранно, изящно (музыканты подобного уровня не могут играть плохо), но не было главного — живого разговора инструментов друг с другом, а ведь именно это качество составляет суть подобных жанров, одним словом, не было отдачи, а потому слушать было элементарно скучно. А теперь представим, что в этой же «кончертанте» солировали бы Башмет и Венгеров (запись их исполнения на сайте youtube — просто шедевр), наверное, в этом случае мы имели бы совершенно другую музыку — трепетную и непредсказуемую. Самое обидное, что подобный тандем мог стать вполне реальным, прилети Венгеров на один день раньше. Мне могут возразить, что графики подобных звезд распланированы по дням… и все-таки, уверена, что прозвучи подобная просьба со стороны бакинской стороны, она не осталась бы без внимания.

Но не будем сгущать краски, в целом каждый концерт фестиваля был по-своему интересен. Например, знаменитый квартет Шуберта «Смерть и девушка» в переложении Малера для струнного оркестра был сыгран «Солистами Москвы» драматично и захватывающе. Очень порадовали наши оркестранты, которые во время подобных ответственных выступлений, как правило, играют на пике своих возможностей. Например, слаженно, с вдохновением были исполнены Государственным камерным оркестром концерты Баха, при этом грамотную, интеллигентную игру продемонстрировал Мурад Адигезалзаде и тронул своей искренностью, музыкальностью стипендиат Фонда Ростроповича Юрий Ревич. Что касается государственного симфонического, то оба выступления: и 16, и 17 декабря, можно отнести к разряду самых удачных за последнее время. В хорошем темпе, с яркими контрастами была сыграна увертюра к «Дон Жуану» Моцарта, и прекрасно прозвучал аккомпанемент к концерту Дворжака. Солировала Наталья Гутман, обладающая всеми качествами большого музыканта, главное, ощущением музыки как процесса, и оркестр очень живо откликался на все реплики солиста. Особо следует отметить струнную группу (могут ведь петь, когда хотят!), очень хороши были флейты. Ну а исполнение 15-й симфонии Шостаковича, донесение до слушателя ее трагизма — целиком и полностью заслуга маэстро Абдуллаева, за что его лично поблагодарила присутствовавшая на концерте вдова композитора Ирина Шостакович.

Что касается пианистов, то выступления двух очень больших мастеров — Элисо Вирсаладзе и Рудольфа Бухбиндера продемонстрировали абсолютно противоположные подходы к игре на фортепиано. И тут профессионалы разделились на два лагеря: те, кто, восторженно аплодируя первой, демонстративно не приняли игру второго — и наоборот.

В чем же дело? Очевидно, в разном понимании того, что такое музыкальный текст в исполнительской интерпретации. Начну с исполнения концерта Шумана, где напор и темперамент грузинской пианистки сочетались со сдержанностью и академизмом, скульптурной выстроенностью формы.

Все было продумано до мельчайших деталей, все было выполнено безукоризненно, не было, пожалуй, только одного: непредсказуемости и тайны — того, что превращает музыку Шумана, как, впрочем, и любого другого композитора, в акт творящегося на глазах волшебства.

Игра Бухбиндера, одного из самых известных знатоков клавирного творчества Бетховена, наоборот, продемонстрировала музицирование в чистом виде — наверное, так вот непринужденно и свободно могут играть свою музыку только венцы. Знаменитый Пятый концерт Бетховена в его прочтении был начисто лишен всех черт монументальности и пафоса, позволивших когда-то назвать его «императорским». На первый план были выдвинуты как раз моменты тишины в тонких градациях пиано и пианиссимо; на все мощные кульминации и героические порывы оркестра солист откликался трогательно-звенящими, филигранными пассажами, как бы утверждающими право на особый, отдельно звучащий голос в общем хоре. Наверное, в подобной интерпретации кому-то не хватало привычной мощи, темперамента, оркестральности звучания; была здесь и какая-то доля эстетства, но то, что это был подход музыкантский и высокий пилотаж пианистического мастерства, сомнений не вызывало. И если критерием художественности того или иного исполнения является побуждение к размышлениям после, то в данном случае это был как раз тот случай.

Ну и, наконец, о главном событии фестиваля, возвысившем его до уровня мирового класса — выступлениях Израильского филармонического оркестра. Пожалуй, такого уровня оркестровой игры мы в Баку еще не слышали. Это тот случай, когда мастерство каждого из солистов, подразумевающее виртуозное владение звуковой палитрой, подчинено воле и художественным идеям крупнейшего музыканта, каким является Зубин Мета. Кстати, в своем вступительном слове маэстро отметил, что «очень многому научился у великого Славы Ростроповича», с которым его связывала многолетняя дружба. Если подробнее об этих концертах, то Скрипичный концерт Брамса в тандеме Пинхас Цуккерман — Зубин Мета стал примером того единения солиста и оркестра, когда уже не думаешь об интерпретации, а просто слушаешь музыку, погрузившись в ее течение от первого до последнего звука. Музыка великого немца предстала во всей яркости образных контрастов. Здесь было все: и альпийская природа в далеких зовах деревянных и медных инструментов, и лирические откровения в дивном пении струнной кантилены, и мощнейшие кульминации без грохота и шума — свидетельства брамсовских романтических порывов и в то же время волевой сдержанности.

Лирическим откровением прозвучала тихая пронзительная каденция в первой части — как сомнамбулическая погруженность в таинства жизни музыки, которая одна только и способна выразить сокровенную жизнь души. В многочисленных нюансах оркестрового tutti особенно потрясало умение создавать образы скользящих теней, этакий проносящийся шелест, словно отзвук другого мира.

Что касается Первой симфонии Густава Малера, которую весь огромный зал дворца выслушал не шелохнувшись, то здесь дирижер показал себя не только музыкантом, но и интеллектуалом, поднявшимся до высот малеровской философской концепции. Все 5 частей симфонии предстали как главы волнующей повести о юном герое-идеалисте, полном самых радужных надежд, шагающем по жизни то среди лесной природы (первая часть), то в такт венским танцам — лендлеру и вальсу (третья часть). Особенностью дирижерской трактовки стало включение в цикл лирической второй части, которую сам композитор в свое время изъял из симфонии. И вот эта музыка под названием Blumine органично вписалась в музыкальный сюжет, прозвучав как лирическое интермеццо, раскрывшее еще одну сторону героя — романтическую мечтательность. А дальше — перелом в действии: пародийный траурный марш, написанный композитором под впечатлением картины Калло «Звери хоронят охотника», символизирующий лицемерие и лживость окружающего общества. Отсюда — полный отчаяния, драматизма и в то же время настойчивого движения вперед финал. Потрясала красноречивость жестов дирижера, например, обреченное падание рук при появлении в первой части симфонии темы, которая затем прозвучит в одном из драматичнейших моментов финала, то есть каждый миг музыки, красивой и щемящей, становился в то же время очередным этапом развертывания музыкального сюжета. Во всех произведениях, прозвучавших в эти два вечера, налицо была индивидуальная трактовка, будь то бетховенская увертюра «Эгмонт», исполненная в благородно-сдержанной манере, с акцентированием моментов природы, или неистовая «Весна священная» Стравинского с великолепными эффектами пространственности в многочисленных соло духовых, или тончайшая звукопись «Рассвета на Москва-реке» Мусоргского. Одним словом, это был тот случай, когда в свете музыки и красоты все остальное, будь то светская тусовка с демонстрацией нарядов или скромное обаяние бриллиантового магната из знаменитого торгового дома, показалось мелким и сиюминутным. Наверное, в таком вот напоминании о вечном и состоит самый важный урок, завещанный нам великим Ростроповичем.

Лейлй Абдуллаева

Азербайджанские известия. – 2010. – 22 декабря. –С. 3.