РАФИК БАБАЕВ.

ЧЕЛОВЕК, УМЕВШИЙ АБСОЛЮТНО ВСЕ…

Завершился Бакинский джаз-фестиваль. В рамках фестиваля прошел концерт, посвященный юбилею Рафика Бабаева. В этом году 31 марта выдающемуся мастеру исполнилось бы 75 лет.

Наверное, сегодняшней молодежи имя Рафика Бабаева ничего не говорит. Хотя они могут часто по радио слышать песню Эмина Сабитоглу «Эльвида» из кинофильма «Тахмина», которую так проникновенно спел Рафик Бабаев. Это — единственный вокальный эксперимент мастера, давший путевку в большое сценическое будущее не одному исполнителю.

О Рафике Бабаеве я часто слышал из бесед с Бриллиант Дадашевой, и не только я — ни одно ее интервью, где она рассказывает о своем профессиональном становлении, не проходит без имени этого человека. Она посвятила его памяти альбом «Сянинляйям».

Затем я стал вспоминать эпизоды, которые так или иначе были связаны с именем Рафика муаллима. В комнате Октая Миркасимова, когда он был генеральным директором производственного концерна «Азеркиновидео», на книжной полке стоял портрет Рафика Бабаева. Он же был одним из трех корифеев, памяти которых посвятила свой сингл «Эльвида» Севда Алекперзаде. Вспомнил, что после его смерти начался крупный скандал из-за студии, некогда принадлежавшей известному мастеру. Однако все эти нахлынувшие воспоминания — лишь надводная, видимая часть айсберга…

Жизнь Рафика муаллима была яркой, радостной, временами грустной, но главное — интересной, насыщенной, какой и должна быть у творческого человека.

По крайней мере, в начальную пору она не казалась сахаром: я узнал, что его отец, Фарзи Бабаев, работавший в партийных организациях, в 1937 году попал в застенки НКВД и был расстрелян. И только в 1956 году его посмертно реабилитировали. Матери музыканта — Шахбегим ханум — выпала тяжелая доля одной воспитывать шестерых детей.

Устроившись заместителем директора по хозяйственной части в музыкальном училище, тетя Шура (именно так ее называли тогда) в трудное, голодное время заворачивала в салфетку свой паек, выделенный на работе, и несла домой детям…

Еще я выяснил, что Рафик муаллим с юности был помешан на джазе, что два года подряд, в 1966—67 годах, он принимал участие в Международном джазовом фестивале, проходившем в Таллинне. Его композиция в ладе «Баяты-кюрд», впоследствии занесенная в книгу «Советский джаз», получила диплом, надписанный легендарным ведущим джазовой передачи «Голоса Америки» Конновером. После того успеха Рафик Бабаев стал инициатором первого джазового фестиваля, прошедшего в нашей столице в 1967 году.

Вместе с Рашидом Бейбутовым, у которого в Театре песни Рафик муаллим был музыкальным руководителем более 20 лет, он создал театрализованную концертную программу, с которой объездил весь мир. Рашид Меджидович называл его «мой генерал».

В разные годы Бабаев сам создавал ансамбли. К примеру, знаменитая в свое время группа «Джанги» была организована именно им, он много гастролировал с Муслимом Магомаевым, с квартетом «Гая». Рафик муаллим сочинил много талантливой музыки к разным документальным и художественным фильмам.

Одним предложением Рафика Бабаева охарактеризовал в свое время выдающийся Кара Караев, сказавший: «Рафик Бабаев умеет абсолютно все!»

Меня всегда мучил один вопрос: «Что Рафик Бабаев делал в метро?» Правда меня еще больше огорчила, понял, что в тот злосчастный день злой рок повис над этим музыкантом. Ведь утром у него испортилась машина, он отказал супруге, которая предложила вызвать такси. Он не разрешил зятю спуститься с ним в станцию метро «Гянджлик»: «Дальше я пойду один…»

Увы, армянский терроризм так нелепо оборвал жизнь известнейшего музыканта в преддверии наступления праздника весны —

19 марта.

Но сегодня лучше, чтобы о нем рассказали его друзья, которым посчастливилось окунуться в волшебный мир, именуемый Рафиком Бабаевым.

ФАРИЗА БАБАЕВА, ДОЧЬ РАФИКА БАБАЕВА

19 марта. Этот день прокручивается в моей памяти постоянно. Как конец фильма, который хочется смотреть и смотреть, он обрывается, а «невидимый оператор» ставит его вновь и вновь… В тот день я провожала папу на работу. Мы все утро сидели на кухне, пили чай, он делился своими проблемами, он всегда делился...

Я помню солнечное мартовское утро, веселую суету моих детей вокруг папы, его руки, поглаживающие их шелковистые волосы. Незаметно прошло несколько часов той беседы, в которой он говорил о людях — близких, родных, с кем общался, работал. В моей памяти смутно проступают отдельные его фразы, но отчетливо запомнилось эмоциональное отношение к каждому, о ком он говорил, — отношение значимости. Люди, окружавшие папу, значили для него многое, потому что это был его мир, и относился он к ним — любил, тревожился и переживал — как к своему миру. Его острота ощущения окружающего живет во мне и сегодня — настолько сильно папа ее излучал.

Я помню его в проеме парадной двери. Он в своем сером пальто подходит к лестнице, спускается на ступеньку вниз, поворачивается ко мне, поднимает руку и делает ладонью прощальное «пока!» Его улыбка… Стоп. На этом мой фильм заканчивается.

19 марта 1994 г. 15.00. Внезапно налетел сильный ветер. Небо сразу окрасилось в черно-серые тона. Откуда-то прилетела новость: на станции метро «20 Января» взорвали поезд. Папа работал около «20 Января», но мне и в голову не приходило связывать эту новость с ним. Такого просто не могло быть.

16.30. Первый тревожный сигнал — телефонный звонок с киностудии. Это была Бриллиант: — У нас в 4 часа назначена запись, но Рафик Фарзиевич почему-то не пришел…

18.15. Еще один тревожный звонок. Звонили из Театра песни:

— Где Рафик? Мы не можем начать конкурс без него. Все его ждут!

К горлу подкатывает комок. «Что-то не так», — отстукивает в ушах. Мамина фраза: «А может, он тоже был в ТОМ ПОЕЗДЕ?» — «Ну что ты, — успокаиваю ее, да и себя, — это исключено…Такого просто не может быть».

19.00. Телефон продолжает звонить с учащающейся настойчивостью — Рафика не было, Рафик все еще не пришел, где Рафик? Звонят все, с кем он должен был встретиться, мы обзваниваем всех, кого возможно.

Трудно дышать, звуки вокруг приглушаются, слева в груди с дикой скоростью отстукивает «метроном».

20.00. «Рафик в больнице!» — раздается с другого конца трубки. Мамин крик: «Я чувствовала это!!!» Перестаю ощущать свое тело, но вдруг мобилизуется уверенность: — С ним ничего не может случиться! Это же ПАПА! Из каких только передряг он не выходил, успокойся! Подумаешь, пара царапин, ну, в крайнем случае, перелом и все!

Высохшие губы растягиваются в улыбку. Все в порядке. Такого просто не может быть.

21.00. В дом начинают стекаться люди. Дверь уже не закрывается, потому что они все прибывают и прибывают. Двигаюсь, как в тумане, машинально наливаю гостям чай.

«Ведь ничего страшного не случилось?» — вглядываюсь в лицо каждого пришедшего. «Он в больнице», — от меня отводят глаза. Я не понимаю реакцию людей вокруг. Я не понимаю, что происходит. Кто-то попросил валокордин, открываю ящик с лекарствами и обнаруживаю, что руки сильно трясутся. Такого не может быть. Такого просто не может быть.

21.15. Волна появляется где-то в глубине парадной. Она проникает через уши и наполняет все тело стоном, плачем и криком:

— Скажите же правду! Что случилось?!

ЕГО НЕТ... Не может быть! Перед глазами плачущее лицо Джамиля. «Джамо, ведь это неправда?!» Слезы молча стекают с его бороды. «Я не верю!!! Я хочу его увидеть!!!»

ЕГО УЖЕ НЕТ…

Мир тишины. Ты вдруг обнаруживаешь внутри себя пустое пространство, которое нечем заполнить. Можно на время забыть об этой пустоте или заполнить ее мысленными путешествиями в прошлое, но возвращения оттуда каждый раз приносят боль. Ты начинаешь понимать, как болит ампутированная душа. Ты начинаешь осознавать, что внутри тебя нет тебя самого. Но почему? Где мое «Я»? Ведь ушел папа, а я здесь, в настоящем?

Пожалуй, с этих вопросов и начинается новый этап моей жизни. Потому что в поисках себя мне пришлось проделать многолетнюю работу, в результате которой я пришла к мысли, что эти поиски будут длиться бесконечно. В тот момент, когда ты фиксируешь свое «Я» как личность, имеющую определенную значимость в определенное время и в определенном месте, ты понимаешь, что время и место уже остались в прошлом, мир вокруг тебя сделал оборот, и вместе с ним ушло в неизвестность твое «Я». Новый оборот — новый поиск, ради этого стоит жить.

Вот тогда я поняла, что между мной и папой оборвалась экзистенциальная «пуповина», пустившая меня в мир осознания себя, туда, где можно рассматривать мир в новом измерении. Да, я не могу ощущать живого папу — слышать его мягкий тембр, раскатистый смех, видеть теплую улыбку и прикасаться к сухим ладоням, но я могу думать о нем как о живом Рафике Бабаеве, живущем в памяти людей, его письмах и музыке, и ощущать при этом живую себя.

Но кто такой Рафик Бабаев? Я знала папу — человека, который обожал и баловал нас с сестрой. Обласканные его любовью, мы были детьми, воспринимающими мир красочным, вкусным, любвеобильным и… легким для проживания. Находясь в этом мире, невозможно было понять Рафика Бабаева, жившего простой и трудной жизнью.

Мне понадобилось пройти длинный путь — со дня его смерти и до сегодня, — чтобы подойти к двери мира простого, бесцветного, безвкусного, «бедного» и, подглядывая в замочную скважину этого мира, понять, что вся красочность, многозвучие и та истинная любовь, которую он излучал, берут истоки отсюда — из «ничего», из внутренней тишины. Они не приходят ниоткуда и не живут сами по себе в воздухе, они рождаются лишь волевым усилием, усилием постоянным, потому что как только прекращаешь бороться за «созидание» своего мира, тишина тут же дает об этом знать. Тот мир борьбы и тишины, в котором жил Р.Бабаев, стал постепенно моим миром с того момента, как я стала собирать его музыку, документы, письма, интервью.

ОКТАЙ МИРКАСИМОВ.

НАША ПЕЧАЛЬ, НАША ГОРДОСТЬ…

Блуждая в лабиринтах познания, невольно суммируешь удары и награды судьбы, думая о Боге и наслаждаясь дарами матери-природы, пытаешься ответить ей взаимностью и не устаешь задавать себе один и тот же, пахнущий детской наивностью, вопрос: почему удача, достижение цели, приносящие радость, сгорают в памяти, как сухая трава, а утрата оставляет в душе вечную отметину, время от времени заставляя сжиматься сердце от нестерпимой боли, и нет тебе избавления от печали. Она всегда внутри тебя, вокруг тебя, между тобой и остальным миром…

…Рафик Бабаев был одной из главнейших милостей, дарованных мне судьбой. Сегодня его нет. Он ушел в темный туннель и погиб там, под землей. И очень многие долго не знали об этом, а узнав, боялись верить, наивно пытались прожить еще несколько мгновений с надеждой на то, что все это окажется ошибкой… Перед глазами — его лицо, это удивительное лицо необыкновенного, неподражаемого человека…

Сколько достойнейших граждан мы потеряли за эти трагические годы! Как будто сам Азраил незримо носился над нами и с превосходным знанием дела свершил свой зловещий выбор…

…Рафик Бабаев совершил в жизни столько добра, что хватило бы не на одну достойную жизнь. Он создал столько талантливой музыки, что она, безусловно, будет пленять не одно поколение. Он объединил своей любовью стольких людей, что сегодня это огромная семья, огромное духовное богатство.

Мы были близкими друзьями, но для меня эта дружба была в определенном смысле неравной: я никогда не мог отделаться от сознания, что в лучших моих поступках мною управляет его рука, она же предостерегает от дурного. В минуты сомнений я всегда задавал себе вопрос: «А какое решение принял бы на моем месте Рафик?» Его превосходство надо мной — во всем: в таланте, доброте, справедливости, мудрости, душевной чистоте — при этом не только не оскорбляло меня, не доставляло страданий, как часто бывает с людьми, стремящимися к независимости, но внушало чувство надежной защищенности, гордости и бесстрашия.

Я уверен, что многие, читая эти строки, скажут: «Это про меня». Ибо Рафику был дарован Богом великий талант Донора, питавшего невероятной благостью каждого, кто был рядом. Он был носителем особого, редкого дарования: никогда не поучал, не навязывал своих мыслей, своего вкуса, не подавлял волю. Он просто каким-то особым, волшебным образом вызывал в людях потребность совершать праведные поступки, вызывал вдохновение, находя даже в посредственной душе сокровенную искру.

Удивительное дело: как может человек, с самого раннего детства испытавший жесточайшие удары судьбы, человеческое безразличие и все варианты социальной несправедливости, вырасти филантропом лучшего образца, начисто лишенным зависти, способным к самопожертвованию ради человека, идеи, любимого дела…

Кровавые тридцатые годы обезглавили большую, добрую семью Бабаевых, где росли шестеро детей. Искать справедливости было безнадежно.

Нужно было не погибнуть! Не замерзнуть, прокормиться, получить образование, профессию, заработать доброе имя среди людей. И самое главное — сохранить ДОСТОИНСТВО.

Им это удалось… Спасибо вам, Шахбегим ханум, да упокоит Аллах вашу душу…

Рафик теперь с вами… Очень хотелось бы, чтобы о жизни Рафика узнали все, особенно молодые люди, чтобы писались о нем книги, статьи, исследования… Я не биограф — просто делюсь с вами сегодня в этих строках нашей печалью и нашей гордостью.

Если бы нам, азербайджанцам, не дай Бог, было бы нечем гордиться, кроме нашей музыки — ее одной хватило бы, чтобы прославить народ наш в веках. Это наше гарантированное богатство, наша национальная духовная валюта, наш взнос в мировую казну.

И Рафик, безусловно, был одним из тех, кто разнес голос хрупкой и нежной азербайджанской души по всей планете, побуждая и хладнокровных шведов, и сытых американцев, и отрешенных индийцев рукоплескать нашему искусству, удивляясь и гадая, где же на географической карте расположена родина этих звуков…

Он был настолько талантлив, образован и силен духом, что мог избрать очень много вариантов самовыражения.

Будучи блестящим импровизатором и владея богатыми знаниями в области джазовой классики, он мог бы спокойно пойти по проторенной дороге хорошего, качественного подражания. Прекрасный пианист, он сумел бы достойнее многих проявить себя в академической, «нотной» музыке и завоевать этим неплохое место под солнцем.

Но он всегда искал себя именно там, где не было готовых образцов, где не сверкали на горизонте огни триумфа и официального признания, будущей профессуры, комфорта и прочих атрибутов традиционной карьеры.

Рафик никогда не был мелочным популистом, пытавшимся пробиться к славе на дешевых лозунгах массовой культуры. Вместе с тем ему была глубоко чужда и идея космополитизма: он никогда не пытался, оторвавшись от земли, на которой стоял, от народа, породившего его, объявить себя гражданином и музыкантом планеты.

Он был одним из создателей глубоко прочувствованной и интеллектуально обоснованной концепции национального джаза, первопроходцем того направления творчества, которое сегодня стало в значительной мере фундаментальным.

Он совершенно свободно ориентировался в структуре мугама, прекрасно знал интонационные и технические возможности народного оркестра, тончайшие мелизмы азербайджанского вокального искусства. Рафик Бабаев, безусловно, создал школу. Без шумихи, саморекламы, стремления везде и всюду, как часто бывает, проставлять печать своей «фирмы», скрупулезно коллекционируя подтверждения собственного величия и причастности к успеху многочисленных последователей, учеников, соратников и подражателей.

Он прожил скромно, нежадно и счастливо. Он много, невероятно много трудился и никогда ничего не требовал взамен. Ни от власти, ни от друзей.

Я не стал бы предъявлять счет его судьбе, хотя таким, как Рафик Бабаев, наверное, причитается в сотни раз больше, чем он получил от жизни.

Он сам отказался от «коммерческих» целей, не пытался выменять у Фортуны земные блага, отдав взамен талант и труды свои. А может, такая роль была написана для него Великим Небесным Драматургом, и он ее просто добросовестно и талантливо исполнил…

…Сегодня я снова мысленно обращаюсь к нему, отчетливо ощущая неразрывность духовных связей между мирами: да упокоит Всевышний твою душу, любимый брат наш, не перестающий защищать нас от скверны, озлобления, глупости и пессимизма!

Да будет счастлив каждый, кто помнит о тебе, благодарит тебя за все, что свершил ты в своей жизни…

РУХАНГИЗ КАСУМОВА. ТЫ БЫЛ!

ТЫ ЕСТЬ ВСЕГДА!

Были 50-е теперь уже прошлого столетия. Мы с Арманусей поступили с музыкальное училище имени Асафа Зейналлы. Как только все перезнакомились друг с другом, мы уже знали, что у Армануси вся семья — музыканты! Сестра Марзия — арфистка, Василя — пианистка, один брат, Рафик — тоже пианист, а другой брат, Октай, играет на духовых инструментах, правда, потом увлекся архитектурой, ну и Армануся — музыковед-теоретик. Одним словом, не семья, а целая филармония. Смотри и завидуй!

А мы не завидовали! Мы просто ходили друг к другу, вместе занимались, как тогда было принято, и слышали звуки рояля из соседней комнаты. Правда, очень часто привычные Рахманинов, Бах, Бетховен прерывались совершенно необычными, но столь же прекрасными гармониями!

Ну как мне писать о тебе в прошедшем времени, Рафик? Ведь это абсурд!

Потому что отовсюду доносится то, что ты, опережая свое время, оставил для нас!.. Море музыки!.. Море доброты!.. Море искренности!..

Что ты был за человек?.. Что я о тебе знаю? Блестящий пианист? Виртуозный джазмен? Организатор от Бога? Обожал своих родных и был обожаем… Уважал своих коллег, ценил их индивидуальность и в ответ получал понимание, объективную оценку всех своих начинаний… Ты, вероятно, был замечательным другом, ибо те, кто окружал тебя, до сих пор в немом ужасе стараются привыкнуть к тому, что Рафик больше не пошутит, не поддержит, не удивит новой потрясающей композицией, не улыбнется своей обезоруживающей улыбкой…

Для меня и для многих моих коллег по цеху знакомство и сотрудничество с Рафиком Бабаевым стало знаковым. Именно его интуиция, чуткое внимание дали путевку в жизнь многим творениям азербайджанских композиторов. Причем все это — абсолютно без выпячивания собственного участия! А ведь его аранжировки ненавязчиво, органично превращали скромные на первый взгляд опусы в настоящие шедевры! И тому множество примеров.

Я везде и повсюду говорю — и это истинная правда: если бы я в 1961 году не пришла к Рашиду Бейбутову со своими первыми опытами, и если бы впоследствии к ним не прикоснулся Рафик Бабаев, как знать, может, я и не состоялась бы как композитор-песенник.

Вот странно — я как будто бы не робкого десятка, но, проигрывая Рафику новую вещь, так стеснялась, так терялась, что порой просто уродовала свою музыку.

А он — как будто ничего не происходит: возьмет ноты, просмотрит, пробежится по клавишам, а потом улыбнется своей знаменитой улыбкой и…

Мы много с ним сделали песен, музыки для телеспектаклей, к документальным и художественным фильмам. И все это совершалось на высочайшем профессиональном уровне, с тактом, без зависти. А ведь к этому чувству в нашей среде не привыкать!

Хотя, пожалуй, чувство зависти у него все-таки было. К тем, у кого много свободного времени. Но он никогда, повторюсь — ни-ког-да не мог бы транжирить, тратить впустую свой талант. Каждое его мгновенье было наполнено до предела. Да, вечно ему не хватало времени… только на себя…

Жил музыкой в первую очередь, жил для семьи, родных, близких, просто для любого, кто обращался к нему за советом, за помощью. А какой блеск появлялся в его глазах, как звенел и дрожал от счастья его голос, когда он говорил о внуках!.. С ними его мир раздвоился — на мир его музыки и мир его малышей!

И даже если этот мир был так безжалостно, так несправедливо взорван, разрушен, — Рафик никуда от нас не ушел.

Он БЫЛ. Он ЕСТЬ и БУДЕТ ВСЕГДА!

Бакинский рабочий.- 2011.- 2 ноября.- С.5-6.