Дмитрий ЯБЛОНСКИЙ, дирижер: «Нужна концепция воспитания музыкантов-профессионалов»

Дмитрий Яблонский — прославленный виолончелист, дирижер. Как солист выступает на самых престижных концертных площадках мира. Его партнерами в камерных ансамблях были Виктор Третьяков, Юрий Башмет, Вадим Репин, Борис Березовский, Жан-Бернар Помье, Бриджит Енгерер (оба — Франция). Как дирижер он выступал с Национальным симфоническим оркестром Бельгии, оркестром Оперного театра Катании, Камерным оркестром Франции, Симфоническим оркестром Санкт-Петербурга. Вот уже более двух лет Дмитрий ЯБЛОНСКИЙ живет в Азербайджане. С ним специально для «Азербайджанских известий» побеседовала музыковед Лейла АБДУЛЛАЕВА.

— Ваша игра на виолончели демонстрирует редкое умение «разговаривать» на языке музыки. Подобная естественность, искренность интонации, конечно же, отражают личностное отношение к музыкальному тексту.

— Мне кажется, все дело в специфике самого инструмента, предполагающего именно такую манеру высказывания; виртуозность, бьющая на внешние эффекты, солирование как утверждение своего эго — все это не для виолончели.

— Да, но чтобы уметь так естественно музицировать, необходима еще и хорошая школа, которая в вашем случае тоже налицо. Давайте поговорим об этом подробнее. Вы покинули СССР в 1977 году в возрасте 12 лет. Решение было принято вашей матерью, прославленной пианисткой Оксаной Яблонской, и это несмотря на то, что она была концертирующим музыкантом, профессором МГК.

— Действительно, моя мать на пике успешной карьеры, будучи по советским нормам прекрасно обеспеченным человеком, сделала выбор в пользу жизни на Западе. Только потому, что опасалась за мое будущее в тоталитарной стране. Два года нам не давали разрешения, и мы сидели в так называемых отказниках. До сих пор вспоминаю это время с содроганием: мать сразу же уволили с работы, меня — из ЦМШ, многие из друзей отвернулись от нас. Разрешили выезд только благодаря петиции, подписанной известными деятелями Запада.

— Но, наверное, с Москвой связаны не только негативные воспоминания. В интернет-информации о вас сказано, что вы впервые выступили с оркестром в возрасте 9 лет…

— Конечно, было много хорошего. Я рос в музыкальной среде: знаете, как моя мама стала пианисткой? Ее старшая сестра играла на скрипке, а она пыталась ей аккомпанировать. Потом моя тетя стала солисткой оркестра Большого театра, так что для меня и консерватория, где моя мать преподавала с 22 лет, и Большой театр были, что называется, домом родным. А что касается выступлений с детского возраста, то это была обычная практика для всех нас, учащихся ЦМШ. Сейчас я все больше осознаю, с какими великими людьми мне довелось общаться, а тогда это было чуть ли не обыденностью. К примеру, бегаю в поисках мамы по консерватории, открываю дверь, а там Ростропович в кругу 20 студентов что-то объясняет. Увидев меня, в свойственной ему экспрессивной манере реагирует: «А, Зайонц! Заходи! Мама в консерватории, передавай ей привет!». — Ваш отец — Альберт Зайонц больше 30 лет работал гобоистом в оркестре Московского радио и телевидения.

— Да, а родной брат моего деда — бакинец Борис Зайонц в свое время был футбольным судьей. Мои родственники уехали из Баку только в начале пресловутых 90-х.

— Интересно… Впору задуматься о персте судьбы… Но вернемся к годам вашей учебы. Очутившись в Нью-Йорке, вы сразу стали учеником знаменитой Джуллиардской школы. Наверное, было трудно. Языковой барьер опять же…

— Да, английского я тогда не знал и поставил себе целью — выучить так, чтобы не чувствовался акцент. Но дело не только в языке. Эмиграция — штука очень трудная.

— Как бы вы сформулировали разницу между системами преподавания в Союзе и в том же Джуллиарде?

— В Союзе готовили в основном солистов, на Западе же все музыканты — и трижды выдающиеся, и средние — должны пройти школу оркестровой игры, ансамблевого музицирования: этому уделяется огромное внимание.

— А как обстоит дело с теоретическими предметами?

— Все это, и музлитература, и гармония, проходится достаточно серьезно. Вообще главное отличие западного образования в том, что здесь напрочь отсутствует такое понятие, как так называемый блат: к примеру, будь ты даже знаменитость, солирующая по всему миру, если не сдал музлитературу, аттестата тебе не видать и т.д. и т.п.

— В вашем музыкальном образовании фигурируют три престижнейших вуза Америки: Джуллиард, Институт Кертиса в Филадельфии, Йельский университет. Что вы можете сказать о Болонской системе преподавания, в частности, правда ли, что научные труды обязательны для концертирующих исполнителей?

— Да, это так: право преподавания в университете (а это очень хорошая зарплата) может получить только весьма эрудированный музыкант. Нужно защитить диссертацию. Но, во-первых, это должен быть очень оригинальный труд, а во-вторых, таковой является только приложением к обязательным сольным концертам.

— Ваша биография демонстрирует удивительную мобильность в смысле перемены мест проживания: Штаты, Италия, Норвегия, Испания, Франция, Азербайджан… Не отражает ли подобная «охота к перемене мест» каких-то черт характера? Вы ведь, говорят, семью языками владеете…

— Ну, немецким и норвежским нельзя сказать, чтобы свободно, а вот английским, итальянским, испанским, каталонским — да. А что касается перемены мест, наверное, это свойство музыканта — искать какие-то новые пути для активной самореализации. Жизнь не стоит на месте, и совершенно неожиданно может вдруг открыться та или иная интересная возможность. Мы ведь как в Баку попали? Был концерт в Нью-Йорке, где Фархад Бадалбейли и скрипач Тогрул Ганиев исполняли сонату Караева, там присутствовала моя мама, завязались творческие контакты; нас пригласили выступить в Баку. Мы тогда и в Гяндже выступили… С Фархадом я знаком не был, но в Баку мы как-то само собой перешли на «ты» — подружила музыка. У меня тогда в Париже концерт должен был состояться, вот я ему и говорю: «Приезжай!». Он взял и прилетел!

— Имеет возможности…

— Возможности, может, многие имеют, а вот приезжают не все. У нас в семье поначалу сомнения были насчет переезда в Азербайджан, но когда увидели и эту роскошную природу в Габале, и отношение людей — все это перевесило. Возник проект международного фестиваля, конкурса пианистов, фабрики роялей.

— Каково ваше видение такого явления, как международный конкурс? Ведь в наше время тьма-тьмущая всяких мероприятий подобного рода. Иногда просто диву даешься: мы знаем такого-то пианиста как очень среднего профессионала и вдруг он становится лауреатом международного конкурса в какой-то «Тьмутаракани».

— Безусловно, все это так. Престижность, высокий уровень конкурса определяются, во-первых, составом жюри, а во-вторых, составом участников. Например, то, что конкурс проводится в Габале, вовсе не означает обязательное участие в нем азербайджанских исполнителей. Все желающие должны пройти строгий отбор совершенно на равных условиях; то же касается и распределения призовых мест.

— Для азербайджанских профессионалов, да и для вас, наверное, не секрет, существование в нашей стране огромных проблем в сфере музыкального образования. И вот такой к вам щепетильный вопрос: не хотели бы вы внести свою лепту в развитие, к примеру, струнного исполнительства в Азербайджане?

— Проблема не в «щепетильности» вопроса. Поверьте, я готов сделать Азербайджану подарок подобного рода. Но ведь не во мне одном дело. Допустим, я включаюсь активно в преподавание на струнной кафедре — это вовсе не означает, что завтра появляется когорта грамотных виолончелистов, скрипачей и т.д. Нужны долгосрочный проект, концепция, направленная на воспитание музыкантов-профессионалов. Начинать-то нужно со школы, элементарно с покупки инструментов, пригодных к исполнению. Вы послушайте, на чем играют ваши студенты, это же просто скрипучее дерево!

— Сейчас во главе специальной музыкальной школы поставили профессионального скрипача, имеющего большой опыт и в сфере дирижирования; так что есть надежда на какие-то подвижки хотя бы в отборе детей по способностям. Но ведь их тоже нужно грамотно обучать, а кадров, прямо скажем, не хватает.

— Вот я и говорю, что нужен целый комплекс мер. На Западе, да и в ближнем зарубежье есть много великолепно обученных профессионалов, которые с удовольствием приедут и будут учить молодежь. И, поверьте, не за какие-то сумасшедшие гонорары. С другой стороны, это может привлечь в Баку студентов из других стран, что тоже будет невероятно полезно в плане конкуренции; можно создать для них специальный фонд.

— Есть еще и такая вещь, как востребованность того или иного вида искусства обществом. И в филармонии, и в консерватории камерные концерты — большая редкость. Да и кто придет слушать — ведь качество исполнения чрезвычайно низкое. А ведь когда-то у нас был потрясающий государственный квартет. Уровень его был настолько высок, что в 1957 году музыканты завоевали первую премию на всесоюзном конкурсе. И невероятно обидно, что вместе с талантливыми музыкантами ушел в небытие и сам вид музицирования, то есть традиция как таковая не была создана.

— Уверен, что если в страну хотя бы раз в месяц будут приезжать квартеты высокого уровня (а на Западе таковых — множество), положение может измениться. Предположим, приезжает квартет, выступает в консерватории, потом в других городах — тех же Гяндже, Лянкяране, Нахчыване… Затем дает мастер-класс… Много чего можно сделать. Конечно, нужны большие вложения, частная инициатива, специальный фонд… Все это очень нелегко, и не в одних деньгах дело. Но могу вас обрадовать: в отношении камерных концертов есть кое-какие подвижки.

— И какие же?

— Дело в том, что существует такой действующий по всему миру проект, предусматривающий превращение старого города в самоокупаемый культурный центр. По этому поводу в Баку приезжали профессионалы, которые разработали целый план. И один из его пунктов состоит в том, чтобы в Старом городе (Крепости) регулярно давались концерты камерной музыки. Первый концерт должен был состояться с участием Башмета и Третьякова, но произошла какая-то неувязка с датой, и все это решили перенести. Во всяком случае, есть большая вероятность, что подобные регулярные концерты станут реальностью.

— Дай-то Бог! А то, к сожалению, в нашем обществе, когда речь идет о мероприятии, не затрагивающем конкретно чьи-то личные интересы по принципу междусобойчика: «ты — мне, я — тебе», все спускается на тормозах.

— Ну я бы все-таки не стал сгущать краски. Все меняется, и у вашей страны многое еще впереди. Думаю, что народ, воспитанный на таком высоком искусстве, как мугам, может добиться больших успехов и в сфере европейской музыки.

Азербайджанские известия.- 2011. -23 февраля. – С. 1, 3.