Ренат АКЧУРИН, кардиохирург, академик РАМН: «Я точно знаю, что я не Бог. Хотя очень стараюсь»

В историю российской медицины его имя вписано золотыми буквами. Один из создателей отечественной коронарной микрохирургии, впервые в Европе внедривший операционный микроскоп, автор более трехсот научных трудов по сердечно-сосудистой хирургии и более восьми тысяч операций на открытом сердце, профессор Акчурин, которого американцы прозвали «русской кардиозвездой», по праву считается одним из ведущих кардиохирургов России. Действительный член Российской академии медицинских наук, член совета директоров Международного хирургического общества им. М.Дебейки, научного совета Всемирного общества ангиологов, Европейского общества сердечно-сосудистой хирургии, замдиректора ФГУ «Российский кардиологический научно-производственный комплекс Федерального агентства по высокотехнологичной медицинской помощи» Ренат АКЧУРИН посетил Баку как участник Международной конференции «Я работаю сердцем». С ним встретилась корреспондент «Азербайджанских известий» Галия АЛИЕВА.

— Ренат Сулейманович, свой доклад на конференции вы делали на английском языке, а своих коллег, выступающих на турецком и азербайджанском, слушали без наушников для синхронного перевода. Почему?

— Потому что я носитель тюркского языка, татарского и смею надеяться, что понимаю достаточно значительную часть слов узбекского, турецкого, азербайджанского.

— Всемирный день сердца отмечается в мире уже 10 лет. Как вы думаете, насколько важно это мероприятие?

— Уверен, что чрезвычайно важное. Наконец-то сообщество начало понимать, что, несмотря на гигантские вложения в профилактику, которая проводится во многих странах, бороться с сердечными заболеваниями становится все труднее. Может быть, потому, что мы, дети современного прогресса, воспринимаем все, что делается в мире, достаточно близко к сердцу, плюс к этому сумасшедшие темпы жизненные, которые приводят к большому количеству ишемической болезни сердца, быстрее подвергают сердца пожилых людей дегенеративным и атеросклеротическим изменениям. Например, в Финляндии благодаря борьбе с алкоголизмом и пропаганде здорового образа жизни, начатой два десятилетия назад, удалось снизить летальность от сердечно-сосудистых заболеваний чуть ли не на 30%. Американцы ввели специальные уроки физкультуры в школах, где также занимаются пропагандой здорового образа жизни, питания, вводят новые препараты — и тоже значительно преуспели. Но, тем не менее, статистика показывает, что не уменьшается ни количество операций на сердце, ни рентгеновских вмешательств, более того — растет смертность. И в этом смысле, конечно, День сердца абсолютно необходим, потому что он призывает общество еще раз обратить внимание на эту серьезную проблему.

«В Баку у меня много друзей»

— Верно ли, что более совершенная диагностика привела к росту статистики сердечных заболеваний, в том числе и в вашей стране?

— Абсолютно верно.

— А вы как бережете свое сердце? Бегаете по утрам, отказываетесь от кофе, не курите?

— Слава Богу, нет, не бегаю. Бегал тридцать лет, а сейчас, к счастью, уже нет — стали появляться боли в позвоночнике. Это связано с хирургической деятельностью, я все время должен стоять так, чтобы заглядывать внутрь грудной клетки, а это предполагает наклон позвоночника. Профессиональное заболевание дисков, неправильная осанка в течение многих лет. Но я стараюсь заниматься хоть какой-нибудь гимнастикой, рекленацией, разгибанием, плаванием, ходьбой — это то, что помогает мне держаться на плаву.

— Сколько вам лет?

— Шестьдесят четыре. Что, поздно пить боржоми, хотите сказать? (смеется)

— Что посоветуете, доктор, чтоб не оказаться на операционном столе?

– Как можно больше ходить, ежедневно нахаживая в среднем темпе как минимум 4-5 километров. Мужчинам после 40 лет и женщинам с наступлением менопаузы — принимать хотя бы по 75 мг кардиоаспирина в день.

— Вы в Баку впервые?

— Нет, я уже дважды бывал в Азербайджане как участник форума по культурному сотрудничеству между нашими странами в области науки, искусства и музыки и оба раза заново открывал для себя вашу страну. У меня очень много друзей в Баку — это бизнесмены, политики, мои коллеги-врачи, музыканты, пациенты.

— Как вам конференция, ее уровень?

— Научный уровень докладов, которые здесь были представлены, достаточно высокий, поэтому и вышли из регламента. Если вы заметили, председатель несколько раз делал замечания. Это происходит потому, что люди увлечены своей работой, своей профессией. Поэтому и горячность, и множественность дискуссий. Это замечательно. Меня также порадовало присутствие большого количества молодежи. После моего доклада вопросы мне задавали студенты, и вопросы эти были продуманными, взвешенными, носили исключительно научный характер.

— Всемирную известность вы получили в 1996 году после успешно проведенной операции по аортокоронарному шунтированию первому российскому президенту. Которому, как известно, наперебой предлагали свои услуги ведущие клиники и кардиохирурги мира, но Ельцин выбрал вас и не прогадал. Та операция подарила ему одиннадцать лет жизни. Каким пациентом был Борис Николаевич?

— Вы знаете, преимущество хирурга в том, что все пациенты — известные и не очень — спят во время операции, и врачу не надо дискутировать с ними ни на какие темы. Его задача — выполнять защитные мероприятия по его здоровью. Пациенты разные попадаются и ведут себя по-разному, но, как правило, вполне уважительно по отношению к доктору.

— Да и вы такой человек, с которым шибко не поспоришь.

— Это правда.

— Китайцы утверждают, что сердце — это вместилище души, а Валерий Иванович Шумаков, замечательный кардиохирург, директор Института пересадки органов, говорил, что души в сердце нет — он проверял? Вы с ним согласны?

— Удивительная проницательность, но я так глубоко не знаю. Зато я точно знаю, что я не Бог. Я люблю говорить молодым докторам, что они должны четко знать разницу между Богом и ими. Разница в том, что Бог точно знает, что он не хирург. Вот и я точно знаю, что я не Бог, хотя очень сильно стараюсь. Мы действительно не боги и очень многое зависит от общества, в котором мы живем. Мы должны понимать, что жизнь сегодня действительно улучшилась и одновременно усложнилась, и все самое главное — в руках у пациента. Не бег, так, скажем, ходьба, умеренность во всем, исключение всех вредных привычек, бескомпромиссная борьба с курением, наркоманией.

— Сами никогда не курили?

— К сожалению, курил. Это удел многих врачей, которые ходят в анатомичку и в силу переживаний, стресса и других факторов вынуждены «закуривать» проблему. Но потом мне стало стыдно разговаривать с больными, я понял эффект влияния некурящего доктора. И как-то ушел от этого достаточно безболезненно.

— С курением понятно, а 50 граммов коньяка для поднятия тонуса можно? Помнится, ваш шеф, академик Чазов, даже рекомендовал такое лечение.

— Небольшое количество вина или коньяка и впрямь способствует укреплению здоровья: прием небольших доз алкоголя (особенно в преклонном возрасте) приводит к тому, что в местах сужения артерий скорость кровотока увеличивается, что препятствует тромбообразованию. К тому же регулярный прием лечебных 50 г угнетает синтез тромбоцитов в организме. Но здесь главное — соблюсти меру. И еще. Очень важно исповедовать оптимизм. Тогда никакой инфаркт вашему сердцу не грозит. Нужно, чтобы общество понимало, что каждый его член сам себе хозяин и сам себе спаситель, и если он ведет нормальный активный образ жизни и следует хадисам Мухаммеда, все будет нормально.

— Вы ходите в мечеть?

— Нет, у меня времени не бывает, и я не отношусь к ортодоксальным мусульманам, поддерживаю все религии, потому что считаю: если мы думаем о высшем разуме, то этот разум универсален.

— Бытует мнение, что врачебные ошибки покрывает земля. Есть ли у вас такие ошибки, которые приводили к тяжелым последствиям и о которых вы предпочли бы не помнить?

— Ну, во-первых, есть не менее емкая поговорка, которая гласит: если помогает, хвалят природу, если нет — ругают врача. Конечно, я всегда буду помнить о своих ошибках, досадных промахах, но я никогда сознательно не отказывал больным, не вредил им. Это очень важно, и мне кажется, что это самое главное правило работы доктора, учителя, адвоката — каждого, кто так или иначе работает с человеческим материалом.

— Долго помните о своих неудачах?

— Долго. Анализирую, копаюсь в себе, ищу причину, если не нахожу, начинаю шире исследовать этот вопрос. Тут очень важно относиться профессионально и уметь делить объяснимое и необъяснимое, объективное и субъективное. У меня в одной стране был такой случай. Я оперировал, шил коронарные артерии, когда отключилось электричество. Мне пришлось прекратить операцию и в полной темноте качать сердце, потому что у перфузиолога не оказалось палочки, позволяющей крутить аппарат искусственного кровообращения механическим путем. Пока он нашел эту палочку, прошло 20 минут, и все это время я выполнял эту работу вручную. Страшная вещь, было очень страшно за больного. Потом включили, наконец, механическую качалку, чуть позже — электричество, операция продолжилась, но больного нам спасти не удалось. Хирурги, как и саперы, должны просчитать все «за» и «против» каждого шага своего пути, потому что они рискуют человеческой жизнью.

Успех — понятие специфическое

— Что для вас означает успех? Не с точки зрения удачно проведенной операции, а в более широком, философском, смысле?

— Я как-то не думал об этом. Но вам отвечу так: не бывает успеха в очень широком смысле. Не бывает. Надо быть готовым ко всякому. Всегда. В любую минуту. Я не очень поддерживаю и не очень понимаю людей, даже артистов, которым вроде бы надо хвастать успехом, вылезать из самих себя. Не очень понимаю тех, кто, сильно надувшись, хочет выглядеть абсолютно успешным. Таких людей на самом деле нет. У каждого случаются ошибки, невзгоды, падения. Это жизнь. Частота повторяющихся успехов создает ощущение счастья. Но это обманчивое ощущение. Потому что следом может прийти какая-то беда или просто большая проблема. И в этом смысле я иногда себя осаживаю, не позволяю себе благодушествовать. Постепенно выработалось понимание, что успех не может быть гарантирован тебе раз и навсегда.

— За успех надо платить?

— Конечно. Приобретая успех, вы что-то неизбежно и теряете.

— А за свой успех вы заплатили дорогую цену?

— Я боюсь задавать себе этот вопрос. Периодически возвращаюсь к нему, а потом думаю: нет, не надо себя растравлять.

— Что вы имеете в виду?

— Объясню. Я хотел, чтобы мои сыновья стали врачами. Я их уговаривал поступать в медицинский. Но нет, оба стали бизнесменами.

— О чем вас бесполезно просить?

— Уехать из России. Проголосовать за человека, которого не уважаю. Да, наверное, есть еще много такого, о чем меня просить бесполезно. Мы же говорим о цене успеха. А ее каждый для себя определяет сам.

— На что вы готовы ради успеха, а на что — нет?

— Ради спасения больного я готов идти на все. Но я не понимаю успеха, добытого предательством. Это не успех, это подлость.

— Вы сказали, что никогда намеренно не отказывали в медицинской помощи. Но ведь кардиологические операции во всем мире не просто платные, а очень дорогие. Как вы относитесь к коммерциализации медицины вообще и кардиологии в частности?

— Абсолютно убежден в том, что первым признаком развитого государства является то, что оно берет на себя все расходы именно по лечению кардиозаболеваний. Ведь никто из нас не доказал и вряд ли докажет, что болезни сердца — благоприобретенные. Очевидно, что они связаны с трудностями жизни, стрессом, недостатками в социальной сфере общества, питанием, зарплатой и т.д. Посмотрите, почему растолстела Америка. Не потому, что она самая богатая, а потому, что главная часть ее населения ест наиболее дешевые продукты — макароны, пасты и тому подобное.

Каждый человек как бы отдает государству в долг некоторую часть своего заработка, своих накоплений на медицинские нужды. Приходит время, наваливаются на человека болезни — будь любезно, государство, вернуть ему долг хотя бы в виде медицинских услуг. В России, например, 70% всех кардиологических операций делается бесплатно, по квоте Минздрава.

— Как вы оцениваете свой личный вклад в мировую кардиохирургию?

— Никак. В мировой кардиохирургии я — обыкновенный рядовой. Мировую кардиохирургию сделали Бакулев, Мешалкин, Петровский, Вишневский, Дебейки, Кули, Борст.

— Все имена, которые вы назвали, — это история предмета. А как взаимосвязаны современная кардиология, хирургия и Ренат Акчурин? Вам удавалось создавать голевые ситуации?

— Я счастлив, что каждый день работаю и делаю то, что умею. А мои заслуги, которые я вложил в микрохирургию, — это внедрение операционного микроскопа и микрохирургической техники в коронарную хирургию, микрохирургических операций на ветвях почечных и позвоночных артерий. Долгие годы в Кардиологическом научно-производственном центре возглавляю работы по теме реконструктивной микрохирургии коронарных артерий, разработал в эксперименте и клинике основные принципы коронарной микрохирургии и обосновал необходимость их внедрения в широкую медицинскую практику. Я счастлив, что непосредственно руководил научно-техническими исследованиями по основным и смежным проблемам этой работы и впервые в России создал школу отечественной коронарной микрохирургии. Кроме того, завершил работу по реплантации пальцев и кисти с микрохирургической техникой, решив тем самым проблему по восстановлению беспалой кисти. За это достижение в 1982 году был удостоен Госпремии ССР. Представьте себе кисть без единого пальца, что может человек сделать в такой ситуации? Да практически ничего. А если ему пересадить по одному пальчику со стопы, то у него возникнет щепок, и он сможет расстегнуть пуговицу, одеться. Ну и, конечно, программа по высокотехнологичной медицине, инициатором которой я был в 1998 году и которая работает сейчас повсеместно в России. Это все голы, которые забил я.

— Что из себя представляет программа, о которой вы говорите?

— Основными задачами федеральной программы «Медицина высоких технологий», которая была всесторонне изучена и обработана большинством ведущих научных и лечебных учреждений как Минздрава России, так и Российской академии медицинских наук, являются улучшение основных показателей здоровья населения, повышение продолжительности и улучшение качества жизни больных, страдающих наиболее распространенными заболеваниями, обеспечение разработки и внедрения в медицинскую практику современных достижений медицины высоких технологий. Программа исходит из того, что, несмотря на экономический кризис в стране, медицинские научные учреждения сохранили созданный ранее научный потенциал и продолжают на его основе создавать все более совершенные технологии в условиях трудного для страны времени. Стоит задача внедрить достижение медицинской науки, экономичные методы диагностики и лечения в повседневную практику головных лечебно-профилактических учреждений регионов и обеспечить тем самым потребности населения в специализированной медицинской помощи.

Кроме того, она предполагает создание организационных структур для внедрения высоких медицинских технологий в лечебно-профилактические учреждения, обеспечивающих поэтапное решение этой сложной проблемы сначала на федеральном уровне, с тем, чтобы на втором этапе добиться распространения высоких медицинских технологий по регионам страны.

«Странные какие-то

у вас фамилии, граждане Добейко и Окачурин»

— Вы ведь не москвич по рождению? Из Средней Азии? Что запомнилось из детства?

— Да, я родился в Андижане, в семье потомственных педагогов. В 1964 году поступил в Андижанский медицинский институт, а потом перевелся в 1-й Московский медицинский институт имени И.М.Сеченова. Я с большой теплотой вспоминаю Узбекистан, свою родину. Все мы жили как единая большая семья. Все тогда было пронизано, пропитано взаимной приязнью, человеческим сочувствием, готовностью прийти друг другу на помощь. Если у соседки-армянки в семье несчастье — все ее утешают, думают, как помочь; у соседки-еврейки радость — все у нее собираются, веселятся, чаи гоняют... Это было так естественно, так обыденно — и все теперь утеряно, к великому сожалению. Огромное влияние оказала на меня и мой жизненный выбор женщина-врач Лилия Борисовна Ецина, старый андижанский доктор, выпускница санкт-петербургских высших женских медицинских курсов, никакого отношения к одному из будущих моих пациентов не имевшая. После революции, спасаясь от голода, уехала в Среднюю Азию, да там и осела — как потом и мои родители. Она действовала на меня просто гипнотически. Фантастическая, гениальная женщина! Приходила к нам, помню, садилась нога на ногу, закуривала «Беломор» ленинградской фабрики Урицкого. Прищурит зеленые, холодные глаза и спрашивает: «Ну-с, молодой человек, что у вас болит?». Это она со мной, мальчишкой, на «вы» разговаривала! Я доверял ей и слушался ее, как маму.

— В институте были хорошие учителя?

— Конечно. Вы помните «дело врачей» после войны? Многие из них (в основном, конечно, еврейской национальности) тогда оказались в Андижане и организовали мединститут. Помню, когда я стал студентом, в нем было около двадцати профессоров, много кандидатов наук. В общем, вуз солидный не только по узбекским, но и всесоюзным масштабам. А какие потрясающие лекции читались по всем буквально дисциплинам! И какая была жесткая требовательность к знаниям.

— Кто для вас авторитет в профессии?

— Майкл Дебейки. Совершенно потрясающий человек. Я хотел бы быть, как он.

— Каким он запомнился вам и что вас впечатлило более всего в клинике этого легендарного кардиолога, где вы проходили стажировку?

— Простота отношений между сотрудниками. И простота подхода к больному. Ведь в наших больницах то и дело приходится слышать: «Ах, какой трудный случай, какой тяжелый больной!». И вообще внушалось, что сердечная хирургия — это нечто заоблачное. Я приехал к Дебейки, имея за плечами 15-летний опыт работы в микрохирургии, травматической хирургии. Посмотрел, как работает эта техасская клиника, и понял, что в сердечной хирургии проще, чем в хирургии реплантации. Реплантационная хирургия требовала незамедлительных действий: убрать мертвые ткани, скроить раздавленную конечность так, чтобы она прижилась. И все это в бешеном темпе. А в сердечной хирургии все планово, все стандартно. Как сборка на конвейере. У нас же конвейера нет. И поэтому у всех испуганные глаза. В том числе у сердечных хирургов. Поэтому, когда я вернулся в Москву, я сказал своим сотрудникам: «Все, начинаем работать по-новому». Дебейки любил Россию не только в ее клинических достижениях и победах Николая Ивановича Пирогова, но и в ее литературе, музыке, живописи. Хотелось бы, чтобы так любили ее все россияне. Он ушел, словно дверь за собой закрыл. Навсегда. До его ухода все мы знали, что есть Дебейки, значит, решаемы проблемы в сердечно-сосудистой хирургии. Рядом с нами словно витал дух Дебейки. И это помогало побеждать тяжелые сердечно-сосудистые недуги. Парадокс: более всех достойный Нобелевской премии Дебейки не был ее лауреатом.

— Что для вас благодарность пациентов? Вам стихи посвящали?

— Посвящали. Я оперировал замечательного московского архитектора Андрея Коссинского, и наш общий с ним друг, известный поэт Лев Ошанин, написал такие строки: «Друг архитектор, легкие сандалии/ Ты в невидимках числишься не зря/ Я заболел, а ты уже в Италии, под мягким теплым солнцем сентября/ Я не лукавлю и не балагурю, не опоздай за солнцем впопыхах/ Я просто рад, что наш Ренат Акчурин успел погреть тебя в своих руках/».

— А еще известны такие строки: «В отделении Акчурина на обед плоды Мичурина, лично встретиться с Мичуриным мне не дал Ренат Акчурин!»

— Да, и это было (улыбается).

— Вы ведь каждый день в буквальном смысле держите в руках чье-то сердце, а значит, без преувеличения, чью-то жизнь. Можно ли привыкнуть к риску, или каждый раз, как в первый?

— Я не трепещу, когда беру сердце пациента в свои руки, так как для меня это объект повседневной деятельности. На сердце смотрю как врач: какова его сократительная функция, другие параметры, выявленные с помощью исследований, в том числе — точнейшей компьютерной томографии; насколько сердце увеличено, где и какие на нем рубцы... А эмоции возникают, когда сердце останавливается и надо спешить, срочно его массировать, быстро подключать к аппарату искусственного кровообращения. Вообще мы больше делаем плановых операций, когда все можно предусмотреть. Так что волновался я в первой сотне случаев…

— На Западе уже редко делают шунтирование ввиду высокой травматичности (разрезается грудная клетка), чаще прибегают к стентированию. Как с этим обстоит дело в России?

— Действительно, техническая вооруженность хирургов, в том числе и наших, выросла, поэтому больше стали выполнять операций с небольшими разрезами и применением стентов. Но коронарное шунтирование остается методом выбора, предпочтительным при множественном поражении артерий. В этом случае множественное стентирование менее эффективно, так как инородные тела — стенты, вставляемые в сосуды, организм нередко отторгает. Он реагирует на них утолщением стенок сосудов и повторным их сужением. Сосуды вновь закрываются, к сожалению, чаще, чем нам хотелось бы. Поэтому коронарное шунтирование пока остается золотым стандартом в кардиохирургии, что подтверждено мировой статистикой: и выживаемость выше, и отдаленные результаты лучше.

— Как вы относитесь к политике? Вы были министром в «народном правительстве» у Семигина?

— Но этот шаг не преследовал никаких политических целей. Я умышленно не участвую ни в каких заседаниях патриотов и политических партий. Я в свое время уже сказал: у меня в жизни была одна партия, другой уже не надо. Я в ней состоял, потому что был твердо уверен, что она работает в интересах народа. В конце концов понял, что это не так и считаю многопартийную систему единственной возможностью, единственным нормальным механизмом принятия государственных решений. Но при этом считаю, что врачи не должны участвовать ни в каких партиях. А вот организация здравоохранения — это уже не политика, и я с удовольствием вошел в правительство Семигина для того, чтобы иметь возможность высказать свои соображения по этому поводу, как-то влиять на происходящее в сфере своих профессиональных интересов.

— Вы очень коммуникабельны, Ренат Сулейманович, и охотно идете на контакт с представителями СМИ. А существуют ли вопросы, которые вы не любите обсуждать с журналистами?

— Да, пожалуй, нет. Я стараюсь удовлетворить полностью любопытство ваших коллег. Правда, от всевозможных папарраци устаю. Особенно тех, кто дежурит у подъезда моего дома, когда я оперирую VIP-персон. Помню, в середине

90-х в моей квартире делали ремонт рабочие из Армении, и я научился подражать их акценту, чтобы избегать журналистов. А Майкл Дебейки, который помогал тогда своими консультациями, от журналистов скрываться не мог. В моем кабинете до сих пор хранится карикатура того времени. На входе в Кремль охранник говорит двум кардиохирургам: «Странные какие-то у вас фамилии, граждане Добейко и Окачурин». Смешно, правда?

— Правда. Сердечное спасибо вам, Доктор, за беседу, за вашу работу, за ваше сердце!

Азербайджанские известия. – 2010. – 9 октября. – С. 1,3.