Идея, обреченная на успех

Международный фестиваль «Мир мугама» стал не только событием в культурной жизни страны, но и важной вехой в истории азербайджанского искусства

Есть в самом понятии «фестиваль» что-то символическое, выходящее за рамки одного конкретного значения. Это — грандиозность, потому что предполагает участие многих, это — праздник, потому что приезд гостей — всегда событие торжественное, это — просветительство, потому что всегда узнаешь что-то новое, это, наконец, — возможность по-новому оценить себя в контексте сравнения с другими. И то, что за последние несколько лет слово это стало чем-то привычным для жителей Баку (достаточно вспомнить ставшие регулярными фестивали Ростроповича и джазовый), свидетельствует об определенном уровне не только культуры, но и социума в целом.

Вспомним, что, выражая духовные устремления человека, искусство, тем не менее, всегда было связано и с такими конкретными факторами, как социальный заказ и финансовые вливания. Например, кто знает, как пошло бы развитие европейской музыки, не будь мощной поддержки сначала церкви, потом просвещенных монархов и вельмож, затем различных общественных организаций и т.д. и т.п. Есть и то, что называется культурной политикой государства, — некое осознание его руководством огромной важности искусства как двигателя прогресса, как мощного средства в развитии национального самосознания и утверждения своего собственного места в мире.

Не хочется впадать в пафос, когда речь идет о чем-то, не требующем громких слов в подтверждение своей значимости, но сама идея проведения фестиваля в данном месте и в данный час была, что называется, обречена на успех. Потому как объединяла сразу несколько самостоятельных событий в одно символическое целое. Провозглашение в этом году Баку столицей исламского мира, с одной стороны, открытие Мугамного центра, с другой, и празднование Новруз байрамы — с третьей. Уже название фестиваля «Мир мугама» олицетворяло способность искусства быть индикатором людской общности на основе определенного отношения к миру, отношения, связанного с ценностями не материальными, а духовными. Недаром на открытии научного симпозиума, проходившего в рамках фестиваля, его инициатор Мехрибан Алиева произнесла удивительные слова: «Нельзя погрузиться в мугам и продолжать жить дальше, как вы живете. Входя в его врата, вы фактически либо принимаете, либо не принимаете его философскую концепцию». Что это, как не признание за искусством права быть не только источником наслаждения, но и некоей действенной силой, способной изменить мир. Что это, как не приглашение по-новому осмыслить хорошо знакомое и дорогое с детства, попытаться включить это свое, родное, в контекст мировой культуры, задуматься о том, что музыка эта может измеряться в категориях не только виртуозных зянгюлле и умело взятых верхних нот, но и этических.

Подобный мощный толчок и явится, безусловно, самым важным результатом прошедшего фестиваля, если рассматривать его с точки зрения эволюции азербайджанского искусства. Если же говорить о такой категории, как пропаганда этого самого искусства в мировом пространстве, то в эффективности ее сомневаться не приходится по определению: азербайджанская традиционная музыка предстала во всем многообразии ее исполнительских традиций и форм бытования.

Грандиозность форума нашла отражение не только в огромном числе представителей различных регионов, но и в стремлении объединить практику исполнительства с научной проблематикой. Отсюда — триединство: научная конференция, конкурс исполнителей и концерты мастеров. То есть изначально присутствовала нацеленность не только на эстетическое удовольствие, но и на осмысление всего происходящего как важного явления современной культуры.

Научная конференция, собравшая ученых со всех концов света, представляла особый интерес. Вот где Восток и Запад объединились в своей любви и интересе к искусству мугама, именуемому в научной среде как «традиционная модальная музыка». Азербайджан, Иран, Китай, Сирия, Таджикистан, Тунис, Турция, Узбекистан — взгляд изнутри; Великобритания, Венгрия, Германия, Италия, Канада, Нидерланды, Россия, США, Франция — взгляд со стороны. Такое лежащее на поверхности разделение было опровергнуто самим содержанием докладов: исследовательская глубина и желание вникнуть в суть проблемы были продемонстрированы с обеих сторон, а выпущенный уже к началу симпозиума сборник на трех языках стал поистине историческим документом, который можно назвать «Мугам в ХХI веке». Потому что, во-первых, в 70 содержащихся в нем сообщениях были затронуты многочисленные аспекты существования этого древнего искусства в современности, а во-вторых, все они красноречиво свидетельствовали о том, что традиция, даже самая древняя, даже опирающаяся на строгий канон, может развиваться только в конкретном историко-культурном контексте.

История и география распространения макамной культуры предстали, таким образом, через извечное противоречие сходств и различий, постоянства и перемен. Например, оказалось, что сходство всех этих явлений, будь-то индийская рага или таджикский шашмаком, заключается не только в определенных принципах и способах развития музыкального материала, но и аналогичных проблемах современного бытования. И причины следует искать в присущем этой музыке уникальном двуединстве. С одной стороны, четкая и разветвленная система интонационных связей, без которой немыслима любая крупная музыкальная форма, — свидетельство высокого профессионализма ее создателей, и в этом — сходство с европейской классикой. Но, с другой стороны, и в этом отличие от последней, все эти сложные конструкции (длящиеся иногда около часу) передавались из поколения в поколение сугубо устным путем, таким образом подвергаясь постоянному обновлению, при сохранении сущностного. (К слову сказать, сложно организованная форма мугама свидетельствует о том, что в его развитии принимали участие именно музыканты-профессионалы).

Оригинальность же соприкосновения мугама с современностью заключается в том, что научно-технический прогресс и глобализация, предоставившие широкий простор культурным взаимодействиям, одновременно могут способствовать и дальнейшему его развитию и в то же время — уничтожению. Эта идея проходила красной нитью в докладах, посвященных музыке различных стран. Например, кто будет отрицать огромную пользу современных звукозаписывающих устройств, компьютерных технологий, служащих не только широкой пропаганде мугама, но и позволяющих зафиксировать и сохранить тот или иной эталон исполнения! В то же время подобное тиражирование, открывающее дорогу взаимовлияниям, может, наоборот, способствовать потере национальной самобытности. Или такая вещь, как старинные инструменты. В одном регионе они полностью утеряны, зато сохранились в другом, так почему бы не расширить именно за счет них, а не европейских (скрипки, виолончели) современные национальные ансамбли! Вот почему необходимо выработать некий единый подход, который позволит каким-то образом регулировать подобные процессы, что-то вроде кодекса правил, фиксирующих то, что допустимо и что может представлять реальную угрозу.

Есть также проблема слушательской среды: став достоянием огромных концертных площадок, традиционная музыка в лице ее исполнителей начинает ориентироваться на вкусы непредвзятого слушателя, культивируя внешнюю, виртуозную сторону в ущерб глубокому содержанию. (К слову сказать, подобные процессы происходят и с европейской классикой, в исполнение которой все больше и больше проникают элементы шоу). Как же противостоять всему этому? Как сделать так, чтобы искусство мугама не утратило своей глубинной концептуальной сущности, выходящей за рамки сугубо музыкального явления?

Несколько докладов западных специалистов были посвящены проблеме авторского права. Вот где существует реальная сложность: одно дело, когда мы имеем дело с традицией европейского композиторского творчества с его фиксированностью имен и текстов, и совсем другое — если создатели неизвестны. Ведь даже в тех случаях, когда имена авторов тех или иных азербайджанских теснифов сохранились в памяти народной, в истории мугамного искусства не было принято письменно их фиксировать. Вот и получается, что в случае с традиционной музыкой автором может считаться условно тот или иной народ в целом. Это именно его права, и их нужно защищать. Неправда ли, тема, очень актуальная для нашей нации?

Наряду с общими проблемами весьма интересный момент был связан с обнаружением различий, как на уровне имманентно-музыкальных особенностей того или иного жанра, так и условий его бытования. Здесь без преувеличения можно сказать, что Азербайджан выгодно отличался от всех остальных стран. И если чисто музыкальные достоинства: яркий мелодизм, развитая форма — то, что хотя и ощутимо на слух, но все-таки подвержено субъективности восприятия (как-никак, свое, родное, понятное), то факт режима наибольшего благоприятствования — налицо. Недаром во многих докладах отечественных ученых звучало имя Узеирбека, сыгравшего в этом процессе ключевую роль. При всей его устремленности к ценностям европейской культуры, он и в своем творчестве, и в просветительской деятельности всегда выступал ярким пропагандистом национальной музыки.

К счастью, эта традиция сохранялась на протяжении всего ХХ века и получает особую поддержку со стороны государства в наши дни. Между тем в других странах процесс синтеза с западной культурой при сохранении своей самобытности протекал и протекает далеко не так органично. Например, в той же Центральной Азии обращение к европейской культуре, стремление постигнуть законы симфонизма сопровождались утратой в середине ХХ века интереса к шашмакому. А в современном Ираке, имеющем богатейшую макамную культуру, последняя находится под угрозой уничтожения ввиду сложной политической ситуации, экономических трудностей и фактора оккупации.

Вот вам и связь искусства с культурной политикой. Кстати, в европейских странах последняя направлена на все большую открытость культуре Востока: чего стоило сообщение немецкого представителя о необходимости введения в академическое музыкальное образование Германии курса по восточной музыке! И разве не может в этой связи не вызвать недоумения тот факт, что в программу наших музыкальных вузов не входит не только музыка народов Востока, но и история и теория мугама! Между тем в тех же США, Великобритании, России исследования в области мугама активно используются в консерваторском образовании, достаточно сказать, что в 2006 году в Москве вышло пособие «История неевропейских музыкальных культур».

Что касается профессионального образования молодых исполнителей, то в последнее время в нем явно недостает того знания, которое предполагает широкую осведомленность в области многих гуманитарных дисциплин, включая вопросы восточного стихосложения. (Ведь известно изречение: «Без аруза нет мугама»!)

Одним словом, проблем, стоящих перед современными мугамоведами, множество, и нужно ли говорить, что решение их зависит от серьезности и профессионализма подходов. Таковые в данном случае были продемонстрированы учеными самых разных стран, будь-то француз Жан Дюринг, американец Стивен Блам, немец Дитер Кристенсен или азербайджанка Санубар Багирова (всех имен, конечно, не перечислить). Но, внося некоторую долю критики, естественной при оценке любого явления, отмечу, что не все доклады, особенно отечественных ученых, отвечали подобным критериям. (Наверное, это и не удивительно при таком количестве участников: ну не может быть в такой небольшой стране, как наша, целых 40 (!) специалистов в одной области музыковедения). В данном случае количество сказалось на качестве в обратной зависимости: из-за огромного множества выступлений не осталось времени на такую важную составляющую любого научного форума, как дискуссии. Впрочем, все это ни в коем случае не отменяет важности и результативности симпозиума: ведь самое первое условие для развития любой науки — это умение поставить проблему.

Азербайджанские известия.- 2009.- 11 апреля.- С. 3.