НИКИТА ЮЖАНИН:

«ПОЯВИЛАСЬ СОВЕРШЕННО НОВАЯ ГЕНЕРАЦИЯ МОЛОДЕЖИ»

Имя пианиста Никиты Южанина широко известно в музыкальной среде многих стран. Он завоевал признание своей исполнительской, педагогической и организаторской деятельностью, направленной на пропаганду, распространение лучших музыкальных традиций, воспитание высокого эстетического вкуса, взаимообогащение культур. При этом он всюду, несмотря на то, что ныне является гражданином Финляндии, пропагандирует культуру Азербайджана, ведь он родился в Баку, окончил Бакинскую консерваторию, а затем и аспирантуру Ленинградской консерватории, учился у знаменитых Георгия Шароева, Павла Серебрякова, Генриха Нейгауза, брал уроки у Якова Флиера и других. Весь его жизненный путь — это путь познания и совершенствования.

Он выступал с сольными концертами, симфоническими оркестрами, проводит мастер-классы и симпозиумы во многих странах мира — США, Японии, России, Германии, Италии, Китае, странах Восточной Азии, Латинской Америки, Африки. Никита Южанин является арт-директором и членом жюри ряда известных международных конкурсов, в том числе S.Rachmaninov International Competitions and Festivals Los-Andgeles USA. Более 20 лет он преподавал в Санкт-Петербургской государственной консерватории (профессор, зав.кафедрой, декан фортепианного факультета). Много лет был профессором Академии имени Гнесиных, консерваторий Центральной Финляндии, Kobe College (Осака), Showa University of music (Токио) и других. Ныне является профессором университетов Германии и Японии, продолжает свою профессиональную и общественную деятельность. Этим летом профессор Южанин принял участие в проходившем в Шеки

I Международном музыкальном фестивале «Шелковый путь», провел мастер-классы в Шекинском музыкальном колледже, а недавно вновь побывал на своей родине — в Баку. Корреспондент «БР» попросил его ответить на вопросы газеты.

— Никита Алексеевич, помимо исполнительской и педагогической деятельности, вы уже около 20 лет организуете международные фестивали, конкурсы, концерты, симпозиумы, мастер-классы... Среди них, в частности, азербайджано-японский фестиваль в Баку, русско-японский фестиваль культуры в Санкт-Петербурге, фестиваль русско-финской музыки, музыкальный конкурс имени С.Прокофьева в Токио, международный фестиваль и конкурс пианистов имени И.С.Баха в Эквадоре и совсем недавно участвовали в I Международном музыкальном фестивале «Шелковый путь», прошедшем в древнем Шеки, в рамках которого провели два мастер-класса, причем один из них по просьбе самих педагогов. Насколько я поняла, вы относитесь к редкой ныне категории людей-подвижников. Что, какая идея, цель двигают вами?

— Вы не первый человек, который задает мне этот вопрос, поэтому я честно вам скажу: просто мне это интересно. Интересно сделать что-то такое, что на пользу людям, культурным взаимоотношениям, интересно познавать жизнь, выявлять новые таланты, способствовать взаимообогащению творческих людей, знакомству их с другими культурами, каждая из которых несет на себе отпечаток менталитета того или иного народа, будь то в архитектуре, живописи, музыке. Я рад тому, что в свое время мы смогли пригласить в Баку лучший фольклорный ансамбль с Окинавы и при этом ни копейки не попросили у государства. Помню, что открывал фестиваль Полад Бюльбюльоглу. Горжусь тем, что победитель организованного мной в Японии конкурса впоследствии успешно выступил на международном конкурсе имени Прокофьева в Петербурге. Я один из организаторов также и конкурса «Китай — Япония» в Осаке. И все это — на одном энтузиазме, без помощи спонсоров. Конечно, это сложно, и бесконечно продолжаться не могло. Ныне я участвую в конкурсах и фестивалях в качестве артистического директора. Подобные мероприятия помогают народам понимать друг друга, через музыку, потому что музыка — это душа человека, и нет народа, у которого нет музыки. Она соединяет народы, потому что, слушая ее, начинаешь понимать тип мышления, философию другого народа. Например, немецкая музыка четко выстроена, как готический храм, а восточный стиль — индийская рага, мугам или макам в Казахстане, Узбекистане... — совершенно иной менталитет. Разве не интересно познакомиться с ними, прочувствовать другие краски, мысли, движения души?!

Сейчас в мире активно идет процесс взаимопознания культур.

— Вам приходится работать в разных концах планеты и, конечно, сталкиваться с проявлениями процесса глобализации в жизни народов.

— Мир, культурные традиции очень быстро меняются. Много лет работая в Японии, я заметил, как все меньше и меньше там остается старых традиций. Например, сейчас вы нигде в этой стране не увидите ни гейш, ни просто женщин в национальной одежде — кимоно, я уже лет десять назад встречал их только лишь на официальных церемониях.

— Никита Алексеевич, среди ваших учеников более 30 лауреатов престижных конкурсов, профессора ведущих консерваторий и университетов США, России, Франции и других стран, обладающих почетными званиями, в том числе и «Артист мира» ЮНЕСКО. Ваш педагогический талант востребован во многих странах мира, ваша методика дает хорошие плоды, а чем она отличается от других?

— Просто она вобрала в себя все.

— Что именно?

— Это трудно объяснить. Я учился у Нейгауза, и он честно писал: «Я не знаю, как учить фортепьяно, я учу музыке». Я же учу технологии, музыке, интерпретации и многому другому. И потом, у меня не методика, а способ преподавания, который не ограничивается одним методом. Он вобрал в себя и старую русскую музыкальную культуру, которая сейчас практически исчезает. Я имею в виду культуру музыкального воспитания, которая дала таких пианистов и композиторов, как Рахманинов, Скрябин, Шостакович, Прокофьев. Они все были блестящие исполнители.

— И эта культура исчезает?

— Да, относительно исчезает во всем мире и в России также, ведь она — часть мира.

— А чем это объяснить?

— Общей тенденцией упрощения культурной жизни, понижением культурной планки. Старая русская школа впитала в себя все, она обращала внимание и на качество звука, интонационное богатство, что сейчас пропадает, глубину интерпретации, многое. Существуют и другие виды, куда входят и психология, философия, воспитание общей культуры. Вот это важно. Музыкант должен не только чувствовать, но и думать, и от степени глубины его ума зависит, как он будет извлекать звук, искать необходимое звучание, сочетание интонаций, творить ту магию звука, которая и заставляет публику приходить в концертные залы и становиться свидетелями волшебства, такого, от которого вдруг появляются слезы.

Я не помню, когда у меня в последний раз появлялись слезы от игры. Высочайшее качество исполнителя: суметь передать то самое магическое, что зафиксировано, зашифровано композитором в тексте. Музыка, в принципе, — это магическое искусство, музыкант должен обладать такой техникой, которая будет адекватна записанной композитором музыке. Мне, как педагогу, кроме того, интересно воспитать из человека артиста, умеющего воздействовать на публику, и которому есть что сказать. Глупый человек, как бы блестяще он не играл, не может воздействовать на аудиторию, что я наблюдаю все больше и больше в мире.

— Живя за границей, скучаете ли вы временами по Баку?

— Куда же я денусь, если я родился в Баку, а он «сидит» во мне. Культурой, образованием, тем менталитетом, который он мне дал, сформированными самыми различными людьми, судьба которых была связана с этим уникальным городом. После революции многие из России эмигрировали, и часть осела в Шанхае, Харбине, часть — в Париже, например, Шереметевы, с которыми я общался в Петербурге. Когда я работал там в консерватории, общался с бывшим белым генералом Розеном, ставшим преподавателем консерватории. Какая-то часть той эмиграции, из тех, которые выжили после жестокой гражданской войны в России, осела в Баку. Они привезли сюда свой язык, культуру, мышление передали их своим детям. Когда в 20 с чем-то лет я переехал из Баку в Россию, то у меня был гораздо лучший русский язык, чем в самой России.

В Баку хорошо было то, что здесь сосуществовали вертикально и горизонтально совершенно разные по социальному статусу группы людей, которые относились друг к другу с уважением, доброжелательно. Все знали, кто вы такой, но не было национального разделения, антагонизма. Была какая-то толерантность, очень дружелюбные отношения, которые, кстати, и сейчас существуют. Этого у Баку не отнять. Беженцы из России привезли с собой старорусское, традиционное, элитное воспитание. Ведь переехали-то из России не рабочие, а люди, получившие потрясающее образование. Здесь жили профессора, которые потом уехали в другие страны, например, известный русский писатель Вячеслав Иванов. Он уехал в Рим, откуда писал письма моему деду.

— Никита Алексеевич, пожалуйста, несколько слов о вашем знаменитом дедушке — академике Маковельском...

— Мой дедушка был уникальной личностью, и я только сейчас начинаю это понимать. Он был совершенный аскет, очень прост в одежде, с философским отношением к жизни.

Я знаю, что ему было довольно сложно, когда несколько его учеников арестовали и среди них — любимого ученика Гейдара Гусейнова. Помню, дедушку вызывали, за ним приезжали черные машины и увозили куда-то. Мы, дети, были в полном неведении. Взрослые не делились с нами о происходящем, я потом уже по крупицам узнавал. Дедушка не был членом партии, хотя он был академик, а дома у нас всегда висела икона, и я был с детства крещен. Мама рассказывала, что к нам приходили из ЧК.

— Вы исполняете музыку мировых классиков, а как вы воспринимаете мугам?

— Мугам вошел в меня интуитивно. Еще в детстве, когда нас с сестрой лет десять вывозили на два-три месяца в Бузовны. Тогда это было дикое место с замечательным песчаным пляжем. Мне представлялось это место бескрайней пустыней Сахарой, Аравийским полуостровом, в котором неторопливо, вне времени и пространства, течет жизнь и было бездонное звездное небо. Где-то на расстоянии двух километров раскинулось влекущее к себе море. Я любил ходить туда ночью, и порой в тишине издалека доносились до меня звуки мугама. Вот это все и плюс время, которое воспринималось мной как-то по-особенному, другие какие-то ощущения, рождавшиеся во мне под впечатлением своеобразного пейзажа и тягучей, завораживающей, открывающей какие-то глубины в душе музыки, и сделало меня понимающим. Нет, не сам мугам, а мугам как составляющая восточной многовековой философии. Поэтому мугам у меня внутри, он — основа культуры, менталитета, истоки которых уходят в глубь тысячелетий. Это и есть эзотерика, магия космоса, всего того, чего в Европе нет.

— Никита Алексеевич, вы не только doctor of musical arts, но еще и доктор философии, окончили вторую аспирантуру, защитили в Ленинграде диссертацию, опубликовали более 20 статей в сборниках и журналах России, Финляндии, Японии и других стран, являетесь составителем и редактором многих научных сборников, выступали на научных и творческих конференциях и симпозиумах, а также официальным оппонентом на защитах диссертаций. Как вам удается всюду успевать, и как в вас сосуществуют индивидуальности тонкого, чуткого пианиста и умеющего оперировать логическими, сложными понятиями философа. Вы помните, какой первый «философский вопрос» задали своему деду?

— Деду я никаких вопросов не задавал, потому что он был довольно молчаливым человеком и с нами, детьми, мало разговаривал. Он всегда был наедине со своими мыслями, так что не он меня подтолкнул.

— Может, вы помните первую свою необычную мысль, открытие, которые вас самого удивили?

— Я скажу проще. Мне было 13—14 лет, когда я вдруг понял какие-то вещи, которые лет через 30 прочел у Шопенгауэра. А в детстве я не читал никого из философов, просто любил размышлять. Ну, например, в Бузовны однажды ночью я полчаса шел от скал к пляжу, вокруг была мертвая тишина, вдалеке — виноградники, огоньки, впереди — совершенно черное море, вверху — небо и звезды, на которые я смотрел и думал, что мы такие же жители космоса, и что все одинаково, что на земле, что на небе, что наверху, что внизу. У нас тогда в СССР информация о научных открытиях была скудная. Мы не слышали ни о кварках, ни о квантах. Мне самому пришла в голову эта мысль, так во мне впервые проявился философский тип мышления. Как совмещаются во мне музыка и философия?

А музыка и есть философия. Да, существует чудо музыки, феномен музыки, магия, тайна ее воздействия на человека. Ведь ее нет, она невидима, это вибрация, которая каким-то образом трансформируется и при этом игра одного исполнителя вызывает у нас слезы, а другого — вовсе не трогает, оставляет холодным. Музыка и философия — неотделимы, музыка и есть философия. Произведения Баха — это сплошная философия, трансформированная в музыке. Поэтому нельзя играть Баха, не зная формировавшихся на протяжении нескольких сотен лет теологических понятий — что есть Бог, что есть гармония, дисгармония... Он весь в этом.

— Какую мудрость вы извлекли из уроков жизни?

— Мудрость? Чем больше знаешь, тем больше понимаешь, что ты ничего не знаешь. Это я вам абсолютно точно говорю. Уроки жизни — только на собственных ошибках. Мудрость — это, по возможности, «не навреди другому, не делай зла другому». Трудно ответить.

— Главное знание, которое вы обрели...

— Может, я еще не обрел, потому что все еще в процессе. Если бы я обрел главное знание, то думал бы, что уже все постиг, все знаю, но я считаю, что нахожусь лишь в начале очередного этапа на пути познания. Познание — это процесс, ступень за ступенью, я надеюсь, что он нескончаем.

— Мир стремительно информационно меняется. Несомненно, поток разнообразной информации независимо от воли людей влияет на их внутренний мир, в котором идет процесс некой трансформации, переоценки ценностей. Работая в различных странах, видите ли плоды этой внутренней работы.

— Это хороший вопрос. Ныне идет глобализация общества, то есть унификация всего, когда индивидуальность все больше и больше как бы нивелируется. В том потоке информации, который обрушивается на общество, есть два направления — узкий поток, предостерегающий от чего-то, и огромнейший поток масс-медиа, который направлен на то, чтобы манипулировать человеком, низвести его на определенный уровень, дабы он больше потреблял и был идентифицирован с потребностями большого бизнеса. Поэтому, к сожалению, уровень культуры — элитарный, высокий — стремительно падает, а также и потому, что на него нет социального заказа. Вследствие этого элитарность замыкается в себе, и общество многое теряет: вкус публики вульгаризируется, он утрачивает изысканность, утонченность. Это я наблюдаю во всех странах, к сожалению, также и в Японии — одной из самых изысканных в эстетическом отношении стран, ее культура также американизируется. Глобальная культура поглощает национальную, это я вижу по поведению студентов. Я не сетую, это объективный процесс, связанный с общей тенденцией развития глобального общества.

— Никита Алексеевич, а каковы ваши впечатления от современного Баку? У вас было время прогуляться по его улицам?

— Да, конечно, даже за то недолгое время, что прошло после шекинского фестиваля, когда побывал здесь, я вижу, как стремительно меняется облик Баку. Он как-то внезапно изменился, стал еще более красивым, появилась новая, необычная архитектура, хотя, с другой стороны, жалко, что какие-то старые кварталы исчезают. Конечно, хорошо бы их, подреставрировав, сохранить.

В этот приезд я почувствовал, как идет процесс самоидентификации, самопознания, появилась новая, совершенно иная генерация молодых, с которыми очень интересно работать и общаться. Они отличаются масштабом мышления, гибкостью восприятия.

Я общался с молодыми художниками, музыкантами — друзьями моего ученика — талантливого и перспективного скрипача Джавада Тагизаде.. Мне с ними было легче говорить, чем с некоторыми коллегами за рубежом. У них абсолютно живой ум и, на мой взгляд, совершенно необычное сочетание западного и восточного мышления. И это тоже Баку. Они воспринимают сложнейшие вещи, разбираются и в философии, и в психологии, во многом. Эти ребята не стремятся на Запад, они хотят жить здесь, потому что понимают — там хорошо, а здесь — Родина. Для меня это было приятной неожиданностью, это дает силы, рождает живой интерес.

— Большое спасибо за беседу.

Интервью вела

Франгиз ХАНДЖАНБЕКОВА

Бакинский рабочий.- 2010.- 23 декабря.- С.4.