Скрипач Октай Зейналов: «Я буду учиться и находиться в поиске до конца своих дней»
В Бакинской музыкальной академии состоялся концерт молодого талантливого скрипача Октая Зейналова. В его исполнении, а также пианистки Арзу Сафаровой, прозвучали произведения Иоганнеса Брамса, Эжена Изаи, Петра Чайковского, Сергея Прокофьева, Мориса Равеля и Родиона Щедрина. Вдохновенное и мастерское исполнение творческого тандема никого не оставило равнодушным. Были горячие аплодисменты, букеты цветов и та атмосфера в зале, которую создает высокое искусство.
На концерте присутствовали представители Посольства Германии в Азербайджане. И не случайно: музыкант сейчас живет в Германии, незадолго до приезда в Баку выступил там с большой концертной программой.
Корреспондент «БР» попросила Октая Зейналова ответить на интересующие вопросы.
— Октай, чем обусловлен выбор произведений для этого концерта.
— Мне очень хотелось показать различную стилистику. Здесь и Брамс, чья музыка совершенно не похожа на музыку, например, Сен-Санса или Изаи. Я стремился сделать программу разнообразной, чтобы зрителю было интересно слушать, хотя изначально у меня была мысль сыграть лишь три сонаты Брамса, потому что он один из самых любимых мною композиторов. Мне хотелось в первой части концерта показать его звучание, стилистику, и я старался ее держать, сохранять, не знаю, правда, насколько мне это удалось.
Вообще, сегодняшняя публика не та, что была лет 20—30 назад, когда Брамса, наверное, слушали бы с большим интересом, но сегодня, к сожалению, это не актуально. Я вижу, что и в Европе, и здесь, в Азербайджане, только лишь сонатный концерт — большая редкость, но я все равно это сделал сегодня, потому что хотелось исполнить свою мечту.
— Как, по-вашему, почему сейчас классическая музыка так непопулярна?
— Потому что, как мне кажется, вкусы сегодняшней публики немного испорчены современной попсой, которая преподносится нам в некачественном виде. Популярная музыка у молодежи постоянно на слуху, и ей трудно воспринимать более утонченные, сложные для «нетренированного» уха звуки.
— Гидон Кремер в свое время отказался от участия в фестивале в Вербье в Швейцарии, сказав, что там ныне все на потребу невзыскательному вкусу публики, а он не хочет идти у нее на поводу.
— Смотря когда как, можно же всегда найти компромисс.
— Ради чего?
— Ради музыки, ради того, чтобы классическая музыка все-таки жила. Если я пропагандирую классическую музыку, я хочу, чтобы она держалась, не умирала, и в этом моя миссия. Мне все равно каким путем, но она должна звучать, для меня это важнее всего.
— Чем вызван ваш сегодняшний приезд в Баку?
— Мне, во-первых, захотелось выступить... Этот концерт посвящен одному очень дорогому мне человеку, которого я потерял — моей бабушке, которая скончалась шесть месяцев назад.
— Она музыкант?
— Нет, хотя в свое время пела с Лютфияром Имановым, но потом перестала петь, так что она все-таки музыкант.
— Она сыграла какую-то роль в вашем воспитании?
— Да, она была, скажем так, моей матерью. Естественно, у меня есть мама, которую я очень люблю и которая тоже для меня многое сделала, но бабушка в моей жизни сыграла очень большую роль. Именно она подвела меня к тому, что я сегодня стал тем, кто я есть.
— То есть в выборе вами профессии она тоже сыграла свою роль. А как это произошло?
— В принципе, когда уже было очень поздно. Мне было 16 лет, когда я выступил с оркестром, и все же я не знал, идти мне за музыкой или нет, поскольку мне хотелось учиться ей за рубежом, а такой возможности не было.
— У кого вы здесь учились?
— У меня был очень хороший педагог, который готовил меня для поступления в консерваторию — это Фатима Идиатуллина. Она также помогла мне выйти на сцену. Впервые это произошло, когда мне было 9 лет, я выступил в филармонии. На скрипке я играю с 6 лет, точнее с 5 с половиной, а до этого я играл на фортепиано — с 3 лет.
— У вас вообще семья музыкантов?
— Да, у меня мама музыкант. Она пианистка и одновременно кандидат философских наук.
— Вас подтолкнули к занятиям музыкой?
— Наоборот, запирали от меня фортепиано, боялись, что я уроню его крышку себе на пальцы, и, конечно, начинался рев. Мне всегда хотелось играть, это всегда мое было, но что я без этого просто жить не могу, я понял уже в Германии, к сожалению, поздно.
— В какой момент вы это поняли?
— Когда меня публика начала принимать, когда она стала меня совершенно по-другому принимать. Европейская публика дала мне уверенность в себе.
— Чем же отличается наша публика от тамошней?
— В наше время был период, когда классическую музыку не воспринимали. Это было очень тяжело. Я могу сказать — «в наше время», потому что мне уже 31 год. В то время музыканту в Баку было очень сложно выбиться. Мне в этом помог еще один человек, это Мстислав Ростропович, который мне дал «зеленый свет» в мир музыки.
— Каким образом?
— Здесь был мастер-класс, после которого у меня была с ним встреча, и он сказал, что мне надо срочно уезжать, более того, помог мне, написав письмо Мехрибан ханум Алиевой в Фонд друзей культуры Азербайджана с просьбой помочь мне получить образование за рубежом. И Фонд помог мне тем, что оплатил поездку в Германию, и я первые два года смог там как-то жить, существовать. Это была большая поддержка.
— А как у вас произошел переход от фортепиано к скрипке?
— Скрипку мне мама «навязала», она решила, что для моего общего развития мне надо овладеть и игрой на скрипке. Это при том, что родители не хотели, чтобы я стал музыкантом.
Здесь стоявшая рядом мама Октая, Севда ханум, тоже сочла нужным сознаться в своем «преступлении»: «Вначале я два раза отбирала у него скрипку, не хотела, чтобы он занимался музыкой, мне хотелось, чтобы он был физиком, математиком», — сказала она.
— Почему, почему?
— А потому, что дома музыкантов хватало: все играли, — ответил уже сын.
— А призвание? Разве вы не чувствовали, что оно имеет место быть? — спросила я, обращаясь к Севде ханум
— В 5 лет, представляете, он уже играл на фортепиано все, что хотел. В 6 лет я его отдала в музшколу. Первый же урок, он берет скрипку, входит в класс, и я не знаю, что там было, но вдруг дверь распахивается, выходит взволнованный педагог и говорит мне: «Это же талант, ему надо учиться. Ты понимаешь, он же вибрирует, это же не делают сейчас, это делают только в 5—6-м классе, после нескольких лет обучения, а он, еще не зная, что такое скрипка, уже играет на ней с вибрацией».
— У вас по скрипке было несколько педагогов?
— Здесь, в Баку я учился у Фатимы Идиатуллиной, до этого, конечно, у меня были школьные педагоги, но серьезно я начал заниматься у Фатимы ханум. По-настоящему, она очень многое мне дала, и благодаря этому в Германии моя игра была, так сказать, в хорошем свете.
— То есть они оценили.
— Да, в том плане, что я был достаточно хорошо подготовлен, чтобы поступить в эту школу. А потом уже продолжил образование в университете «Фолькванг» в Эссене, у одной из лучших учениц всемирно известного скрипача Леонида Когана, знаменитого профессора Наны Яшвили. Она известная скрипачка, выступающая с сольными концертами.
— Что она вам дала?
— Все тонкости, приемы, полное владение инструментом. Я до конца дней буду ей благодарен за все, что она мне дала, за то, что я могу чувствовать себя уверенно и могу «высказаться» на инструменте так, как я хочу. Я получил возможность высказывания на скрипке своих чувств, мыслей с помощью той школы, которую она дала.
— А ваше первое выступление в Германии где было?
— Вначале я очень много выступал в рамках наших школьных концертов профессора Яшвили, потом совершенно случайно меня заметил один музыкальный агент, и так я попал в агентуру Клауса Литценгера, менеджера, который устраивает все мои концерты.
— Вы удовлетворены своей концертной деятельностью, профессиональным уровнем?
— Я всегда в поисках, и, думаю, мы всю жизнь должны находиться в этом состоянии и постоянно совершенствоваться.
— А что вы ищете — звук, выражение себя, что именно?
— Я ищу себя в музыке, свой почерк, я в процессе учебы и всегда буду в нем находиться до конца своих дней.
— Выступление на сцене для вас наслаждение, поиск или ожидание чуда?
— Чуда я не ожидаю, а первые два очень даже подходят.
— Что для вас более важно — успех у публики или мнение нескольких профессионалов?
— Музыка принадлежит человечеству, и я играю для людей, но у меня есть человек, о котором я постоянно думаю, когда выступаю, и постоянно задаю себе вопрос, что бы он сейчас сказал о моей игре. Это мой профессор Нана Яшвили, которая всегда со мной, в любой момент.
— Что вам открывает музыка?
— Музыка? Жизнь, наверное, она дает стимул жить. Жизнь — это музыка, а музыка — это жизнь.
— Музыка — это тайна?
— Да, магия, тайна, которую разгадать все равно не можем, хотя и пытаемся.
— Вы верующий человек?
— Я буду честен: я ни к какой религии не принадлежу, хотя уважаю все. Я очень верю в Бога, он должен быть в каждом из нас, я всегда с ним общаюсь, это естественно. Музыка — и есть творение Бога, которое он нам дал. Это означает, что Бог все-таки с нами дружит.
Интервью вела
Франгиз
ХАНДЖАНБЕКОВА
Бакинский рабочий.- 2012.-
6 апреля.- С.6.