«Мир спасет чувство юмора»

Рамиз ФАТАЛИЕВ, кинорежиссер:

Рамиз Фаталиев — писатель, кино- и театральный драматург, кинорежиссер, чья известность уже давно перешагнула границы нашей страны. Он автор свыше 50 киносценариев, двух пьес, большого количества публицистических статей, даже либретто балета, а также режиссер четырех фильмов. В эти дни Рамиз ФАТАЛИЕВ отмечает свой юбилей — 7 июня ему исполнилось 65 лет. Присоединяясь к поздравлениям в адрес юбиляра, предлагаем вниманию читателей его интервью интернет-агентству Day.Az.

— Иногда вас называют живым классиком — слышали?

— Нет, не слышал. Все дурное обычно говорят за глаза.

— А если серьезно? Ваше отношение к такой оценке.

— Оно поделено надвое. Насчет того, что живой, вынужден согласиться, хотя даже это будет верно до поры до времени. А вот по поводу второго слова (неловко даже его повторять) скажу, что вложенное в него понятие определяется не количеством созданного и даже не качеством, а исключительно временем.

— Ну хорошо. Давайте углубимся в ваши ранние годы.

— Но это слишком глубоко. Если долго будете всматриваться в пропасть, то…

— А я быстренько, если не будете мне мешать. Выяснилось, что помимо обычного школьного образования вы получили еще и музыкальное…

— …тоже обычное.

— …по классу фортепиано. Учились 12 лет, даже диплом педагога получили. И, учась в последних классах, два года преподавали фортепиано сразу в двух музыкальных школах. Правильно излагаю?

— Отрицать бессмысленно.

— Тогда ответьте: что это вам дало?

— Отвечаю легко и непринужденно. Скажите, пожалуйста, вы знаете, что такое, к примеру, глиссандо? Или — нисходящая секвенция? Или — largo piu mosso?

— К своему стыду — нет.

— Ничего стыдного. Могу объяснить вам это минуты за три. А вот мне, чтобы это понять, понадобилось аж 12 лет.

— Сам профессор Шароев звал вас в консерваторию…

— Звал. Он обманывался. Он думал обо мне гораздо лучше, чем я был на самом деле. Но у меня хватило совести не разочаровывать его.

— И вы пошли в институт нефти и химии.

— Это сейчас идут в институт. Те, которым заранее открывают двери. А я поступил. Сам. Можете проверить, несколько свидетелей тому еще живы. Возможно, это был подвиг. Единственный в моей жизни, скорее всего. — Что хорошего дали вам институтские годы?

— Немало, наверное. Разумеется, по-настоящему я это понял в последующие годы — некоторые из наших преподавателей были настоящими учеными и уникальными личностями. И учили они нас не только своему предмету, но и отношению к жизни. Можете себе представить — мне преподавал сам Азад Халилович Мирзаджанзаде! Он сам по себе был институт. Институт в институте.

— И как вам удавалось сдавать ему экзамены?

— К счастью, к этому времени я уже публиковался в республиканской прессе. Тогда Интернета не было. Люди читали книги, газеты и журналы — каменный век.

— Не понимаю, какая тут связь.

— Самая прямая. Прихожу на первый экзамен к Мирзаджанзаде. Начинаю отвечать по билету. Спустя пару минут он откладывает мой билет в сторону… Короче, он просит меня ответить, понимаю ли я, что являюсь абсолютным бездарем в преподаваемой им науке. Возможно, я из самолюбия даже смягчил его вопрос. Кстати, он был задан в риторической форме, даже отвечать не пришлось. Я понял, что пора соскакивать, и встал. Но он велел мне сесть и объявил, что несколько дней назад прочел в журнале «Литературный Азербайджан» мой рассказ («Дважды два» он назывался). После чего подверг этот рассказ беспощадному и образцовому литературоведческому анализу. Я понял, что мои дела плохи уже вдвойне, и снова встал. Но тут он у меня попросил зачетку (я подумал, что он выбросит ее в окно), раскрыл ее и сказал, что, тем не менее, мой рассказ заслуживает четверки с минусом, но он округляет этот минус в мою пользу, после чего вывел в зачетке неправдоподобное слово «хорошо». Спустя несколько дней он принес мне роман Томаса Манна «Волшебная гора» и велел прочесть. Еще спустя какое-то время — сборник Ницше. Потом — пластинку с произведениями Вагнера. И так далее. Такой вот был УЧИТЕЛЬ.

— Потом вы уехали в Москву, на высшие курсы сценаристов. Ваши отношения прервались?

— Нет. К тому времени я был удостоен чести даже бывать у него дома. Видели бы вы его квартиру — везде книги. Даже на полу. Даже под диваном. Возможно, и в холодильнике — я в него не заглядывал. А в Москве он преподавал тоже — его очень ценили. Даже квартиру дали — четырехкомнатную, я и там бывал. Одна комната состояла только из стульев и классной доски — он преподавал и дома. А все остальные комнаты были полны книг — он, по-моему, тратил на них все заработанные деньги. Нырял куда-то под кровать, вытаскивал книгу, отряхивал ее от пыли и давал почитать. Иногда советовал: прочти залпом. Или наоборот: читай порционно, в паузах осмысливай.

— Пойдем дальше. На курсах вы учились хорошо. А что дальше?

— Фильмы, пьесы…

— Но это еще не все. У вас была какая-то загадочная должность — вице-президент Советской ассоциации детективного и политического романа. А президентом был Юлиан Семенов.

— Когда-то Грэм Грин, которого, надеюсь, представлять не надо, создал международную ассоциацию, в которой объединил литераторов, пишущих на политические и детективные темы. И посоветовал создать такие же в крупных странах. Перед учредительным съездом Советской ассоциации Юлиан Семенов нашел меня (до этого я общался с ним только раз на даче Михалковых) и сказал, что будет рекомендовать меня одним из трех вице-президентов. Я спросил, а почему он так уверен, что его выберут президентом. В ответ он расхохотался и сказал, что очень любит людей с хорошим чувством юмора. На съезде его единогласно выбрали президентом, а Георгия Вайнера, Александра Беляева и меня — вице-президентами. И никакой юмор не понадобился.

— Пока вы снова не начали шутить, спрошу о событиях 1988-90 гг. Разгон митинга на площади Азадлыг, Кровавый январь, последующие события…

— Тяжелая тема. Не юбилейная.

— Но ведь — этапная. И в биографии народа. И в вашей — тоже. Хотя бы пару слов.

— В недавних событиях в Японии — я имею в виду Фукусиму — на меня самое сильное впечатление произвело выступление по телевидению командира пожарной части. Ежесекундно борясь с подступающим к горлу комом, он сказал: «Более всего мне жалко моих пожарных». Фактически это было выступление камикадзе, возглавляющего группу смертников. И он, и его подчиненные получили смертельную дозу радиации — и пошли на это сознательно. Потому что для кого-то в этом мире понятие долга еще существует. Наш пример рядом с этим меркнет — все относительно. Хотя те несколько десятков сотрудников киностудии, которые работали в те дни и месяцы в условиях порой неимоверного риска, конечно же, заслужили того, чтобы им воздали должное. И если кто-то недооценен — то именно они. Снятые ими материалы показывают ежегодно на всех каналах, но комментируют их не они, а большей частью люди, которых там тогда и близко не было. А я, в основном, руководил из кабинета. За исключением нескольких эпизодов.

— Но и отвечали за все именно вы.

— Ну и что? Нельзя хвалить командира саперов за то, что его подчиненные ежедневно что-то разминируют. Они делают свою работу. Тогда это была наша работа — и моя в частности. Тем более что после января телевидение возглавил трус и приспособленец — понятия не имею, как он вообще туда попал. Он упрятал всю съемочную технику под замок — вы можете себе это вообразить?! Поэтому снимать могли только мы. Мы и снимали. Главное ведь было что? Раскрыть миру глаза на правду. Удалось? Удалось. И в этом была часть нашего труда тоже. Цветов не надо — они важнее на могилах павших.

— И вправду, тяжелая тема.

— Отложим. И если захотите, когда-нибудь поговорим об этом подробнее.

— Обязательно. Пара вопросов напоследок. Вы выросли и сформировались при советской власти. Что она для вас?

— Вопрос тянет на докторскую диссертацию. Хотя… Видите ли, советская власть изначально вела себя так, будто только одна зрячая, а народ — слеп. Она наставляла, брала за руку, указывала направление, поворачивала нас налево-направо, подсказывала единственно, как она полагала, верные решения… Но ведь народ-то слепым не был. Вывод простой: нельзя быть поводырем зрячих. Доиграешься. Что и произошло.

— «Красота спасет мир». Согласны?

— Вам не удастся столкнуть меня с Федором Михайловичем. Но коли честно… Считаю, что мир спасало, спасает и неоднократно будет спасать чувство юмора.

— Считаете ли вы, что добро в конечном счете побеждает зло?

— В конечном счете — непременно. Но, как правило, — посмертно.

— Опять шутите?

— Разве?

— Все-все. Спасибо за беседу, Рамиз Мамедович.

— Давайте попьем чаю…

Полный текст на сайте Day.Az

Азербайджанские известия. – 2011. – 11 июня. – С. 1-2.