Нравственные заветы русского гения

День России был отмечен первым исполнением в Баку вокально-симфонической поэмы Дмитрия Шостаковича

Яркость филармонической жизни нашего города в последнее время определяется все больше грандиозными фестивалями, после которых обычно наступает длительное затишье. На этот раз оно прервалось концертом, организованным благодаря личной инициативе маэстро Ялчина Адигезалова: были исполнены Шестая симфония и вокально-симфоническая поэма «Казнь Степана Разина» Дмитрия Шостаковича.

«Поэт в России больше, чем поэт»… Эти знаменитые строки на слуху у многих, но вот то, что принадлежат они Евгению Евтушенко и даны во вступлении к той самой поэме «Братская ГЭС», отрывок из которой и вдохновил Шостаковича на создание симфонии-кантаты, знают не многие. Да и вообще — не модная это тема — гражданская позиция… Как говорится, иные нынче времена… Но может, назначение искусства как раз в том и состоит, чтобы в эпоху безвременья напоминать не только о красоте, но и о тех высоких идеях служения обществу, которые в жизни никто не отменял, а в музыке дано было воплотить немногим композиторам, остро чувствующим трагедийную сущность самой оппозиции: человек — общество.

К музыке Шостаковича вполне приложимы перефразированные слова Евтушенко; в этом «больше, чем композитор» он продолжает традицию Мусоргского. В обоих случаях речь идет и о глубоком неравнодушии к процессам, происходящим в обществе, и об умении рассматривать пережитые страницы истории страны в ракурсе вечной проблемы нравственного выбора. А коль скоро это так, то исполнение названных произведений можно считать не только просветительской акцией дирижера, но и тем самым объединением массы слушателей вокруг высоких идей, на которое, в конечном счете, и нацелены симфонические жанры. Концерт, опять же по инициативе Ялчина Адигезалова, был приурочен к Дню России, и этот факт придавал звучавшей в тот вечер музыке дополнительные обертоны смыслов: свою короткую, подкупившую искренностью, отсутствием пафоса, речь посол России в Азербайджане Владимир Дорохин закончил словами о нелегкой судьбе своей страны. Нам ли этого не знать? Во всяком случае моему поколению, выросшему на ее великой культуре…

Открывшая вечер Праздничная увертюра Шостаковича для симфонического оркестра — образец так называемой музыки по случаю: подобные праздничные опусы, полные громогласного оптимизма, имели место в творчестве композиторов во все времена, достаточно вспомнить и Генделя, и Берлиоза, и Чайковского, и многих азербайджанских авторов. Написанное в 1954 году к открытию Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, произведение это сейчас воспринимается как мастерски выполненный образец монументального стиля советского искусства, в контексте же основной, трагедийной, линии творчества композитора — как напоминание о том, что сочинения того или иного художника напрямую связаны с конкретной биографией живого человека. И каким же контрастом этой брызжущей весельем музыке прозвучало Largo первой части Шестой симфонии!

Написанная в той же тональности, что и Шестая Чайковского, симфония эта невольно нацеливает профессионалов на сравнение: в обоих случаях — нестандартная трактовка симфонического цикла. У Чайковского вместо помпезного финала — скорбное адажио, у Шостаковича медленная, трагическая музыка, наоборот, начинает симфонию, а далее следуют одна за другой две быстрые части, по характеру своему скерцозные, мажорные, вроде бы абсолютно далекие от каких бы то ни было глобальных обобщений. Между тем перед нами, безусловно, философская концепция. Заявка на нее дана в первой части (идущей в ритме траурного марша), которая по продолжительности равна двум последующим. Основной контраст здесь воплощен в противопоставлении насыщенного, густо звучащего речитатива струнных многочисленным соло духовых, которые в музыке Шостаковича ассоциируются с образами одиночества и беззащитности. Развитие же устремлено к превращению начальной декламационной, полной внутреннего протеста, темы в лирическую кантилену необыкновенной красоты — возникает образ русской протяжной песни, льющейся над миром горя и страдания. А потом — тишина как знак огромной пропасти, отделяющей внутренний мир от внешнего, представленного в последующих двух частях цикла. В третьей части сменяющиеся соло духовых производят впечатление общения масок, которые надевают на себя люди, четвертая — опять-таки стремительный жизненный поток, за которым трудно поспеть. В свое время Александр Гольденвейзер назвал музыку финала «циническим издевательством над всем в жизни».

Что ж, подобная трактовка весьма подходила к данному исполнению. Вообще нужно сказать, что быстрые части произвели большее впечатление, чем первая: темперамент, энергия дирижера получали мгновенный отклик у оркестровых групп, среди которых особо следует отметить солистов на духовых: Шукюра Самедова (первый кларнет), Ниджада Салманова (первая флейта), Ниджада Мамедова (вторая флейта), Ольгу Багирову (флейта-пикколо), Ильгара Гаджиева (первый фагот), Арзу Мустафаева (английский рожок), Сируза Мамедова (первая труба).

Но подлинной кульминацией вечера стало исполнение вокально-симфонической поэмы «Казнь Степана Разина». Здесь сошлись многие компоненты: острота самой темы, по сути, вечной (речь ведь не о конкретном герое-разбойнике, а опять-таки о проблеме выбора жизненных ценностей), трагедийный накал музыки, большая отдача дирижера и замечательное исполнение Александра Киселева, баса, приглашенного из московской Геликон-оперы. Теперь обо всем по порядку. Острая публицистичность стихов Евтушенко в произведении Шостаковича обернулась не просто грандиозным полотном, живописующим трагическое противостояние личности и толпы, но еще одной яркой интерпретацией вечного сюжета о крестном пути, недаром в музыке Шостаковича так сильна баховская традиция, и с этой точки зрения произведение можно уподобить жанру страстей. «Вы всегда плюете, люди, в тех, кто хочет вам добра!» — так было и так будет всегда — вот смысл драматического подтекста типично шостаковических жестких оркестровых отыгрышей, составляющих сквозную линию развития кантаты. Другую линию представляла хоровая партия, создающая образ многоликой толпы, то беснующейся в угарном предвкушении зрелища, то глумящейся (это вечное «распни его!») и в конце притихшей, словно поняв какую-то открывшуюся в последний момент истину. А в центре всего этого — скорбные монологи солиста. В них с потрясающим трагизмом передана вся эта ситуация предсмертного осмысления прожитой жизни героем-одиночкой, разбойником и, в то же время, идеалистом, не сумевшим переступить через какие-то нравственные препоны, а потому потерпевшим поражение. Индикатором большой личности оказывается умение сказать самому себе:

«Грешен тем,

что, враг холопства,

сам я малость был холоп».

Итогом же не напрасно прожитой жизни — «Лица», которые вдруг высветились сквозь «рыла, ряшки, хари». Исполнение Киселева отличалось той благородной простотой, мужественной сдержанностью, которые являются в этом опусе частью трагедийной концепции и которые немыслимы без мастерского владения голосом; плюс красивый тембр и отчетливое произнесение каждого слова — все это производило захватывающее впечатление. Эмоциональностью, динамической гибкостью, слаженностью отличалось и исполнение хора, что было бы невозможным без кропотливой работы его художественного руководителя Гюльбаджи Имановой, ведь опус этот содержит массу технических трудностей. Для симфонического же дирижера главная драматургическая задача заключалась в том, чтобы, при множестве отдельных ярких эпизодов, выстроить композицию как единое целое. И это создание единой, устремленной линии развития Ялчину Адигезалову удалось в полной мере. Весь музыкальный сюжет был устремлен к страшной развязке — удару топора, а последующий колокольный набат прозвучал как кульминация не только страшного действа, но и символ Божьего суда, на котором каждый ответит и за свои помыслы, и за свои деяния.

На такой вот трагической, пафосной ноте, после которой немыслимы были какие бы то ни было «бисы», закончился этот вечер. И очень может быть, что в каждом из присутствовавших в зале что-то дрогнуло и приоткрылась какая-то главная истина… Опять же, волшебная сила искусства… А если без пафоса, то концерт в очередной раз доказал, что профессиональная отдача — это то, что имеет непосредственное отношение к категории нравственности. И когда оно присутствует при исполнении, то всегда находит отклик в людских сердцах.

Лейла АБДУЛЛАЕВА

Азербайджанские известия. – 2011. – 15 июня. – С. 3.