Амирбек Нариманбеков, художник: «Нам необходимо возрождать и развивать наши национальные художественные традиции»

Амирбек Нариманбеков — еще один яркий представитель прославленной династии азербайджанских художников. Он много и интересно работает, его произведения экспонируются на престижных международных выставках, включены в коллекции ряда крупных музеев изобразительных искусств. О себе и своем творчестве Амирбек НАРИМАНБЕКОВ рассказал в беседе с корреспондентом 1news.az Натали АЛЕКСАНДРОВОЙ.

— Амирбек, ваша династия так богата на таланты, что можно запутаться Поэтому давайте познакомимся для начала. Тогрул Нариманбеков — ваш дядя?

— Да, мой отец, Видади Нариманбеков, его брат. Нас в семье двое детей — я и моя сестра Нигяр Нариманбекова, тоже художница, которая живет и работает в Париже.

— А в каком возрасте вы сами почувствовали тягу к искусству и повлиял ли на ваше решение стать художником ваш отец?

— Никакого специального влияния не было, разве что личным примером. Ну и, конечно же, сыграли роль и атмосфера дома, и книги по искусству, разглядывать которые в детстве было моим любимым занятием. Каждая уносила меня в особый мир, иногда — тревожный, иногда — сказочный, как, скажем, книга о Фернане Леже, французском живописце и скульпторе. Я просто «уходил» в них, брал из каждой понемногу и в итоге, как мозаику, создавал свой собственный новый мир…

— Тогда и поняли, что будете художником?

— Нет, позже, когда решил поступать в Художественное училище имени А.Азимзаде.

— В одном из интервью вы назвали время перестройки «интереснейшим временем» и высказали радость по поводу того, что ваша юность пришлась именно на это время.

— Перестройка, по сути, была неким аналогом «оттепели», а тяжелое время перемен наступило чуть позже. А тогда наступило очень интересное время, особенно для людей творческих и ищущих. Стало больше свободы, особенно в доступе к информации, появились журналы по искусству — самые современные. Для нас это был как глоток, даже нет, как поток кислорода!

— А разве вы тоже испытывали дефицит в такого рода литературе?

— С информацией о современном искусстве проблемы были у всех, потому что советская цензура запрещала все, что связано с периодом после 40-х годов XX века. Нам было разрешено знать лишь об импрессионистах — Пикассо, Матиссе… А вот что было после них — нет (улыбается). Поэтому обо всем, что касалось развития авангардизма и неоавангардизма, мы и не слышали.

— А что собой представляла арт-группа «Тясдиг» и какие цели она ставила?

— Создавая эту группу, мы с друзьями — Теймуром Даими, Самиром Кафаровым, Эльмаром Амираговым и Фикретом Магеррамовым — ориентировались на различные объединения художников в западноевропейском искусстве вроде импрессионистов, постимпрессионистов, раннего периода авангарда.

Идейным вдохновителем послужил для нас французский писатель и поэт Андре Бретон. В начале ХХ века Бретон, объединив таких талантливых людей, как Бунюэль, Дали и др., стал основателем и идеологом нового направления в искусстве — сюрреализма. Манифест сюрреализма, сыгравший огромную роль в истории искусства XX века, стал главным детищем Андре Бретона.

Да, многие тогда не понимали, зачем нам это нужно, и что вообще представляет собой наша группа, даже делали нелепые предположения о том, что мы собираемся вместе рисовать одну картину (смеется). На самом деле каждый из нас работал совершенно самостоятельно, а объединяли нас исключительно взгляды на искусство, задачи и концепции современного искусства.

— Ну а зачем для выражения этих взглядов надо было объединяться? Ведь вы и так дружили, а значит, собирались вместе, обсуждали все вышесказанное.

— Чтобы «пробивать» свою позицию в атмосфере конформизма. Ведь тогда было совершенно другое время, и педагоги, скажем, приходили в ужас от наших идей. Они почти физически не могли выйти за рамки собственных стереотипов, с которыми, по сути, уже намертво срослись, все новое их панически пугало. Нам грозили двойками и даже отчислением! Но зато студенты восприняли нашу идею и ее воплощение на «ура».

В своем творческом самовыражении мы использовали такие авангардные формы, как арт-объект, инсталляция, ассамбляж, перформанс и т.д. Именно то, что сегодня выглядит очень актуальным, современным и новаторским, все эти художественные жанры мы апробировали еще тогда, в лихие 90-е. То была чудесная эпоха эксперимента и поиска себя.

— Вы ведь еще издали манифест. Что он из себя представлял? Это был просто некий «кодекс арт-группы» или вы искали единомышленников? Или просто хотели поделиться мыслями, убеждениями и идеями с как можно большим числом людей?

— На самом деле было два манифеста — манифест «Духовной свободы» и манифест «Транформация, или Новое искусство». Это были, скорее, обращения. Мы хотели… шокировать, растормошить всех. Там были такие призывы, как «Художник, выйди из этой серой комнаты! Облей ее разбавителем и подожги!», и так далее. И знаете, у нас это получилось! Правда, педагоги были по-прежнему в шоке, а вот студенты вдохновились настолько, что изъявили желание присоединиться к нам. Но мы тогда объяснили, что наша цель — не собирать под свое крыло новых участников, напротив, мы советуем им самим объединяться по нашему примеру. И действительно, после нас потом образовалось очень много похожих арт-групп.

— А кстати, почему «Тясдиг» и почему акцент именно на арабском переводе этого слова — «внутреннее восприятие веры»?

— Название «Тясдиг» предложил Теймур Даими, в переводе с азербайджанского оно означает «утверждение», а потом он вычитал, что арабский вариант этого слова еще более глубокий. И мы подумали, что в этом есть какой-то скрытый смысл, знак.

— Последняя выставка вашей арт-группы называлась «Черная». Почему?

— По нескольким причинам. Во-первых, она была приурочена к трагическим январским событиям. Во-вторых, художники воспринимают черный цвет как некий симбиоз множества цветов и оттенков, он — полный, глубокий, «говорящий».

— Амирбек, когда я читала вашу биографию, меня не покидало ощущение того, что вам постоянно везло: то и дело возникали какие-то способствующие дальнейшему продвижению события. Вы сами писали, что в начале 90-х годов на волне интереса европейцев к современному советскому искусству попали во французские галереи Bouscayrol, Isabelle, где участвовали в выставках. Потом, после освещения этого события во французской прессе, к вам обратились из немецкого арт-журнала Ostwind с предложением опубликовать о вас статью. Журнал распространялся среди арт-галерей и музеев немецкоязычных стран Западной Европы, публикация имела резонанс, и как результат — ваши работы представлены в Музее современного искусства MOYA в Вене. Ну и так далее.

— (задумался) Вы знаете, что-то в этом есть… Но, с другой стороны, под лежачий камень вода не течет…

— Вы поменяли множество стилей. А в каких вы работаете сегодня?

— Я искал себя. Сейчас многие «искания», что называется, перерос и сегодня работаю в стиле постмодернизма, используя синтез восточных и западных художественных традиций. Меня вдохновляют мастера раннего Ренессанса, поэтому мои картины реалистичны по форме. Я наполняю их современной и средневековой символикой. Ведь художник ищет ту форму, через которую лучше всего может выразить себя.

— Как я поняла, вы не подвержены стереотипам...

— Нет. Например, существует стереотип о том, что художнику гораздо комфортнее творить, когда у него нет семьи. Мол, тогда он свободен. Я так не думаю.

— А что изменилось в творчестве после создания семьи?

— В творчестве ничего, потому что я разделяю две эти части моей жизни. А вот сама жизнь стала намного интереснее и полнее. Появился смысл.

— Когда ждать вашей персональной выставки?

— Пока, на мой взгляд, рано говорить о персональной выставке, потому что традиционно — это некое подведение итогов, недаром ее называют «отчетной».

Натали Александрова

Азербайджанские известия.- 2014.- 19 ноября.- С.- 1-3