Джейла СЕИДОВА, скрипачка:«Видеть красоту — тоже своего рода талант»

Судьба Джейлы Сеидовой в мире музыки была предопределена с рождения. Ее отец — народный артист Азербайджана Уран Сеидов, скрипач, концертмейстер Азербайджанского государственного камерного оркестра, мать — заслуженная артистка Азербайджана Самира Ашумова, пианист, профессор Бакинской музыкальной академии, старший брат Анар — победитель республиканских и международных конкурсов и фестивалей скрипачей, президентский стипендиат, выпускник московской консерватории. О себе и своем творчестве Джейла СЕИДОВА, вошедшая, как и брат, в Золотую книгу молодых талантов Азербайджана, рассказала в интервью «Вестнику Кавказа».

— Еще 7-8 лет назад о вас говорили как о молодом таланте, а сегодня вы знаменитая скрипачка, победительница конкурсов. Не всем музыкантам удается достичь таких высот. В чем ваше главное отличие?

— Здесь играет роль не только талант, но и удача, амбиции. С детства я ставила перед собой определенные цели. Каждый раз, когда входила в школу Бюльбюля, видела портреты наших музыкантов и думала, что хочу быть рядом с ними. Для этого нужно было заниматься, играть на концертах. Уже после своего первого концерта я поняла, что это не просто доставляет мне удовольствие, но и дает колоссальные эмоции, зрительскую энергию. Поначалу я, конечно, не понимала, что отличаюсь от других. Понимание пришло, когда педагог Фатима Идиатуллина задала мне выучить сложное произведение, которое в детском возрасте обычно не исполняется — это был «Каприс стаккато» Генрика Венявского.

Я пришла домой, начала разбирать это произведение, и брат мне сказал: «Ты играешь стаккато с удивительной легкостью!» Он привел родителей послушать мое исполнение. Тогда всех удивил мой штрих стаккато. (Штрихом называют конкретную форму движения смычка, которая дает нужный звуковой результат для воплощения художественного замысла. — Прим. ред.). Оказалось, у меня есть этот природный штрих, такая фишка. Обычно он либо есть, либо его нет. Такой штрих встречается в виртуозных произведениях Сарасате, Венявского, Паганини. Ребята в то время говорили: «Наверное, у тебя просто смычок удобный. Попробуй с другим!» Я играла другим смычком — получалось. Мне говорили: «Играй в три раза медленнее, чтобы мы посмотрели движения твоих рук». Я играла. Все варианты испробовали, чтобы повторить штрих, но ни у кого не получалось. Кстати, и в Москве я ни одного человека не нашла с этим штрихом...

В детстве мне нравилось играть мелодичную, грустную музыку. Я как-то по-взрослому сопереживала произведению. Помню гастроли в Париже, в зале ЮНЕСКО, в сопровождении молодежного симфонического оркестра. Мне было 12 лет, и я играла музыку Джона Уильямса из фильма «Список Шиндлера». Незадолго до этого мой папа смотрел этот фильм дома, и я увидела маленький фрагмент, буквально три минуты. Когда я играла произведение Джона Уильямса, у меня перед глазами стояли те кадры.

Вообще для каждого произведения у меня есть свой неповторимый образ. Я вижу картинки из жизни или, например, картину, которую видела в музее — все это всплывает из подсознания.

— Когда вы поняли, что хотите посвятить жизнь музыке? Говорят, Чайковского потряс первый поход в оперу. Уже тогда он осознал свое призвание. А у вас как было?

— Мне было восемь лет, и на сцене Бакинской государственной филармонии в сопровождении камерного оркестра я играла «Марш оловянных солдатиков». Я мечтала, что буду стоять в пышном розовом платье, свет в зале потушат, и только на меня направят розовый прожектор. Когда эта идея воплотилась в реальность, мне очень понравилось и осталось в памяти навсегда.

— Вы представитель сразу двух музыкальных школ — азербайджанской и русской: окончили Бакинскую музыкальную академию и Консерваторию им. Чайковского. Что в вашей исполнительной манере есть от азербайджанских педагогов, от азербайджанского образования, а что из России?

— В Баку мне повезло с педагогом, который сумел мне поставить руки так, что когда я приехала в Москву, с руками уже ничего не нужно было делать. В Московской консерватории у меня был потрясающий педагог Эдуард Давидович Грач, народный артист СССР. Попасть к нему в класс — мечта любого юного скрипача. Он не пытался поменять мои представления, говорил, что каждый музыкант индивидуален. Но какие-то моменты нужно было играть именно по его правилам — это аппликатура, это штрихи, это его ноты. Даже если я пыталась поменять палец, спрашивала: «Можно я вместо второго возьму третий?», он отвечал: «Нет. Когда ты выучишь это произведение, тебе будет удобно именно так, как я сказал». Или я спрашивала: «Можно для экзамена взять это произведение?» Эдуард Давидович отвечал: «Можно, но я считаю, что лучше будет, если ты выберешь другое произведение». Лишь потом я поняла, что он знал меня лучше, чем я сама. Каждому ученику он подбирал определенный репертуар. Ему достаточно было трех минут, чтобы понять, на что способен скрипач, на что нет. Мне для последнего госэкзамена он порекомендовал произведение Паганини «Моисей», исполняемое на одной струне. Я уверяла, что не справлюсь. Но Эдуард Давидович сказал: «Попробуй поиграй, потом вместе решим». В итоге это произведение на госэкзамене прошло на «ура» — я поняла, что оно очень удобное и легко мне дается.

— Эдуард Грач создал прекрасный ансамбль «Московия», куда приглашал только своих учеников, выпускников. Почему вы в нем не остались?

— В «Московии» я очень многому научилась, ведь в его составе были только сильные музыканты — солисты, лауреаты международных конкурсов. Когда работаешь в хорошем составе, играешь качественную музыку, у тебя и слух не испортится, как в других оркестрах, где начинаешь играть грязно, поскольку практически не слышишь себя, и чистота интонаций теряется. А у нас был камерный состав, где все играли хорошо. Это стимулировало меня также играть лучше. И все же я потом устала от оркестров, ведь я играла в них с семи лет, начиная с детского камерного оркестра Теймура Гейчаева.

— Как часто в вашем репертуаре появляются новые произведения?

— Репертуар я выстраиваю в зависимости от концепции концерта, подбирая программу, которая понравится публике, которую оценят люди. Они ведь приходят, чтобы получить приятные эмоции, а не сидеть и думать: «Когда же закончится это произведение?» Я подбираю что-то эффектное, мелодичное, обычно небольшое произведение. Играю абсолютно разную музыку азербайджанских, европейских композиторов, пытаюсь найти что-то интересное. Репертуар меняю достаточно часто.

— Сегодня говорят, что интерес к классической музыке падает. Как вы относитесь к новому поколению скрипачей, к тому, что делают Дэвид Гарретт, Ванесса Мэй, Эдвин Мартон.

— Очень хорошо отношусь. Они делают классический кроссовер. Это очень правильно, очень интересно. У них у всех замечательная школа. Дэвид Гарретт — потрясающий скрипач, у него были отличные педагоги. Он — суперскрипач, который сыграл все что можно, и сделал это еще интереснее. Этот эффект, этот огонь, эта виртуозность! Он играет сложную музыку, мешая ее с какими-то ритмами. Я бы тоже хотела так сделать, но это очень сложно воплотить.

— Скрипка подходит к любому музыкальному жанру?

— Да. Даже к року. Скрипка многогранная, на ней можно издавать разные звуки — от флейты до вокала, вести линию, как это делают вокалисты. К сожалению, сегодня классическая музыка уходит на второй план. Классические музыканты, пытаясь привлечь людей, решаются на разные эксперименты, даже с одеждой, меняют имидж. Но выше классической музыки нет ничего! Ее надо любить, приучать к ней детей, вместо того, чтобы давать им айпады с нелепыми играми.

— В одном из интервью вы говорили, что мечтаете выступить с концертной программой, в которой постараетесь сыграть не только на скрипке, но и на фортепиано и даже спеть. На какой стадии находятся эти планы?

— На стадии разработки. Всему свое время. Надеюсь, скоро я реализую мечту, к которой шла с детства. Фортепиано не будет. Только вокал и скрипка. С фортепиано у меня уже все давно закончилось — я никогда себя не видела за этим инструментом.

— Но вы играли «В стиле Баха» Кара Караева из фильма «Человек бросает якорь», и это было потрясающе…

— Просто мне очень нравится это произведение. Я просила маму помочь подготовить его, но она сказала: «Не позорь меня!» Тогда я сама подготовилась, и после прослушивания в Большом зале БМА в Баку меня пригласили сыграть на концерте. Тогда мама в зал так и не зашла, стояла в дверях. Это и хорошо, иначе я ни одной ноты от волнения не сыграла бы. Для меня, кроме скрипки, все-таки есть инструмент, от одного тембра и звука которого хочется плакать. Это балабан. Я купила балабан, хотела научиться на нем играть, но не получилось. Не вышел из меня ни один звук.

— Вы нередко принимаете участие в концертах по линии Фонда Гeйдapа Aлиeва в разных странах, участвовали в Днях Азербайджана в США, Германии, Франции, Италии, Швеции, Швейцарии. Изменяется ли восприятие азербайджанской культуры за рубежом после таких концертов?

— Конечно. Очень важно донести нашу музыку до иностранной публики. Мы всегда играем на этих концертах самые красивые произведения азербайджанских композиторов, и не было случая, чтобы в конце публика не встала. Нас всегда очень хорошо принимают.

— Говорят, чтобы быть хорошим музыкантом, мало быть просто музыкантом, надо еще талантливо и ярко жить. Это так?

— Надо жить, получая радость от каждого момента, от того, что ты делаешь, от обычных вещей. Видеть красоту — тоже своего рода талант. Каждый день я пытаюсь дарить людям позитивные эмоции и получать эмоции, что-то делая с радостью. Если я знаю, что у меня что-то получится плохо, я просто не буду этого делать. Но по-настоящему талант у меня, наверное, только к музыке. Правда, мама говорит, что еще к кулинарии. Я готовлю очень редко, но метко.

Азербайджанские известия.-2019. - 18 мая. - С.1;3.