Гейдар Алиев. Личность и эпоха

(Отрывок из 5-й книги документального романа)

Шла его третья зима в Нахчыване. Неужели уже три года миновало с тех пор, как он в июле 1990 года прибыл сюда в почтовом самолете? Алиев отложил в сторону последние номера газет, к сожалению, доставлявшихся из Баку с опозданием, прислушался. Кажется, в доме все спали. Лишь в эти тихие полуночные часы он мог позволить себе сбросить с плеч груз ежедневных дел, связанных с проблемами республики, и погрузиться в воспоминания и нелегкие размышления о будущем. Чаще всего вспоминались жена, так рано оставившая его одного в этом мире, их счастливая семейная жизнь, дети, внуки… Прошлое казалось таким близким, кажется, протяни руку — достанешь… Нет… Вечность лежала между его нынешними трудами и днями в Нахчыване и тем островком сгинувшей в потоке времени жизни, что приносила радость и уверенность в завтрашнем дне. А в чем можно быть уверенным сегодня? Он невольно покосился на первую полосу одной из газет. Новости были пугающими. Начатая в январе наступательная операция на севере Нагорного Карабаха близилась к провалу. И это сообщалось еще сутки назад. Что там творится на фронте с тех пор? Алиев болезненно поморщился. Тяжело сознавать собственное бессилие в трудный для твоего народа час…

— Ложитесь отдыхать, Гейдар Алиевич! Завтра затемно машина придет…

Это верный друг Васиф подал осторожный голос. Значит, тоже не спит. Что бы он делал без него, без своих преданных в горе и радости друзей?

— Ложусь, не беспокойся, ложусь, — шепотом, стараясь никого не разбудить, отозвался Алиев. Действительно, завтра рано утром он собрался на границу, в Садаракский район. Надо было поддержать ополченцев, а вдруг армяне попытаются и здесь прорвать фронт?

Он стал укладываться спать, а сам думал о том, как по приезде в Нахчыван месяц прожил в доме сестры Суры, а затем, поддавшись уговорам Васифа Талыбова, перебрался в его небольшую двухкомнатную квартиру. И живет тут до сих пор… Здесь на сорока с небольшим метрах проживала семья Васифа из пяти человек. Сам Васиф трудился на трикотажно-ковроткаческой фабрике, был начальником спецотдела. Нелегко им всем приходится, не хватает денег, холод страшный, помыться, даже вымыть лицо — проблема. Внуки его сестры откуда-то приносили воду, женщины ее слегка согревали — вот и вся баня… А по вечерам — одна отрада: огонек керосиновой лампы, книги… Когда его избрали председателем Верховного меджлиса автономии, он, конечно, мог бы переехать в бывшую резиденцию первого секретаря обкома партии. Однако Васиф и все его друзья отнеслись к этому отрицательно, сказали: «Нам здесь за вас будет спокойнее…».

Наступление в Северном Карабахе захлебнулось. Полковник Сурет Гусейнов, Национальный герой Азербайджана за одержанные летом и осенью 1992 года победы, на этот раз вместе со своим прославленным корпусом не смог подавить сопротивление противника.

Дело в том, что пока в Баку вожди Народного фронта занимались «разборками» и дележом финансовых потоков, сепаратисты создали Государственный комитет обороны во главе с Робертом Кочаряном и мобилизовали все хозяйственные структуры на обеспечение в первую очередь потребностей своих вооруженных формирований. А также при поддержке диаспоры сумели привлечь большую помощь оружием, транспортом, средствами связи и медикаментами из-за рубежа. Все мужское население от 18 до 45 лет было призвано в армию. К тому же в боевых действиях принимали участие отряды добровольцев из Армении, наемники из зарубежных стран. Армения передала НКАО средства ПВО, которые помогли прикрыть Карабах от налетов авиации. Да и российские военные не оставались в стороне, помогая армянам оружием и живой силой…

В стремлении снять с себя ответственность за провалы на фронте и одновременно избавиться от набиравшего в стране авторитет Сурета Гусейнова Эльчибей и правительство республики объявляют его главным виновником поражения, «врагом народа». Недавнего Национального героя лишают воинского звания и всех наград. Отдается приказ о его аресте и разоружении второго корпуса. Реакция на это была предсказуема, но, похоже, не для эльчибеевцев, видевших не дальше, чем на один ход. Своей недальновидностью они вновь поставили страну на грань гражданской войны. Отказавшись разоружиться и явиться в Баку, Гусейнов ушел со своим отрядом в Гянджу, где располагалась последняя на территории Азербайджана российская воинская часть, вывод которой планировался только на конец лета. До ухода русских из Гянджи насильственно разоружать Гусейнова и его сторонников, то есть осуществлять какие-либо военные операции вблизи воинского контингента другого государства, значило осложнить отношения с Россией, и так испорченные. Эльчибею и его окружению ничего другого не оставалось, как смириться с наличием на территории республики еще одного очага потенциального конфликта.

Алиев только вернулся в Меджлис после осмотра позиций в Садаракском районе, как ему сообщили, что в его отсутствие дважды звонили из Баку, с ним хотел говорить Эльчибей.

Он не выказал удивления. Не то чтобы ждал чего-то подобного: уж очень напряженно развивалась ситуация в республике. Он был готов не по чьему-то приказу, а по зову сердца помогать своей Родине. Сегодня Родина нуждалась в его помощи, как никогда…

Бросил секретарю: — Что ж, пусть дозваниваются… И стал готовиться к назначенной на завтрашнее утро встрече с руководителями районов по проблемам снабжения горючим и топливом. Не прошло и часа, как его соединили с Баку. Вновь позвонил Эльчибей. Связь была плохая, на линии раздавался треск, голос звонившего пропадал, но даже через помехи Алиев уловил взвинченное состояние собеседника.

После приветствий как будто и не было всего того, что лежало между ними, Абульфаз торопливо, словно опасаясь, что связь прервется, спросил:

— Хотел узнать, Гейдар бей, вы не собираетесь в Баку?

Алиев едва не рассмеялся. Но горький был бы это смех. Можно подумать, не они его буквально заперли здесь, столько сил приложили для его изоляции, вылили столько ушатов клеветы и угроз. Он даже на похороны старшего брата не смог поехать, ведь в его отсутствие «фронтовики» могли спровоцировать кровопролитие.

— А что, есть такая необходимость? — спокойно спросил он.

Эльчибей молчал. Треск в трубке становился нестерпимым, и вдруг Алиев разобрал короткую просительную фразу:

— Есть необходимость поговорить… — и тут же, словно спохватившись, добавил: — Разумеется, ваша безопасность мною гаран…

Алиев, поморщившись, перебил его: — Пустое… Обо мне есть кому позаботиться. Лучше бы ваша власть гарантировала безопасность страны.

— Об этом и думал с вами посоветоваться, — мгновенно откликнулся Эльчибей. — Все как-то очень тревожно, мне важно услышать ваше мнение. На фронте большие потери… Вы там всей картины не видите …

«Неужели еще хуже, чем пишут в газетах? — подумал Алиев, а вслух сказал:

— Признаюсь, Абульфаз, мне надо бы выбраться в Баку. Встретиться с послами Америки, Франции, России, Ирана, чтобы обсудить возможную помощь Нахчывану. У нас не хватает лекарств для больных, детского питания. Блокада изнурила людей… А правительство Народного фронта ничем не может помочь республике, кроме как подстрекать своих сторонников на мятежи… Я приеду в Баку. Увидимся.

Алиев повесил трубку. Взглянул на календарь — девятое февраля. Вызвал секретаря. Сказал:

— Я вылетаю в Баку 12 февраля. Для журналистов — «по личным вопросам». Готовьте поездку.

12 февраля 1993 года «нахчыванский отшельник» Гейдар Алиев прибывает в Баку «по личным вопросам», как сообщалось в прессе. Это произошло через несколько дней после отстранения Сурета Гусейнова и его ухода в Гянджу.

Прибывает для встречи с президентом Абульфазом Эльчибеем.

У многих тогда в сердцах родилась надежда, что эта встреча положит конец периоду острой конфронтации Баку и Нахчывана, наступившего после неудачной попытки «фронтовиков» лишить Алиева власти в октябре 1992 года.

Они сели напротив друг друга.

Алиев, еще поднимаясь сюда, отметил какую-то неряшливую небрежность, царившую во всем здании, заметную в экипировке охраны и одежде чиновников. Здесь веяло запустением и сыростью временного пристанища. Таким же выглядел и кабинет президента. Да и лицо Абульфаза, помятое, с лихорадочно блестевшими глазами, наводило на печальные размышления.

— Прежде всего мне хочется лично извиниться перед вами, Гейдар бей, за действия некоторых наших сторонников осенью прошлого года. Вы же знаете, в моей команде нет людей опытных в управлении, в дипломатии… Мы пришли с улиц и учимся на ходу… — начал Эльчибей, поглядывая из-под густых с сединой бровей на Алиева. Наступила пауза. Алиев только кивнул в ответ, весь его вид выражал сосредоточенное внимание, но включаться в беседу он, похоже, не спешил. И тогда Эльчибей продолжил:

— Я искренне рад вашему приезду. Приглашая вас, мы решили, что человек, которого предала Москва, употребит весь свой политический дар, связи, авторитет для блага своего народа. Сейчас положение стало критическим. И я со своими сторонниками, учитывая драматизм ситуации, коллегиально обсудив этот вопрос, единодушно пришли к мнению, что не воспользоваться в данный момент помощью аксакала было бы неразумно. Мы надеемся также, что вы поможете укрепить влияние Азербайджана на международной арене, восстановите нормальные отношения с Ираном, Россией. Наша трагедия в Карабахе обусловлена еще и тем, что у нас нет поддержки мирового сообщества в этом вопросе. А армяне, используя лоббистов в диаспоре, не только привлекли самые передовые средства ведения войны, но и настроили против нас общественное мнение в той же России и на Западе. Декабрьское обсуждение в Женеве полностью зашло в тупик. Разве может быть равноправный статус на переговорах у представителей Карабаха? Тем более среди них не было ни одного карабахского азербайджанца, словно наш народ там и не жил никогда!

Что же получается? Они — сепаратисты, изгнали из собственных домов сотни тысяч людей, а как на агрессоров смотрят на нас!

Последнюю фразу Эльчибей почти выкрикнул. Было видно, что эта тема — предмет его неотступных раздумий.

Пока он говорил то, что Гейдару Алиеву было хорошо известно и понятно, ему почему-то вспомнилось, как почти 25 лет назад преподавателю исторического факультета Азгосуниверситета Абульфазу Алиеву, между прочим его земляку, грозило весьма длительное тюремное заключение…

В 1975 году в Баку состоялся довольно громкий судебный процесс. Уникальность его состояла в том, что на скамье подсудимых, едва ли не впервые в послесталинскую эпоху, оказался азербайджанский интеллигент, которого привлекли не за уголовное преступление, а за политические взгляды.

Будущий президент Азербайджана Абульфаз Алиев (Эльчибеем он станет 15 лет спустя) окончил самый престижный в то время в республике факультет востоковедения Азербайджанского государственного университета, успел несколько лет поработать переводчиком в Египте на строительстве Асуанской плотины. Затем, вернувшись на родину, был приглашен преподавателем на исторический факультет «альма-матер». Студенты своего нового наставника едва ли не на руках носили. Общение с ним будоражило кровь, вызывало в юных умах смятение, а в сердцах разжигало огонь вольнодумства. Вскоре на историческом факультете был создан первый подпольный студенческий кружок, идейным вдохновителем которого был, конечно же, будущий лидер Народного фронта. Студенты сочиняли доклады, зачитывали их в кругу единомышленников, а затем вели долгие жаркие дискуссии. Спустя некоторое время подобные кружки появились еще в нескольких вузах. Словом, «зараза» распространялась стремительно, что весьма обеспокоило власти. Еще бы: в кружках открыто рассуждали на темы, которые в то время были под строжайшим запретом. Развитие национального самосознания, пути обретения Северным Азербайджаном государственной независимости, выход республики из состава СССР, национально-освободительные процессы в Южном (Иранском) Азербайджане. Сигналы «гэбистов» о диссидентствующих азербайджанских студентах и их наставнике дошли до самой Москвы. Оттуда был дан приказ разгромить кружки и примерно наказать их организаторов.

Университет залихорадило. Одного за другим студентов истфака стали вызывать на допросы в Комитет государственой безопасности. Запахло массовыми исключениями и даже массовыми арестами. Однако все, как ни странно, обошлось «малой кровью». Арестовали одного Абульфаза Алиева, да и тому «вкатили» за националистическую пропаганду всего 1,5 года. Хотя председатель КГБ Азербайджана Виталий Красильников требовал до семи лет, настаивая на том, что судить смутьяна следует не за национализм, а за антисоветчину.

Во всей этой истории с арестом и последующим осуждением будущего президента Азербайджана для наблюдателей осталось много вопросов. Почему по делу осудили одного Эльчибея, почему остальным участникам кружков удалось избежать судебного преследования и даже исключения из вузов? Да и сам Эльчибей вскоре вновь сумел вернуться в науку, благополучно защитил кандидатскую диссертацию.

Перебирая в памяти эти события, Алиев внутренне усмехался. Догадывается ли этот уставший человек, задерганный своим криминальным окружением и непомерной властью, которую опрометчиво взвалил на свои плечи, догадывается ли он, чье вмешательство вытащило его тогда из большой беды? И не его одного… А десятки таких же мечтателей и идеалистов, как он... Только его, Алиева, влияние и авторитет помогли убедить Москву не раздувать инцидент до скандальных масштабов, только он мог посоветовать смягчить формулировку приговора, по которому Абульфаз Алиев получил минимальный срок. Только он мог внушить союзному начальству, что в деле студентов-подпольщиков больше юного максимализма и восторженной наивности, нежели серьезной опасности для режима. Но зачем это ему было нужно? Почему он избежал соблазна получить очередной орден за раскрытие «громкого» заговора против советской власти? В бытность его первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана аппарат был завален жалобами — часто от самих же деятелей культуры. Они требовали снять с постановки ту или иную пьесу, запретить выпуск того или иного фильма, приостановить издание «крамольного» романа. Какие только ярлыки не навешивали на Бахтияра Вагабзаде, Анара, Рустама Ибрагимбекова, других деятелей культуры. В том числе и «тяжкие» обвинения в пантюркизме, антисоветчине. Он не дал «ходу» ни одной жалобе, напротив, иным пьесам или фильмам, которые кто-то требовал запретить, впоследствии были присвоены государственные премии. Историю с подпольными студенческими кружками замять не удалось, так как слухи о ней уже дошли до союзных инстанций. Однако именно он остановил начавший было раскручиваться маховик политических репрессий.

Алиеву было известно также, что сам Эльчибей о том периоде своей жизни предпочитает не распространяться, хотя именно в середине 70-х, отсидев чуть более года, он вышел на свободу с имиджем борца против коммунистического режима. И этот легендарный имидж весьма пригодился ему в конце 80-х годов, когда группа интеллигентов задумала учредить в Азербайджане Народный фронт по образцу прибалтийских республик.

Эльчибей уже с минуту молчал, когда Алиев с обезоруживавшей улыбкой на лице обратился к нему:

— Мне дорого ваше доверие. К тому же я никогда не забуду, что во многом при поддержке демократического блока Верховного меджлиса Нахчывана и вопреки сопротивлению коммунистов я стал главой Нахчыванской Автономной Республики. Это факт. Как и то, что с избранием вас президентом был положен конец безобразной публичной травле моих родственников и меня самого. Уж не знаю, что здесь сыграло роль…

— Наверное, здравый смысл и… — он запнулся и хмуро добавил: — …ваша роль в моей жизни…

Но его собеседник сделал вид, что не обратил на эту реплику внимания, и продолжал:

— Видимо, не стоит бередить прошлое, я имею в виду вопиющие ошибки власти Народного фронта, — дипломатично уточнил Гейдар Алиевич. — Я убежден, еще не поздно переломить ситуацию. Нужно только понять, что время лозунгов закончилось, необходима упорная черновая работа, прежде всего, по наведению порядка в структурах власти. Придется очистить высший эшелон управления от непрофессионалов, от безответственных болтунов. Не сразу, не сразу, — добавил он, заметив отчаянный жест Абульфаза, и продолжил: — А некоторые сами уйдут, когда не выдержат режима чрезвычайного положения.

— Вы предлагаете крайние меры? — шепотом выдохнул Эльчибей.

Алиев пожал плечами.

— Не я… Ситуация требует. Как иначе вы разберетесь, почему провалилось январское наступление в Северном Карабахе? Кто сорвал поставки боеприпасов, предназначенных для наступательной операции? Почему у некоторых ваших министров, на словах больших патриотов, личные амбиции поставлены выше интересов страны? Ты можешь дать мне ответы на эти вопросы? Сейчас, немедленно?

Эльчибей не узнавал Алиева. Перед ним сидел не один из развенчанных и гонимых вождей партии и страны, уже канувших в небытие, не задавленный проблемами выживания руководитель крошечного блокадного региона. Кто сидел перед ним?

А его собеседник, видя смятение на лице президента, подытожил:

— И это лишь ничтожная часть вопросов, которые требуют немедленного ответа, Абульфаз бей! Если честно не ответить на них, двигаться дальше, ликвидировать кризис будет невозможно. Развалится Азербайджан.

Самое страшное, что в последнее время подобные же вопросы все чаще и чаще Эльчибей задавал себе сам, в одиночестве засиживаясь до утра в кабинете с бутылкой вина. Он стал много пить. Ничего с этим поделать не мог. Иначе голова разрывалась от сознания полного бессилия. Он находился буквально в полшаге от того, чтобы признаться себе в ужасной правде: «Все. Ты ничем не управляешь. Машина пошла вразнос. Еще не поздно, сойди…»

Он заговорил и не узнал собственного голоса. Вместо того, что наболело в душе, лукавый разум вытолкнул у него с губ другие слова. Он начал жаловаться и лгать:

— Я ведь историк, а если рассматривать нашу ситуацию в исторической перспективе, не все так плохо. Бывали и хуже времена. Мы добились провозглашения независимости. Люди свободны, нет цензуры, никого не преследуют за политические взгляды. Почти вся российская армия покинула Азербайджан, и это величайшая заслуга Народного фронта. Разве демократия не достижение нашей власти? Конечно, на руководящих постах встречаются случайные люди, непрофессионалы. Некоторые бросились безудержно обогащаться. Да, есть коррупция, силовые структуры тонут в криминале. Мне очень трудно, поймите! Думаешь, что опираешься на единомышленников, а за твоей спиной дрязги, интриги, воровство… Наверное, невозможно по-другому. Все это издержки молодой демократии. Опыт приходит со временем.

Алиев слушал его с сожалением. Этот историк не желал признаться себе, что исторический эксперимент с пребыванием Народного фронта у власти потерпел крах. Ему не о чем было больше говорить с президентом. Но что-то удержало его от того, чтобы немедленно встать и попрощаться. Он тут же понял — что. И сказал, преодолевая внутреннее сопротивление:

— Это правда. Опыт приходит со временем. Если это время есть... — он помедлил. — Никто не отрицает заслуг Народного фронта в деле провозглашения независимости. Но следующий этап — строительство нового суверенного государства. В нашем случае — еще и государства, подвергшегося агрессии. Мало распределить посты между лояльными к тебе людьми, все равно кто-то останется недоволен. Есть же какая-то высшая целесообразность, которая должна присутствовать в действиях первого лица в государстве? Ответь? Разве не так?

Алиев жестко смотрел на Эльчибея, пытаясь поймать его ускользающий взгляд.

— Разве не так? — повторил он. — Сегодня у вас один очаг мятежа в Гяндже, другой потенциальный очаг — в Лянкяране. А каковы настроения лезгин? — жестко рубил Алиев. — Вы настроили против себя Россию, Иран, принимаете узбекскую оппозицию, разрывая отношения с Каримовым. На что надеетесь? На конфедерацию кавказских народов? Будете просить Турцию принять вас под свою эгиду? И это тогда, когда в спине у республики торчит нож войны? Когда у вас миллионы безработных, преступность проела все насквозь, а полиция вместо того, чтобы заниматься своим прямым делом, «крышует» коммерсантов и устраивает разборки между собой?

Эльчибей сидел, опустив голову и бессильно сложив руки перед собой.

— Я не судья вам, — уже мягче сказал Алиев. — А вот народ может быть очень жестоким судьей. Терпение его не безгранично. Ты же историк, знаешь, как сметают прогнившие режимы. В Азербайджане сегодня цена такой смены власти будет очень высока. Кто заплатит? Ты? Гамидов? Газиев? Гусейнов? Я? Всех наших жизней не хватит, чтобы восстановить целостность нашей родины и обеспечить мирную жизнь людей.

— Вы согласитесь, если я предложу вам занять пост премьер-министра? — неожиданно твердо спросил Эльчибей.

Они смотрели теперь глаза в глаза. Итак, не отводя взгляда, Алиев спокойно ответил:

— Да. Только с чрезвычайными полномочиями.

Эльчибей вскочил и заходил по комнате. Этот человек не оставлял ему выбора. Никто из правительства и из его ближайшего окружения не даст согласия на подобный результат этих переговоров. Его и так уже упрекали, что он пригласил «деда» приехать в Баку. Плели, что Алиев — полная развалина, жалкий отставник! Реликт, одним словом. Поговорили бы они с этим «реликтом»…

Эльчибей почти задыхался от ощущения собственного бессилия. Он оказался загнанным в угол. С одной стороны, интриги соратничков и бездна, падение… С другой — этот железный старик и все равно… бездна… Для него, Эльчибея, историческое небытие… Может ли он еще побороться? Стоит попробовать. Сдаваться нельзя. Ведь не бог же этот Алиев? Что он знает и умеет такое, чему нельзя научиться? Нужно пытаться договориться, выиграть время, поторговаться…

Алиев молчал, пил чай и, похоже, совсем потерял интерес к собеседнику. Поэтому когда Эльчибей снова сел, наконец, на свое место и тоже налил себе чая, Гейдар Алиев удобнее расположился в кресле. Он уже знал, что разговор предстоит долгий и закончится он ничем…

Эльмира АХУНДОВА

Азербайджанские известия. – 2010. – 8 мая. – С. 2.