Асмер НАРИМАНБЕКОВА, художник: «Суета и помпа уводят от главного — от непреложности того, что профессионалом быть обязательно»

В том, что Асмер стала художником, есть абсолютная определенность: папа — прославленный живописец Тогрул Нариманбеков, мама — талантливейший, к сожалению, рано ушедший из жизни скульптор Эльмира Гусейнова. Однако путь Асмер — этой очаровательной в буквальном смысле слова женщины, разносторонне образованного человека доброго нрава, готового делиться не только своей лучезарной улыбкой, но и многообразными знаниями, — не ограничивается генетической предопределенностью в выборе профессии. О жизни и творчестве с Асмер НАРИМАНБЕКОВОЙ в ее загроможденной полотнами и мольбертами квартире беседовала корреспондент «Азербайджанских известий» Галина МИКЕЛАДЗЕ.

— С некоторых пор я полюбила работать дома, — улыбается Асмер, как бы извиняясь за подобные нагромождения. — Моих частых гостей раздражает поселившийся здесь терпкий запах красок — морщатся, пока попривыкнут к нему, а я готова использовать растворитель «Пинен» чуть ли не в качестве изысканных духов…

— Это, наверное, с тех пор, как жили в мастерской родителей…

— Я только что родилась не в мастерской… Первые два года прожила именно среди холстов, подрамников, красок, кистей, глины, пластилина…

— …И разговоров на «живописные» темы…

— Да уж… Мама все старалась навести элементарный уют на этом загроможденном и действительно шумном пространстве — кто только из знаменитостей к нам не приезжал, какие только судьбоносные проблемы не обсуждались…

— У папы с мамой не было возможности выращивать вас избалованным ребенком…

— Они сами были как дети… Папа во всяком случае. Способный мальчик неординарной внешности, выросший на попечении заботливо опекавшей его и его старшего брата Видади няни, сын репрессированных родителей, он сохранил некий эгоцентризм. К примеру, обладая достаточно красивым тенором, исподволь мечтал о карьере вокалиста и пытался сделать из меня собственного концертмейстера-аккомпаниатора.

— Не удалось?

— Десятилетку для одаренных детей (сейчас Музыкальная школа имени Бюльбюля) закончила, но уже с восьмого класса посещала занятия в художественном училище, готовясь поступать в Грузинскую академию живописи.

— Расскажите о маме.

— С удовольствием. Она была моим близким другом — девочки делились секретами с подружками, а я — с мамой. Всем-всем. От нее остались выдающиеся работы, о них пишут, говорят. Но я вижу ее совсем другой — для меня это трепетное сердце, дар чувствовать людей, мудрость, долготерпение.

— Да, здесь есть что-то от парадокса. Тонкий, ранимый человек и монументальные статуи, рождающиеся под ее руками, — памятники, габаритные художественные композиции, исполненные подчас сурового лиризма. Что особенно волнует в ее творчестве?

— Многое… Я знаю, что ценятся такие работы, в которых скульптору удалось достичь необходимой меры обобщения и передать сущность характера. К самым удачным отношу «Портрет Тогрула», «Портрет студентки», портреты Расула Рзы, Саттара Бахлулзаде.

— Асмер, как сочетаются вызываемые этими работами чувства с общей оценкой личности Эльмиры Гусейновой?

— Не раз читала и слышала, что образ ее мыслей, ее искусство были в высшей степени привлекательны. Неизменно отмечаются ее очевидная талантливость, образованность, твердость убеждений, самостоятельный взгляд в искусстве, безусловная порядочность.

— При том, что лейтмотивом ее творчества считаются семья, любовь, материнство, Баку украшает установленная рядом с портретами других мыслителей на фронтоне лоджии здания Азербайджанской республиканской библиотеки имени М.Ф.Ахундова величественная статуя. В Сумгайыте стоит высеченный ею из гранитной глыбы памятник выдающемуся драматургу Дж.Джабарлы, а вход в здание издательства Азербайджанской энциклопедии в Ичери шэхэр украшает 4-метровая бронзовая статуя выдающегося азербайджанского просветителя Гасанбека Зардаби…

— Эта последняя работа, с тщательно отделанными деталями, по мнению знатоков, говорит о композиционном даре автора. Естественная свободная поза, подчеркнутая асимметрия расположения в пространстве вовлекают зрителя в процесс постижения уже не натуры как таковой, а то, что извлечено из нее, преобразовано в зримую материальную идею и форму.

— Эльмиру ханым рано унесла тяжелая болезнь…

— Да, большой профессионал, мастер, человек глубокого интеллекта, творческого полета и широкой души, она многое успела сделать именно как скульптор, чьи работы украшают многие открытые для обозрения публикой места не только в Азербайджане, но и в Москве, в странах Европы, особенно во Франции.

— Вы часто упоминаете Францию — это потому, что мама вашего отца — Ирма — француженка?

— Биографии членов моей семьи широко известны. Последние свои дни бабушка Ирма провела рядом со мной. Она очень постаралась, чтобы я побольше узнала о Франции.

— Вам это пригодилось?

— Конечно! Сейчас мы с сыном Тофиком часто там бываем, весьма комфортно чувствуя себя в этой стране.

— Вы имеете в виду богему, с которой все связывают жизнь художников, особенно французских?

— Была и так называемая богема. Только не во Франции — ею я насладилась в студенческие годы, в Тбилиси. Это — поверьте — такая интеллектуальная среда, такой возвышающий образ жизни, который приобщает на всю жизнь к достойнейшим ценностям, очищает от карьеризма и ориентиров на примитивную показуху. Само уникальное здание Тбилисской академии художеств, в которой я проучилась шесть поистине лучезарных лет, уровень преподавания, аура великих, чья энергетика буквально магнетизирует, учит дорожить чувством собственного достоинства, позволяют мне считать Грузию второй родиной — куда уж больше! Там все вместе и каждый в отдельности вдохновляли меня на вечный поиск, на потребность приобщаться к культуре и цивилизованности, почерпнутой из исторических глубин, как минимум отметающих чувство зависти, неприятие успехов другого.

— А отец? Он давал вам уроки?

— Безусловно! Специальных сеансов, конечно, не устраивал, но что могло стать лучшей школой, чем возможность (до поры моего ухода во взрослую, самостоятельную жизнь, естественно) находиться в его обществе, под его, пусть не постоянным, но заинтересованным вниманием. Только летние сезоны в пансионате «Загульба» чего стоят! Помню, мама увлеченно занималась резьбой по дереву — это особый кайф. Получив заказы, она всегда спешила их выполнить, подолгу искала образ. А папа, гвоздями закрепив холсты прямо на стене балкона, воплощал свои неуемные по богатству красок замыслы. И тут же я со своими вечными эскизами… Здорово! По утрам спускались с папой к морю — он тогда с большим интересом писал скалы, ну и я старалась не отстать. Он то и дело заглядывал в мой этюдник, что-то подсказывал — разве не школа?

— Еще какая… Нынешние студенты не видят такой заинтересованной опеки?

— Отчего же! Преподавателям Азербайджанской академии художеств, где я работаю доцентом и заместителем заведующего кафедрой живописи, не занимать профессионализма, деловитости и горячей заинтересованности в успехах талантливой молодежи.

— Общественность может судить о результатах этих усилий лишь по выставкам… Как профессионал, да еще председатель молодежной секции Союза художников Азербайджана, вы наверняка более других осведомлены о ситуации в этой сфере — какова она?

— Непростой вопрос. Заметили, что открытие той или иной выставки у нас всегда предполагает ажиотаж в час открытия, на церемонии которого достаточно формально выступают несколько уважаемых мэтров, а потом публика устремляется в залы, чтобы… не только все посмотреть, но и себя показать, отметиться.

— Считается, что выставка — праздник...

— По мне, о развитии живописи, творчестве художников надо судить без суеты и помпы, которые уводят от главного — от уверенности, что профессионалом быть обязательно.

— Кто для вас профессионал?

— Художник, умеющий делать все! И добротный портрет, и натюрморт, и пейзаж, которые ни по содержанию, ни по форме не оставят зрителей равнодушными. Самобытность проявляется в творческой индивидуальности, в выборе техники и манеры… Всего не перечислишь и не объяснишь.

— В последние годы вы реализуете себя в кубизме…

— Как вы знаете, в искусстве живописи давно уже сформировалось множество направлений, проявилось стремление мастеров к проявлению самобытности, а на этом пути выбор, естественно, обширный. В моей манере действительно есть что-то от кубизма. Как известно, это авангардистское течение в изобразительном искусстве зародилось в первой четверти ХХ века как результат осознания того, что конструкция, геометрическая форма предметов — основа всего материального. Для меня воздух тоже материален. Оказавшись перед чистым холстом, я вижу пространство с его гранями и пересечением плоскостей, а еще с необычным восприятием соотношения активно участвующих в процессе мышления цветов...

Полотна Асмер Нариманбековой с интересом смотрят и охотно приобретают профессионалы и любители искусства в престижных галереях России, Франции, Нью-Йорка, Анкары, Тбилиси, Пекина, Хельсинки, Берлина, Лондона. А теперь вот и я после такой интересной беседы открываю их для себя как-то по-иному. «Ветер», «Осенний натюрморт», «Город. Торговая улица», «Цветы», «Композиция», «Размышления о любви», «Материнство», «Лето. Вид с балкона», «Старый город»... Плод изучения художницей опыта гениальных предшественников и генетика собственных талантливых родителей. Итоги раздумий о своем месте в мире профессионалов, постоянного поиска материала для собирательного образа, стремления сказать свое слово в многообразном мире изобразительного искусства, чтобы быть не просто замеченным и понятым, но и интересным. Нужным всем нам

Азербайджанские известия. – 2011. -16 июля.- С. 1-2..