Олжас СУЛЕЙМЕНОВ, писатель: «Мое кредо — возвысить степь, не унижая горы»

Закончился съезд Союза писателей Азербайджана, приняты поздравления в связи с 80-летием СП, но гости разъезжаться не спешили, и это для нас, журналистов, стало просто подарком. На несколько дней задержался и большой друг Азербайджана Олжас Сулейменов.

Не знаю, много ли поэтов, которым друзья-коллеги посвящали не просто стихи, а удивительно проникновенные строчки. Ему посвящали. «Зачитываюсь Махабетом / Заслышу Азию во мне, / Антенной вздрогнет в кабинете / Стрела, торчащая в стене». И еще — «Двадцать метров полета, пара переворотов» — об автоаварии, в которую он попал под Алма-Аты (Андрей Вознесенский); «Олжас, Мумин, Виталий…» (Роберт Рождественский), «Люблю тебя, товарищ мой Олжас» (Римма Казакова).

Лев Александрович Аннинский причину необыкновенного и стремительного успеха объяснил так: «Поэт оказался на скрещении культур, на скрещении традиций: он счастливо совместил в себе сразу многое: молодой задор и книжную образованность.., и ассоциативную экспрессию распространенного сегодня поэтического стиля.., и филологическую любовь к мировым построениям, в которых Пушкин встречается у Сулейменова с Чоканом Валихановым, Конфуцием и Тагором.., и местную обжигательную степную специфику…»

В газете «Мегаполис» в статье «Под знаком Олжаса» известный литературный критик Лидия Шашкова утверждала, что за книгу «АзиЯ» номиналом в 74 копейки после ее издания (т.е. после 1975 г.) ему в Баку предлагали «Москвич».

Коротко напомню вехи его жизненного пути. Родился в 1936 году. Его отец — офицер казахского кавалерийского полка — был репрессирован в 1937 году. Много позже Лев Николаевич Гумилев сказал Олжасу, что сидел с его отцом в одном карельском лагере, где и расстреляли Омара Сулейменова.

После школы поступил на геологоразведочный факультет казахского университета, работал в геологоразведочных партиях. Литературой занялся в 1955 году. Затем учился в Литературном институте имени Горького, был журналистом, работал на киностудии «Казахфильм», в Союзе писателей Казахстана, где был одним из секретарей. Став позже заместителем председателя Советского комитета по связям со странами Азии и Африки, успешно продолжал творческую деятельность.

И вот 1975 год — «АзиЯ», где, по его же словам, он «высказал некоторые идеи, которые не услышаны и непонятны до сих пор, а истинная научная ценность именно в них»…

Олжаса обвинили в «национализме, пантюркизме», «методических ошибках». На него ополчились академики — Б.Рыбаков, Д.Лихачев, которых поддержали сорок семь академиков, членов-корреспондентов и из рядовых докторов наук. По указке Суслова «АзиЯ» была изъята из продажи и библиотек, директор издательства уволен с работы, автор попал в опалу и не издавался почти 10 лет. Но потом, после вмешательства Кунаева, который обратился к Брежневу с просьбой о защите писателя, это помогло Сулейменову отделаться «строгим выговором», о котором вскоре «забыли», и Олжас Омарович вышел из небытия.

В 1984 году — секретарь правления СП СССР, в 1989-м — депутат Верховного Совета СССР, в 1991-м — лидер партии «Народный конгресс Казахстана», затем посол Казахстана в Италии, Греции и на Мальте… Представитель Казахстана в ЮНЕСКО.

Свободное от работы время он смог теперь посвятить научным изысканиям. Плодом многолетнего труда стало исследование «Язык письма», опубликованное в Риме. Писатель Тимур Зульфикаров в статье «Пирамида Олжаса в пустыне варварства» написал: «Кажется, что книгу «Язык письма» сотворил целый научно-исследовательский институт со многими кропотливыми отделами и кафедрами… здесь хладный, математический ум ученого-лингвиста сливается с прозрениями поэта-пророка». Эту работу Сулейменова в России не заметили. Другие времена, другие люди. Но в 2006 году она была издана на украинском языке в Киеве, а автор награжден орденом Ярослава Мудрого.

Понятно, хронология не может передать эту необычайно яркую, непростую судьбу большого поэта, большого ученого, большого литератора. Магия его слова, выдохнутого на шаляпинской ноте, действует неотразимо. Видимо, это в генах. Степь всегда ценила Слово. Словом могли смертельно ранить, могли исцелить. Так что Слово его нагрузило по полной, за что потом пришлось по жизни не раз расплачиваться. Оно и понятно. Носителю Слова живется несладко. Наверное, есть в этом своя справедливость. Цена высокому слову должна быть высокой, торгов не бывает, а спрос суров. Иисус — первый в списке пострадавших за Слово…

И вот в старинном здании Союза писателей я встретилась с ним — с народным писателем Казахстана (и, по моему глубокому убеждению, не только его) Олжасом Сулейменовым.

— Олжас Омарович, завершился съезд, отпраздновали 80-летие СП… Поделитесь впечатлениями.

— Крайне позитивные. Я приехал на XII съезд Союза писателей Азербайджана, почетным членом которого являюсь, чтобы принять участие в праздновании 80-летия Союза. В июле 1934 года в Москве состоялся первый съезд Союза писателей СССР, после которого во всех союзных республиках, в том числе и в Азербайджане, были созданы союзы писателей. И единственное государство на всем постсоветском пространстве, которое вспомнило про юбилей писателей, — это Азербайджан.

— А что, юбилеи как-то сказываются на талантах, на создании гениальных произведений?

— Ирония понятна. Юбилей — в данном случае 80-летие СП Азербайджана — демонстрирует отношение государства к литературе. И отсутствие его — тоже. Ваше руководство очень внятно продемонстрировало это. Это есть понимание, что Союз писателей — очень влиятельная организация. Уважаемый мною, да и не только мною, в чем я уверен, мой друг, большой, талантливейший писатель Анар — всегда и везде, свободно, аргументированно высказывает свою точку зрения, которая зачастую может не совпасть с общепринятым мнением. Понимаете, любой большой — подчеркиваю — большой! — писатель — это свободный человек. Да, возможно, он в чем-то лимитирован, как каждый из нас…

— «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя», — цитирую Владимира Ильича.

— Он ошибался. Определенный лимит может определить социум, воспитание, культура, протокол — но внутри Писатель (прошу, поставьте первую букву заглавной), а именно так я называю Анара, внутри очень свободный человек.

На съезде были очень интересные, любопытные выступления, были очерчены проблемы, предложены выходы из них.

Очевидно, что Азербайджан переживает этап культурного обновления, точнее — культурного наступления. Очень важно сохранить этот Союз, чтобы писатели продолжали писать книги, создавали новые произведения, потому что чтение и любовь к книгам на данный момент переживают определенный кризис в мире.

— В своем выступлении на съезде вы сказали — цитирую: «Сотрудничество писателей с руководством государства, с властью я приветствую». Это сказали вы, «обласканный» в 70-х властью.

— А в 70-м не было сотрудничества, было противостояние. Я же говорил о другом: первейшая политическая задача — это восстановление книги.

— Чтобы восстановить книгу, надо восстановить читателя, который буквально утонул в Facebook.

— Вы совершенно правы. Интернет мешает читать книги. Раньше государство (школа, да что там школа, — детский сад, мама, папа, школа, вузы) заставляло читать. Страна — я имею в виду СССР — считалась самой читающей страной в мире. А это стимулировало развитие науки, образования.

— Вспомнилась фраза Эйнштейна «Теорию относительности мне помог открыть Достоевский».

— Вот и подтверждение моих слов. Был один великий математик по фамилии, если не ошибаюсь, Моисеевич. У него спросили — что нужно сделать, чтобы дети хорошо усваивали физику и математику? Он сказал — есть только один путь: нужно увеличить количество уроков по литературе! На удивление задавших вопрос известный математик ответил, что литература открывает возможности мозга. Тем, кто читает литературу, будет легче изучать математику и физику.

В 60-70-е годы прошлого века книги выходили тысячными тиражами. Гонорар был достаточно высокий, имелся стимул. Сегодня гонораров не дают или дают мало. Люди вынуждены зарабатывать другим путем. Поэтому и пишут меньше. Азербайджан начал уделять больше внимания литературе, это очевидно. Через два-три года вы наладите систему распространения книг. Тогда появится интерес и к их написанию. Появится интерес к творчеству, и созреет настоящий читатель.

— Вы сказали — надо читать. А что читать? Книги, которыми завалены и так существующие в малом количестве книжные магазины: детективы, женские романы, рублевку?

— Нужно все попробовать. Главное, чтобы это не вредило литературе. Недавно я прочитал в прессе интервью русского писателя Эдуарда Лимонова. У него спрашивают — как вы относитесь к Пушкину? Говорит, что так себе, он был лентяем, писал ерунду, до 37 лет нигде, кроме Аравии, не был, даже в Америке. Уровень…

Молодые люди обязательно должны читать классику. Они должны формировать свой литературный вкус. Классические произведения созданы для этого. В Азербайджане, в России, в Казахстане, во всем мире непременно нужно читать классические произведения.

— Вот видите, как все совпало. Я хотела задать вам вопрос, но меня опередили предыдущим ответом. Тем не менее. Меня всегда удивляло давным-давно закрепившееся словосочетание: литература и культура, словно литература не есть составляющая культуры.

— Согласен. Культура — это не есть песни и пляски.

— Я об этом как-то догадываюсь…

— И это хорошо. Культура — это искусство жизни человека в обществе. Культура — это искусство выживания.

— Выживания?!

— Да! Культура — это искусство выживания. Культура — это есть еще плюс ко всему…

— То есть, плюс «к песням и пляскам»…

— …ну примерно, это еще и система табу и разрешений. Как зеленый и красный свет в светофоре. Нельзя, чтобы все время горел зеленый свет, иначе неизбежны столкновения. Там, где демонстрируются сплошные разрешения и нет никаких табу, человек сдвигается в сторону животного. У животного нет табу. Собака захочет справить нужду прямо на тротуаре и сделает это. Захочет — залезет на проходящую мимо Жучку, если естество призывает.

Табу должно присутствовать во всем и всегда.

— И в религии.

— А там — сплошные табу. В каждой священной книге есть табу: не убей, не воруй, не лги… Собственно, на этом и держится человеческая мораль. Очень уважаю людей верующих, но я не люблю фанатиков.

Любое религиозное учение имеет целью усовершенствовать человека, воспитать его. Ислам, например, запрещает банковские проценты. Ты взял ссуду в банке, ты должен вернуть ровно столько, сколько взял. Без всяких там дополнительных расчетов. Так всегда было. Ислам запрещает ростовщичество. И ты каждый день должен делать какое-то доброе дело.

Был шофер в нашем посольстве. Русский парень. Рассказывает: «Олжас Омарович, назревает какая-то против меня провокация». Оказывается, он сходил в магазин напротив, набрал продуктов, а хозяин не стал брать у него денег. Он через неделю еще раз сходил. И опять хозяин не взял платы. В третий раз он уже просто побоялся.

Что это, говорит, провокация готовится? «Нет, — говорю, — не провокация. Просто в Коране, в адате сказано, что истинный мусульманин должен в течение дня сделать хотя бы одно доброе дело. Накормить путника, приютить чужестранца, ну денег там дать нуждающимся. А вот он видит, что ты — явный иностранец, потому что рыжий. Ты для него — удачная возможность сделать доброе дело, выполнить завет адата. И он после этого с хорошим настроением остаток дня проведет. Но магазины все же меняй почаще.

— Вы воспитывались во времена тотального атеизма. Но и у вас наверняка тоже бывали случаи, когда вам не к кому было идти, кроме Бога? С какими молитвами вы обращались к нему? И обращались ли вообще?

— Это часто бывает. И тогда. И потом. И сейчас. Я думаю, что-то высшее все-таки есть. Что-то высокое, лучше остальных понимающее твое состояние. Это я всегда ощущал. Как это назвать? Мы — люди — привыкли называть это Богом. Ну, давайте так согласимся определять это состояние. Есть в природе нечто сверхчувствительное, и оно управляет процессами жизни на Земле. Для него все мы — участники глобального эксперимента, который длится уже миллионы лет. Боюсь назвать Нечто — чем-то.

— Вы фаталист?

— Не знаю. Мой предок Олжабай батыр когда-то сказал: «Человек из моего седьмого колена будет Галымом», то есть знающим, в широком смысле. Больше всего народ нуждался в знании. Тогда, в юности, когда узнал о завете предков, я определил для себя главную цель — узнать и рассказать народу своему, кто мы, откуда и куда идем. Этим я занимаюсь много лет.

Вознесенский меня как-то укорил: зачем, мол, просиживаешь в библиотеках, чего копаешься в каких-то словах, буквах? Что есть выше стихов? Конечно, стихи — это важно. Но у Вознесенского были Карамзин, Веселовский, Преображенский, десятки ученых-историков, лингвистов. А у меня никого не было, кроме Чокана. Надо этот пробел восполнять. Я вынужден заниматься именно этим. И если бы, например, в нашем оперном тогда существовала нехватка баритонов, я бы, возможно, пошел петь.

Отчетливо помню встречу в Академии наук Казахстана, когда я попросил наших ученых назвать имена исторических деятелей XVI, XVII веков. Все это происходило в шестидесятые годы. Так вот: произошла заминка. Не знали мы их тогда, не помнили. Ну а как народ может жить без памяти? По каким параметрам жить? А они довольно просты: глубина прошлого, широта настоящего и высота будущего.

Я много лет пристрастно занимаюсь историей. Биографией народа. Народов. Как и когда появился язык, первая знаковая система, допустим, еще в эпоху идолопоклонничества? Как люди общались? Как один язык влияет на другой?

— Равно как и одна культура на другую.

— Совершенно верно. В советское время моими противниками были Суслов, отвечавший за идеологию в СССР, и подчиненные ему московские академики и писатели. Они обвиняли меня в национализме и пантюркизме. С чем я был не согласен. А сегодня некоторые местные оппоненты критикуют меня за интернационализм.

Я всегда был и остаюсь интернационалистом. В 1963 году в книге «Солнечные ночи» написал: «Я — патриот каждого обиженного народа. Мое кредо — возвысить степь, не унижая горы». Продолжаю ему следовать. Это могут подтвердить жители Азербайджана, Таджикистана, Чечни, Ингушетии, Грузии и других стран, где я бывал в трагические для них дни. Выступал в защиту и русских в бывших братских республиках, и русского языка.

Горький в свое время очень точно определил природу поэтического исследования жизни. Он назвал поэта чувствилищем нации. Поэт должен чувствовать, что необходимо для спасения, выживания народа, культуры, языка. И что может навредить.

— Готовясь к разговору с вами, я прочла много ваших интервью, и меня всегда поражала ваша непредсказуемость ответов, которой вы легко и лихо вводили журналистов в ступор. Скажем, когда на всем постсоветском пространстве в каждом государстве пропагандируется идея национального возрождения, национального осознания, вы говорите о повальной глобализации, об интернационализме. Вы романтик или революционер?

— Я реалист. Нельзя, непозволительно стесняться своего прошлого. Надо внимательнее и в него вглядеться, в собственный опыт. Наверное, и в нем есть то, что стоит сохранить и даже развить в нынешнем и будущем государствостроительстве. Я считаю, не следует отказываться от самого понятия «социализм». Надо перечитать Платона и Маркса. В XXI веке они по-другому могут быть поняты. В свете новейших знаний и опыта экспериментов ХХ столетия. Таких, как «большевистский социализм Ленина–Сталина», «китайский социализм Мао», «исламский социализм баасистов», «аграрный социализм Пол-Пота», «кубинский», «африканский» и прочее. Отдельной строкой «национал-социализм Гитлера» и подобные.

Австрийский экономист Хайек — Нобелевский лауреат — главный критик социализма, свое мнение о нем построил на кровавых результатах этих невежественных толкований великой идеи. Труды Хайека стали настольными книгами российских либералов и их последователей в странах СНГ. Ученическое прочтение Хайека не сказалось благотворно на наших поисках нового пути. Сейчас, чтобы успешнее продвинуть экономические и социальные реформы, я считаю, надо начать научную дискуссию, о которой мечтал Хайек. Дискуссию о социализме. В которой бы учитывались и достижения, и недоработки, и провалы. Эта дискуссия, особенно, если бы инициаторами стали казахстанские ученые, помогла разобраться в нашем пути. Сейчас мы, разрушив какой ни был, но социализм, пытаемся строить начальный капитализм. В то время как развитые капиталистические страны осознанно строят социализм. Выходит, они подтверждают правоту Маркса: «Социализм — есть высшая стадия развития капитализма».

Надо сказать, что за все эти годы у нас сложился комплекс подражательности. Вот якобы у них на Западе все хорошо, надо бы у них поучиться. Но Европа давно живет по своим часам, и у этих часов свой исторически налаженный ход. Я понимаю так, что если вы говорите о социализме как о модели мироустройства, то, наверное, имеете в виду, что в большинстве европейских государств у власти находятся социалисты? Но это не одно и то же.

То есть западные социалисты строят социализм? Он у них строится согласно естественному закону общественного развития. Как должен был возникнуть и в России, и во всех странах, если бы нас не заторопили революции. Но, думаю, истинно и то, что наши «эксперименты» ускорили социальное развитие гражданских обществ на Западе. Повысили жизненный уровень трудящихся. Угроза «большевизма» помогала профсоюзам в их борьбе с работодателями. Не без помощи наших трагедий они добились семичасового рабочего дня. К слову сказать, забастовки еврейских трудящихся в Европе и США подарили и нам второй «выходной» в неделе. Они не выходили на работу в субботу. «Воскресенье — свободный день у христиан. Суббота — у иудеев. Почему мы должны нарушать завет Бога — работать в субботу?» По-еврейски «суббота» — љabbat. Массовый невыход на работу по субботам во Франции породил сленговое слово — «саботаж» — «невыход на работу», которое позже вошло в словарь многих языков. Но уже с потерей первоначального значения — «невыход на работу в субботу».

— А это вы о чем? Вновь сопоставительная этимология или сопоставительная грамматика?

— Действительно — о чем? Увлекся. Да, к семичасовому рабочему дню. Когда-нибудь и мусульманский свободный день — пятница — станет третьим выходным. В этом проявится признание миром общественного равенства религий. Совершенствующаяся техника обеспечит трудящимся больше свободного времени для семьи, отдыха и занятия искусствами. Так Маркс описывал коммунизм. Кто знает, если мир будет развиваться без больших потрясений, может быть, объективные законы развития и продвинут человечество к этим «сияющим вершинам».

— А, может быть, это ностальгия Олжаса-ага по марксизму-ленинизму?

— По марксизму-ленинизму я не ностальгирую. Считаю, что Ленин непростительно упростил Маркса. Если Маркс говорил о капитализме как о прочном фундаменте социализма, то Ленин признал это положение неверным. И убедил, что капитализм — враг социализма и подлежит уничтожению. Так стало возможно ставить стены Храма без фундамента, на песке феодальных и первобытнообщинных территорий. Песок пытались сцементировать кровью. Я и в советское время говорил и писал, что научный социализм — это симфоническое произведение, созданное для исполнения полным составом оркестра, в котором есть и струнные группы, и духовые, и фортепиано, и ударные. И дирижер, и исполнители должны знать нотную грамоту. А исполнялась эта симфония в лучшем случае духовыми оркестрами под руководством полуграмотных капельмейстеров. А то и просто на одних барабанах или на пустых кастрюлях или на черепах. А партитура была на руках у всех. И название произведения на обложках одно — «Социализм». Так извратили ход исторического развития социализма как самой оптимальной модели мироустройства. Возможно, технически даже ускорили, но духовно и нравственно затормозили.

Общественное развитие нуждается в осознании цели. В знании — что мы строим, куда идем, с кем дружить, а с кем только соглашаться... Появляются новые эпитеты у термина «социализм». И они требуют понимания, расшифровки. Что такое современный китайский социализм? Ныне легче ответить на другой вопрос — что такое китайский капитализм? Это — социализм с правом частной собственности на средства производства.

Подходящая для нашего общества модель — есть богатые, но нет бедных. Есть все формы социальной защиты, нет преступности и нарушений прав человека.

Как этот строй назовется — социализмом или иначе — не суть важно!

— Мы говорим о культуре, о языках, об их взаимодействии. Тогда почему так актуальна тема кризиса мультикультурализма?

— По-моему, это началось после развала Советского Союза, нанесшего удар по самой концепции мультикультурализма.

— Даже в мировом масштабе?

— Да. Через большие жертвы прошли народы, создавая ее, эту модель, — где все народы равны, все национальности. Где никакая национальность не выделяется. Даже русская национальность. Непросто было это сделать. И эта модель — подчеркиваю, именно модель — разрушилась. Не по своей вине: сама себя она едва ли могла бы разрушить. И, естественно, началась цепная реакция развалов многонациональных государств. Национальности не успевали создать нации. Пример тому — грузинская нация, расколовшаяся на три части. Такие же процессы коснулись и других республик — не будем перечислять все. Практически никто этого не избежал.

— Вы начинали как поэт…

— Да. По заданию редактора газеты, который заказал мне стихи про полет человека в космос. За ночь написал несколько строк, и 12 апреля, когда объявили о полете Гагарина в космос, стихи уже вышли в газете и листовки с этим текстом разбрасывали с самолетов над Алма-Атой и другими городами Казахстана. Впечатленный эпохальным событием, я за неделю превратил эти стихи в поэму «Земля, поклонись человеку!» и уже в мае она вышла в свет.

Мою поэму передавали по Центральному телевидению и радио, печатали в газетах, почти каждую неделю я выступал в каком-то городе: на заводах, фабриках, в студенческих аудиториях. Вот такой был успех. Поэма попала в струю и вскоре получила премию ЦК комсомола Казахстана.

— Каким же образом вы очень серьезно «заразились прозой»?

— Вспомнился Александр Сергеевич: «Года к суровой прозе клонят», и это в 37 лет, а Пушкин — «это наше все». А если серьезно — это очень интересно и увлекательно проявлять свои склонности в других жанрах.

— В заключение — личный вопрос. Как удается совмещать работу на политическом поприще с литературной и научной деятельностью?

— Меня часто об этом спрашивают. И я отвечаю так: до вечера работаю на государство, а ночью — на человечество. Если и можно назвать мою работу на государство политикой, то не в том утилитарном смысле, какой обычно вкладывается в это слово. Для меня политика — это наука усовершенствования человека и общества.

Людмила ХОХЛОВА

Азербайджанские известия.- 2014.- 19 июля.- С.3.