Ускользающие лики прекрасного 

 

Для Анны Ибрагимбековой жизнь — не только черная краска,

и не только белая, а совокупность многоцветий. И ей ближе радуга

 

…Они завораживают, их впитываешь, словно воздух, и чем дольше вглядываешься, тем больше хочется на них смотреть. Иссине-черное море у кромки берега и пронзительно-изумрудное у линии горизонта; бакланы на фоне снежно-голубых брызг штормовых волн; сосновые иголки, «заснеженные» солнечными лучами; рыбачья лодка на серебре Каспия... Еще несколько секунд — и слышишь шум прибоя, крик чайки, парящей над водой, чувствуешь запах молодых, еще липких — весенних — листьев, и кажется, что эта пчела вот-вот перелетит, жужжа, с этого цветка на соседний. Чтобы познакомиться со всеми работами Анны Ибрагимбековой, нужна не одна неделя. Так что разговор пойдет об известных работах, которые она дарит своим друзьям, — они украшают офисы, кабинеты, квартиры…

— Вы давно профессионально занимаетесь фотографией?

— Профессионально — ни дня. Фотоаппарат приобрела шесть лет назад. Купила по случаю самую обычную, примитивную «мыльницу» для домашнего пользования. Я по природе своей — «жаворонок». И однажды, выходя на утреннюю прогулку, захватила фотоаппарат. Рассвет был потрясающ, и снимки его, как мне показалось, получились любопытными. Постепенно вошла во вкус. Появилось желание экспериментировать.

— У вас много книг, альбомов мировых фотомастеров. У каждого, знаю, — свое видение, свой взгляд, свой почерк. Что, по вашему мнению, важно для человека, «останавливающего мгновение»?

— Умение видеть! В шторм на берегу увидела как-то семейство бакланов, контуры их крыльев так рельефно выступали на фоне брызг, что интуитивно почувствовала — это надо снять. Подкрадывалась к ним с разных сторон, даже со стороны моря... Птицы пугались, взлетали...

Позже я «увидела» давно привычное: круглую стеклянную вазу для цветов (очень люблю работать с этим материалом), подсвечники… Так родились неожиданные для меня самой постановочные кадры с подсветкой, зеркалами, полусферами в аквариуме, где плавают рыбки.

— Смотрю на ваши фотоработы — не могу назвать их фотоснимками… Я никогда не видела такого малинового неба и такого малинового моря. Это монтаж?

— Нет, нет! Никакого монтажа! Все это — у вас перед глазами: небо, солнце, море, все это вы видели не раз, но не обращали внимания. А мне так хочется показать вам эту красоту. Показать то, что я вижу.

— «Показать то, что я вижу...» — может быть, это и есть ваша цель художника?

— Честно говоря, никакой цели у меня не было. Был интерес рассказать о том, что остается вне нашего внимания. Люблю живопись. Некоторые картины могу смотреть часами.

— Вы реализовали себя и как художник. Костюмы к спектаклям Театра русской драмы, созданные вами, настолько выразительны и органичны, что определяли характер героев наравне с актерами.

— Думаю, это не совсем так. Режиссер, как и актеры — всегда первичны. Я имею в виду хорошего режиссера, хорошего актера. Костюмы лишь дополняют их трактовку образов. Александр Шаровский определил мне, как художнику, канву спектакля, рассказал о своем видении, я же просто реализовывала его идеи.

— И крайне удачно. В «Роллс-ройсе» ее величества» — буйство красок, стилей, которые стремительно сменяли друг друга, в «Ресторане «Финал» — напротив, лаконизм, доведенный до аскетизма. Персонаж А.Шаровского — в черной рубашке, в черном костюме... Но его широкие красные подтяжки рассказывают о нем больше, чем пресловутые малиновые пиджаки и золотые цепи, в которые многие постановщики рядят героев-нуворишей.

— Детали очень важные. Они много рассказывают о человеке, обнажая его суть.

— Но детали надо уметь придумать, найти...

— С этим не поспоришь, надо. Когда читаю художественное произведение, я представляю, как выглядят его персонажи, что, уверена, делает каждый. И вижу, как тот или иной герой ходит, ест, как он курит, во что одет... И это относится не только к постановкам Русского драматического... К любому литературному произведению.

— А каким вы отдаете предпочтение?

— Голсуорси, Фитцджеральда, Бунина, Тургенева, Мандельштама, Цветаевой, Ахматовой, Баратынского… Да разве всех можно перечислить!

— Вы забыли о присутствующем. (Максуд Ибрагимбеков сидел в кресле в соседней комнате).

— Это не обсуждается! Его произведения мне чрезвычайно близки, они для меня самые правдивые, их, зная наизусть, перечитываю как в первый раз.

— Вернемся к вашему творчеству. Думаю, в вас умер не только живописец, в вас умер и большой стилист.

— Стилист... Странное слово. А что, по вашему мнению, это такое — стилист?

— Человек, создающий стиль, то есть манеру вести себя, говорить, одеваться.

— Вы говорите о том, что создать невозможно. Все это делается или природой, или воспитанием. Изменить человека за месяц, год или даже за пять лет никакому стилисту не под силу.

— Значит, ваша элегантность, манеры, ваш уютный дом — это вкус и воспитание?

— Скорее восприятие окружающих и мое отношение к ним. Для меня очень важно создать такой мир, чтобы в нем было комфортно не только мне. Я люблю, когда люди счастливы, когда они улыбаются. И не только близкие. Может быть, смешно, но когда я смотрю на TV передачи «Как выиграть миллион» и им подобные, я азартно болею за игроков, за то, чтобы этот миллион достался им — совершенно незнакомым мне людям.

Не переношу чернухи, жестокости. Я понимаю, что это все, увы, присутствует в нашей жизни и, может быть, даже, к сожалению, в избытке. Но ведь присутствует и другое.

Жизнь — ведь это не только черная краска, и не только белая. Это совокупность многоцветий, и из них мне ближе радуга. 

 

 

Людмила ХОХЛОВА

 

Азербайджанские известия. – 2011. – 8 июня. – С. 2.