Дирижер Кязим Аливердибеков: «Именно Узеир бек настоял на том, чтобы мы получили музыкальное образование»

Шуша, издавна называвшаяся «консерваторией Кавказа», подарила Азербайджану немало талантливых певцов и композиторов. В ряду известных имен стоит и фамилия Аливердибековых, и в первую очередь Агалара Аливердибекова — первого учителя музыки Узеира Гаджибекова.

С его голоса немало мелодий прослушали и использовали затем в своих произведениях Узеир Гаджибеков, Рейнгольд Глиэр, Асаф Зейналлы, Фикрет Амиров и другие. Агалар Аливердибеков является также и главой известной музыкальной династии. Он — отец композитора Назима Аливердибекова, скрипача Расима Аливердибекова, дирижера Кязима Аливердибекова, пианистки Нушабы Аливердибековой, внесших свою лепту в развитие музыкальной культуры Азербайджана. Корреспондент «БР» взяла интервью у заслуженного деятеля искусств, профессора Кязима Аливердибекова.

— Кязим муаллим, несомненно, ваш отец был неординарным и высокоодаренным человеком. Любопытно, как формировалась его личность, какое он получил образование?

— Мой отец был четвертым ребенком в семье кербалаи Алекпера и первенцем у его второй жены Телли — представительницы знаменитого рода Везировых. Все дети кербалаи Алекпера, в том числе дочь Ширин, подарившая Азербайджану великого Узеира Гаджибекова, были музыкально одарены. Отец обладал прекрасным голосом, и ему предрекали хорошее будущее, связанное с музыкой. Еще учась в начальной, а затем в русско-татарской школе, он начал изучение правил пения мугамов, но после завершения учебы в русско-татарской школе поступил в Шушинское реальное училище, где успешно учился и, наряду с техническими предметами, овладел также русским, фарсидским, немецким и латинским языками, хорошо знал историю, литературу, обладал широким кругозором.

При этом музыка всегда присутствовала в его жизни. Вместе с сестрой Ширин он принимал участие в занятиях мугамом «Меджлиса-унс» («Меджлис дружбы»), руководимого поэтессой Хуршудбану Натаван. С юных лет он стал собирать материалы по истории музыки разных народов и, конечно, по истории азербайджанской музыки. Агалар Аливердибеков собрал и сохранил образцы более 100 азербайджанских народных песен и теснифов. Тогда же он задумал написать «Иллюстрированную историю музыки». Об этом даже есть запись в «Истории Азербайджана», изданной в 1960 году. Это в главе, посвященной истории азербайджанской культуры второй половины XIX века. В этой книге отражена музыкальная культура стран, расположенных на Великом Шелковом пути. Не имея профессионального европейского музыкального образования, отец создал оперу «Гарун аль-Рашид», музыку которой он напел одному из приезжих русских музыкантов, чтобы тот перенес на ноты. Эта запись сохранилась.

По примеру Натаван, Ширин, уже будучи замужем, сама часто устраивала музыкальные вечера, на которых отец по просьбе гостей пел народные песни, мугамы, которые внимательно слушал и маленький Узеир, более того, просил дядю повторно спеть понравившуюся песню или мугам.

Спустя годы Узеир бек назовет отца своим первым учителем музыки.

Отцу шел 21-й год, когда он поступил в Императорский технологический институт в Петербурге, окончив который получил специальность инженера путей сообщения, но, не удовлетворившись этим, вместе с братом Бахадуром продолжил обучение в Варшаве.

Должен сказать, что отец серьезно изучал мугам, стремился овладеть тайнами этого искусства, в чем ему помогал его дядя Сеид Мирбаба Везиров — отец писателя и дипломата Юсифа Везира Чеменземинли, а практические уроки он брал у знаменитого в ту пору исполнителя народных песен Мухтара Бадалбейли, а также Джавада Ханазейского и Шукюра Арушанзаде.

— А что стало с его книгой по истории музыки? Каково ее содержание?

— «Иллюстрированная история музыки» — первый в Азербайджане энциклопедический труд по истории музыки. Отец над ним работал несколько десятилетий, иллюстрировав собственными рисунками. В нем самостоятельные главы посвящены истории музыки исламских народов. Отдельная глава озаглавлена «Азербайджан». В советское время, в годы войны отец захотел издать эту книгу. Он отдал рукопись в издательство, и вдруг его вызвали в особый отдел Совета Министров и сказали: «Ты здесь пишешь, что наш мугам связан с иранской музыкой...» Отец ответил, что это отрицать нельзя, ведь даже названия некоторых мугамов иранские. «Нет, — сказали ему, — мы это издавать не будем». Рукопись каким-то чудом уцелела и на протяжении десятилетий хранилась в Институте рукописей. В 1987 году глава, посвященная азербайджанской музыке, впервые была опубликована в третьем номере журнала «Гобустан» за 1987 год, не избежав цензуры: из нее были исключены некоторые упоминания об Иране. В 1997 году рукопись попала в поле зрения выпускницы историко-теоретического факультета Бакинской музыкальной академии Айнур Халиловой, которая исследовала ее и защитила дипломную работу, озаглавленную «Агалар Аливердибеков и его «Рясмли мусиги тарихи». Должен сказать, что она проделала большую, трудоемкую работу, так как рукопись написана на азербайджанском языке арабской вязью, а также потому, что ей пришлось разбираться в сложных терминах.

В 2001 году по инициативе кандидата искусствоведения Гюльтекин Шамилли многолетний труд отца наконец был издан в сокращенном варианте. Я был рад этому, тем более что сам Узеир Гаджибеков в свое время отнесся серьезно к этой работе и рекомендовал отцу издать ее.

— Как сложилась судьба вашего отца в годы советской власти?

— В 1922 году его назначили начальником Управления путей сообщения, и через несколько месяцев после этого предложили написать заявление о приеме в партию. Он ответил, что достаточно его заявления о приеме на работу, и отказался. Его сняли с должности и через некоторое время пригласили в Баксовет на должность главного инженера.

История с вступлением в партию вновь повторилась, и отцу пришлось снова менять место работы: он стал преподавать в классе мугама в музыкальном училище имени А.Зейналлы, где у него училась и юная Шовкет Алекперова. Судьба его брата Садых бека сложилась более трагично — его сослали в Сибирь и реабилитировали лишь по истечении 7—10 лет. Бахадур окончил Харьковский мединститут и стал отличным врачом. Двоюродный брат отца — Юсиф Везир Чеменземинли тоже был арестован и посажен в тюрьму в годы войны.

— В годы репрессий и войны музыка в вашем доме звучала?

— Музыка всегда была фоном жизни нашей семьи и ее содержанием. Музыка оставалась страстью, делом жизни отца до конца его дней. Он часто организовывал литературно-музыкальные вечера, и в гости к нам приходили известные музыканты и певцы — Джаббар Гаръягды оглы, Гурбан Примов, Сеид Рустамов, Асаф Зейналлы и, конечно, Узеир Гаджибеков.

В годы войны у нас в доме часто собирались друзья отца. Они читали на фарсидском языке стихи известных поэтов. Нам, детям, было очень интересно.

— Кязим муаллим, что вам вспоминается, когда заходит речь об Узеире Гаджибекове?

— Я был ребенком 4-5 лет, когда в Баку проводился всесоюзный музыкальный смотр, и в Азербайджан из разных республик приехали известные музыканты. По окончании Узеир бек пригласил многих из приезжих гостей к себе домой, в том числе и моего отца с мамой. В этот раз они взяли и меня. Я помню, как Узеир бека спросили про меня, кто это, и он, приподняв и поставив меня на стул, сказал: «Это — младший сын моего дяди и дядя Ниязи, которого вы видели на сцене». Помню еще, в тот день много говорили о Ниязи, о том, что он хорошо дирижировал. Узеир бек с отцом были очень близки, и когда одного из наших родственников, учившегося в Германии, должны были сослать в Сибирь, о чем его предупредили заранее, отец обратился за помощью к Узеир беку.

«Дядя, что я могу сделать, только Багиров может помочь», — сказал ему Узеир бек. Наверное, ему психологически трудно было позвонить первому лицу республики, но он сделал это.

Дело в том, что во время Декады азербайджанской культуры 1938 года Сталин впервые услышал оперу «Кероглу», и она ему очень понравилась. Он тогда поинтересовался, с какого года Узеир бек в партии. Ему сказали: о каком членстве в партии может идти речь, когда его брат Джейхун бек находится за границей и выступает против советского Азербайджана. «Брат за брата не отвечает», — сказал Сталин. — Багиров ему в ответ: «А кто же даст ему рекомендацию?» — Сталин сказал: «Я, а второй — ты». Так Узеир Гаджибеков стал членом партии, а Багиров с тех пор дал ему свой номер телефона и по некоторым вопросам культуры порой советовался с ним.

Ну так вот, через 10 минут после звонка Узеир бека помощник соединил его с Багировым. Узеир бек рассказал о ситуации с родственником и заявил, что головой отвечает за него. «Хорошо, Узеир бек», — ответил Багиров и положил трубку. — «Дядя, он сказал «хорошо», но иди знай, поможет он или нет», — сказал Узеир бек отцу. Утром за нашим родственником пришли, сказав, чтобы он поскорее собирался, поскольку судно на Красноводск уже готовится к отплытию. Всю семью посадили в машину и повезли в порт, мои мать с отцом поехали следом. Наш родственник поднялся на корабль, была сцена прощания, уже стали убирать трап, и в этот момент подъехала машина, из которой вышли какие-то люди и крикнули: «Кто тут Алекпер Алиев? Вы свободны, скорей спускайтесь». Когда они вернулись домой, вся их мебель, вещи уже стояли во дворе. Мы так и не узнали, специально ли это было задумано — помучить человека, заставив пережить минуты отчаяния.

— Это было желание вашего отца, чтобы все его дети пошли по музыкальной стезе?

— При всем том, что мой отец очень любил музыку, не он, а именно Узеир бек настаивал на том, чтобы мы получили музыкальное образование, и это благодаря ему мы все пошли по этой линии. Старшая сестра Нушаба хотя и поступила в мединститут, но параллельно в тайне от родителей подала документы также и в консерваторию. Помню, когда узнали, был большой скандал, ведь раньше не позволялось учиться сразу в двух вузах, ее хотели исключить, но сестра не бросила все же учебу в консерватории, получила дипломы двух вузов и до конца жизни преподавала в музшколе. Мой брат также поступил параллельно в консерваторию и в АзИИ (нынешнюю Нефтяную академию). Когда Узеир бек узнал об этом, он позвонил ректору и потребовал исключить его, сказав, что на Назима Аливердибекова возлагаются большие надежды в области музыкального искусства. Так и получилось. Он стал композитором. И долгие годы возглавлял Спецмузшколу им.Бюльбюля. Другой брат, Расим, после окончания консерватории работал в симфоническом оркестре им. Уз.Гаджибекова.

— А как получилось, что вы стали именно дирижером?

— Я окончил музыкальную школу при консерватории по классу скрипки, в то же время часто посещал репетиции и концерты, на которые меня брал мой брат Назим. В то время в Баку постоянно приглашались известные дирижеры из республик Союза — Украины, Беларуси, но в основном из Петербурга и Москвы, я посещал их репетиции, но также и Ниязи, и должен сказать, что он мне больше всех нравился. За пультом он смотрелся лучше других. У Ниязи были очень выразительные руки, которые становились «говорящими», когда он дирижировал произведениями с любовной тематикой. Он дирижировал в основном некоторые симфонии Чайковского, произведения Римского-Корсакова, широкий спектр произведений мировой классики. Он их знал просто здорово, наизусть. Об этом писали многие газеты. Такое впечатление, что он как будто родился дирижером. Глядя на него, мне самому захотелось однажды встать за дирижерский пульт. В консерватории, к сожалению, не было факультета симфонического дирижирования, и я поступил на хоро-дирижерский факультет. В год моего поступления в Баку приехал знаменитый хормейстер Александр Александрович Юрлов, чьим именем ныне назван один из известных хоровых коллективов России. Два года он преподавал в нашей консерватории, и я проучился у него. Когда он уехал в Ленинград, я поехал следом за ним, с успехом сдал все экзамены, после чего меня без каких-либо документов приняли на 3-й курс Ленинградской консерватории. Оставалось лишь переслать документы из Баку. К моему сожалению, в консерватории сложилась необычная ситуация — после отъезда педагога и скрипача Амитона все его ученики уехали следом за ним, и ректор категорически отказался выдать мне документы. В наказание меня лишили стипендии имени Римского-Корсакова, а в Ленинграде тем временем были согласны ждать меня до января следующего года, но ничего из моей затеи не вышло, — я остался в Баку.

— Кязим муаллим, когда вы учились на 3-м курсе консерватории, в вашей жизни произошло судьбоносное событие — композитор Сулейман Алескеров предложил вам работу в Театре музкомедии. Как это произошло?

— Он преподавал на факультете хорового дирижирования. Сразу же после сдачи экзаменов он спросил меня: «Ты бы не хотел работать в оперетте?» А в Театре музкомедии в тот период были трудности с дирижерами. Я сказал, что с удовольствием, только не представляю себе, насколько это возможно. Он предложил назавтра увидеться в театре и на месте решить этот вопрос. Тогда там директором был народный артист Азербайджана Шамси Бадалбейли, он познакомил меня с ним, а тот сказал: «Мы же с ним родственники».

— Вы знаете еще такие случаи, по крайней мере, в те, советские времена, чтобы 20-летнего студента приглашали на ответственную работу в солидный государственный театр? Наверное, это был единственный случай? А следующая удача, когда всего через три года министр культуры предложил вам работу в Оперном театре. Вы помните связанные с этим обстоятельства?

— Во время работы в Театре музкомедии была осуществлена постановка оперетты французского композитора В.Броммэ «Свадьба Марион». Я был дирижером. На премьере присутствовал министр культуры. По окончании принял участие в обсуждении спектакля, на которое пригласили и меня. Спектакль всем понравился и министр Курбанов сказал мне: «Ты бы не захотел работать в Оперном театре?» Конечно, я хотел.

«Подойди завтра к Шамси Бадалбейли», — сказал он. К этому времени Шамси Бадалбейли стал уже директором Государственного академического оперного театра и вновь мы стали работать вместе — меня приняли на должность дирижера. Это было в 1960 году, а с 1988 по 1996 год я работал в качестве главного дирижера. Уже через полгода как дирижер я впервые в истории театра поставил балет Адана «Жизель». Этим спектаклем должен был дирижировать Афрасияб Бадалбейли, но он заболел, и мне предложили заменить его. Одно дело дирижировать поставленным уже спектаклем, а другое — самому, по сути, ставить спектакль. Постановка была осуществлена с большими трудностями в первую очередь потому, что был только клавир, а партитуру мне пришлось создавать самому. В те годы с партитурами были немалые сложности. Если они были нужны, то позаимствовать можно было только в Большом театре, приходилось заказывать переписчикам, которым надо было платить, причем немалые деньги.

— В Оперном театре вами были осуществлены 10 постановок опер и 13 — балетов. Из них опера «Обручение в монастыре» Сергея Прокофьева даже была показана по Интервидению, настолько успешной была эта постановка. Какова ее история?

— Все началось с Афрасияба Бадалбейли. Он выразил недовольство однообразием репертуара. «Сколько можно ставить «Аиду», «Кармен», «Трубадура», которые идут во всех театрах Союза?! Нужно создавать новые, современные спектакли советских композиторов, — говорил он. И, показывая на меня, сказал: «Вот надо этому молодому человеку поручить, чтобы он занялся этим». Худсовет поддержал его. Я слышал о новом спектакле по опере Прокофьева «Обручение в монастыре», который шел в Москве и пользовался успехом. Сказал тогдашнему директору театра Саре Дадашевне Сеидовой и она, не откладывая, позвонила в Москву и поговорила с режиссером-постановщиком этого спектакля Петром Златогоровым. Он согласился приехать в Баку. И вот втроем — режиссер, художник и дирижер — мы обговорили все вопросы, связанные с будущим спектаклем, в том числе и связанные с солистами. В отличие от московского, мы решили внести новшества, чтобы облегчить восприятие спектакля, не затягивая его во времени, и сделали спектакль в двух актах. Знающие люди оценили наше новшество. Спектакль, поставленный в Баку, выгодно отличался от московского.

— А кто пел главные партии?

— Партию Простака — отца главной героини Луизы — я предложил нашему известному певцу Рауфу Атакишиеву. Он чуть не подрался со мной из-за этого: «За кого ты меня принимаешь, я ведь всегда исполняю героические партии, а тут Простак?!» Но я все же попытался объяснить ему, что кроме него, эту партию никто не сможет спеть. Он ни в какую не соглашался, сказал, что даже смотреть не хочет. Через дирекцию мы все-таки заставили его согласиться на эту роль. Я ему сказал: «Посмотрите, и вы увидите, что не каждый простак сможет спеть эту партию». А он ведь был также и хорошим пианистом. Через несколько дней он позвонил мне и сказал: «Кязим, я хочу с тобой повидаться».

Словом, он согласился, сказал, что я прав и он берется за это дело. Честно говоря, если бы не он, спектакля бы не было. Рауф Атакишиев отлично справился с партией. Этот спектакль в 1978 году мы повезли на гастроли в Киев, где он пользовался большим успехом. Это был единственный спектакль, который показали по Интервидению.

В те годы мы часто выезжали с гастролями в различные города Союза — Москву, Ленинград, Сочи, Ташкент, Киев, Кисловодск, Горький.

— Кязим муаллим, не могу не спросить вас о Муслиме Магомаеве. Ведь он выступал на сцене нашего оперного театра в те годы, когда вы там работали. Что вы можете вспомнить?

— В 1978 году Муслим спел у нас 3—4 спектакля «Севильского цирюльника» и в «Тоске» — партию Скарпиа. Я помню, что Гейдар Алиевич приходил на все его спектакли. И еще помню, как Муслим Магомаев обращался ко мне с просьбой, которую я ни от одного гастролера не слышал: «Вы, пожалуйста, попросите оркестрантов прийти на полчаса раньше, я хочу еще раз спеть свою арию перед спектаклем». Так было перед каждым спектаклем. Он был очень ответственным человеком, требовательным к себе.

Со всеми солистами он был в очень добрых отношениях, вел себя скромно, просто.

Как я уже сказал, мы почти каждый год выезжали на гастроли в различные города Союза. Выезжал с концертами и Муслим Магомаев. Я помню тот день, когда мы приехали в Киев. Все наши солисты, естественно, хотели жить в самых лучших гостиницах, несмотря на то, что это дорого. Оркестранты, хористы, солисты, уйма народу, почти сто с лишним человек. И за всех надо платить. Директор Азер Рзаев говорит мне: «Не знаю что делать — мы горим!»

Посовещались, и кто-то сказал: «Давайте, Муслима пригласим». Муслим приехал с малой эстрадной группой и выступал на стадионе. Билеты на его концерты невозможно было приобрести. Нас просили оказать содействие и достать хотя бы входные билеты. Я своими глазами видел, как по окончании последнего концерта в Киеве, Муслим вместе со Светланой Моргуновой, которая вела его концерты, сели в белую «Волгу», и вдруг ожидавшие его поклонницы подняли машину над землей примерно на 10—15 сантиметров, не давая ехать. Моргунова, испугавшись, просила: «Опустите машину, опустите!» Муслим смеялся. Его так вот встречали. И еще вспоминаю, как дважды он закрывал ресторан для того, чтобы собрать в нем приглашенных им солистов, режиссеров, дирижеров. Он был щедрым человеком, и ему хотелось организовать для людей маленький праздник с угощением. Гейдар Алиевич приходил на все его спектакли. Спустя годы во время одной из встреч с Муслимом он сказал ему: «Тебе удается все. Я помню, когда в нашем Оперном театре на тебя ставили «Севильский цирюльник», а на Тамару — «Кармен». И, обращаясь к присутствующим, спросил: «А кто тогда был дирижером?» Кто-то сказал, что Рауф Абдуллаев. Гейдар Алиевич поправил: «Нет, не Рауф, тогда дирижировал Кязим». Муслим подтвердил.

Гейдар Алиевич очень любил Муслима.

— А как прошел спектакль с участием Синявской?

— С большим успехом, зал был переполнен, было все правительство. Синявская как всегда была на высоте. Синявская есть Синявская! «Кармен» шла в том же сезоне, что и «Севильский цирюльник».

— Какой своей работой вы более всего гордитесь?

— За время работы в Оперном театре мной было поставлено немало балетных и оперных спектаклей. После происшедшего в 80-е годы в Оперном театре пожара в Оперной студии работали многие его солисты. Я тогда решил этим воспользоваться и осуществить новые постановки. В кратчайший срок с этими солистами мы поставили 3 оперы — «Иоланту» Чайковского, «Кози фан тутти» Моцарта и «Сельскую честь» Масканьи. Из них только «Иоланта» ставилась несколько десятилетий тому назад в Баку.

Должен сказать, что публика хорошо приняла все эти спектакли. Режиссерами были Улдуз ханум Ганиева и Гюльджахан Гюльахмедова-Мартынова.

И все же из большого списка моих работ мне более всего дорога постановка оперы «Обручение в монастыре». Это была очень сложная работа, пришлось преодолеть немало различных трудностей, а результат превзошел все ожидания.

— Кязим муаллим, кого из композиторов в минуты отдыха вы любите слушать?

— Чайковского. У меня хранятся пластинки с записями многих опер, раньше я их часто прослушивал. Из симфонических произведений — Римского-Корсакова.

— У вас было хобби?

— Спорт. Еще когда я был студентом консерватории, у нас был хороший спортивный зал, где мы играли в волейбол. В особенности, когда мы еще учились в десятилетке при консерватории. Организовал волейбольную команду вокалист Бадалов, который до этого окончил АПИ, даже преподавал, а потом поступил на вокальное отделение консерватории. Он отлично играл. Также и пианист Рафик Кулиев. Мы даже ездили на соревнования в Ленинград, где играли со сборной учреждений культуры и заняли 3-е место. Я и в шахматы хорошо играл, даже в составе команды, будучи студентом 3-го курса, ездил в Тбилиси, где занял 2-е место среди студентов художественных вузов и молодых педагогов.

— У вас был период, когда вы несколько лет проработали в Турции. Чем он вам запомнился?

— В Турции я работал в Измирской консерватории, занимал должность руководителя симфонического оркестра консерватории и преподавал дирижирование. Там был очень хороший оркестр, даже наши музыканты специально приезжали, чтобы послушать, как они играют.

— А в целом, какой там уровень музыкального образования?

— Довольно высокий. Многие преподаватели Измирской консерватории получили образование в Германии и своих студентов они обучали на высоком уровне, там хорошая школа.

В тамошних театрах я обратил внимание на такой момент. Если вы помните, у нас в опере раньше все оперные спектакли — и русские, и западноевропейские — шли на русском языке. Сейчас у нас французскую оперу исполняют на французском, итальянскую — на итальянском и так далее, но ведь зрителю надо понимать, о чем поет певец, и в Турции это учитывают. Там обязательно над сценой расположен экран, на котором все тексты с начала до конца даются в переводе на турецкий язык. Таким образом, зрители имеют возможность понять смысл спектакля, и каково его содержание.

Руководимый мною оркестр исполнял произведения турецких, русских, европейских классиков. Оркестр Измирской консерватории даже приглашали во Францию, и мы на неделю выезжали туда, чтобы дать концерты. Тамошние студенты очень серьезно относятся к учебе, я видел, как они, придя утром в консерваторию на занятия, покидали ее только вечером. У меня был свой класс, и студенты просили меня дать ключ, чтобы еще и самостоятельно позаниматься. До девяти-десяти часов вечера они занимались. И у них были отличные результаты. Я был доволен тем, как они выполняли домашние задания.

С этим студенческим оркестром мы исполняли симфонии Бетховена, Чайковского, Брамса и других композиторов, полностью поставили оперу Моцарта «Все женщины таковы». Постановку осуществил талантливый режиссер из Грузии. Вместе с балетной труппой при консерватории, которой руководили молдавские мастера балета, мы поставили «Щелкунчик» Чайковского. Были с оркестром во Франции на фестивале. В Анталье я дирижировал балет «Жизель» Адана.

В Турции я был очень востребован, а здесь, в Баку, тоже немало работы.

Недавно я закончил работу над партитурой оперы «Асли и Керем» Узеира Гаджибекова, которая впервые была поставлена 1912 году, скоро она будет издана в новой редакции в рамках проекта «Мир Узеира».

Интервью вела

Франгиз ХАНДЖАНБЕКОВА

Бакинский рабочий.- 2012.- 28 марта.- С.6.