Таир Салахов: «Я никогда не искал легких путей»

Интервью 1news.az с одним из самых известных азербайджанских художников, народным художником СССР, Азербайджана и России, офицером почетного ордена Франции «Искусство и литература» Таиром Салаховым

Об этом выдающемся художнике, нашем соотечественнике писали многие авторы, и не только журналисты. Уважаемые искусствоведы благодаря собственным аналитическим исследованиям приходят к выводу, что: «Творчество Таира Салахова — явление самоценное, не зависящее от изменчивой, преходящей моды. Оно вбирает в себя опыт мировой художественной культуры, разнородные национальные традиции, методы и формы образного мышления многих поколений выдающихся мастеров искусства. Из этого конгломерата сложился неповторимый, безошибочно узнаваемый авторский стиль мастера. Особое чувство внутренней свободы, независимости от конъюнктуры, идеологических догм и соблазнов позволило ему оставаться в творчестве самим собой, никому не подражая и не угождая.

Будучи личностью масштабной, цельной и многогранной, наделенной от природы особым талантом образного видения и философского отношения к извечным духовным ценностям, Салахов обладает абсолютным художественным чувством гармонии, взвешенности каждого прикосновения кисти к холсту, каждого цветового аккорда, соразмерности пространства и времени. При этом его произведения отмечены несомненными романтическими достоинствами, духовной полифонией и философской многозначностью».

А еще специалисты пишут о Таире Салахове, что «Художник одновременно обладает двумя, взаимно исключающимися качествами — острым чувством современности и классическим ощущением вечности... Любой предмет в его исполнении теряет конкретный бытовой и житейский смысл и начинает принадлежать другому, нездешнему миру. Даже написанные им простые глиняные кувшины, гранаты или стул уводят от быстротечной минуты и заставляют прислушаться к мерному ходу времени...»

Конечно же, надо побывать в мастерской художника, чтобы ощутить величие подвига летописца эпохи, на века оставляющего лики своего времени, независимо от жанров, которые он использует, — лирические пейзажи, проникнутые мощной энергетикой панно на индустриальные темы и жанровые сцены, натюрморты и — особенно — портретов выдающихся личностей или просто милых его сердцу людей...

Заочно и представить себе невозможно, сколько разных людей вдохновляли художника на беглую карандашную зарисовку, набросок фломастером или живописное полотно — тех, мимо кого не мог пройти человек с добрым сердцем и зорким глазом ценителя всего самого прекрасного.

Можно, наверное, позавидовать художнику, дружбой которого дорожат самые светлые люди, порадоваться за тех, чей облик запечатлел на бумаге, картоне или холсте именно он. Но более всего здесь радует то, что любая работа Таира Салахова — писавшиеся годами картины или наспех сделанные эскизы — всегда образ: личности, времени, эпохи...

Поди расспроси этого вечно занятого, удостоенного многих наград, а в связи с 80-летием — высшей награды нашей страны ордена «Гейдара Алиева» — мастера о его творческом кредо, о конкретных замыслах, мало-помалу приводивших к победам и составивших огромное богатство, именуемое достоянием не только национальной, но и общечеловеческой культуры, тем более… о формуле успеха. Да так, чтобы не упрекать потом себя в легкомыслии или безответственном отношении к собственной профессии…

Таир прежде никому не рассказывал о том, что в 1937 году был арестован и вскоре расстрелян его отец, работавший секретарем Лачинского райкома партии. Что оставшейся с пятью детьми маме было трудно накормить их, и в 15 лет он пошел работать — зачем? В те годы бедность поселилась во многих осиротевших после репрессий и войны с фашистами семьях. Не склонен он был афишировать и тот факт, что в Репинский институт в Ленинграде отказались принять его как сына «врага народа», а в Государственный художественный институт имени В.И.Сурикова попал в 1950 году потому, что, легко пройдя творческий конкурс, скрыл «про отца».

Так случилось, что этой темы публично он впервые за долгие годы коснулся в беседе со мной в 1995 году. Встретившись спустя десятилетия, мы, кого жизнь свела не в самые лучшие времена, с полуслова понимая друг друга, не могли наговориться, а каким-то естественным образом связавшие наши детские биографии воспоминания обеспечили при общении абсолютное доверие.

Сегодня, когда каждый хроникер, практически игнорируя творческую составляющую, считает своим долгом всуе, неизвестно для чего мельком упомянуть открывшиеся именно после публикации нашей беседы факты непростого прошлого художника, мне хочется надеяться, что Таира Салахова по жизни вело отнюдь не желание кому-то что-то доказать, как утверждают иные самонадеянные «биографы».

Он просто жил так, как считал нужным, как предопределяла генетическая суть и талант, все-таки повернувшийся лицом к этому человеку, предупредив, однако: на Бога надейся, но сам не плошай. И он не плошал...

А в наших беседах — чаще обстоятельных, иногда торопливых — всегда оставался исполненным искренней готовности выказать доверие, которое не способны разрушить никакие регалии.

Определенно сказать, где живет прославленный художник Таир Теймур оглу Салахов, не просто. Да, народный художник Азербайджана и народный художник России, вице-президент Российской академии художеств, почетный член более двадцати престижных зарубежных академий и творческих организаций, профессор и почетный гражданин ряда зарубежных городов имеет в Москве квартиру и мастерскую, преподает в Российской академии художеств, пестуя все новых талантливых живописцев.

Да, он проводит немало времени в зарубежных поездках, где как член многих уважаемых профессиональных структур участвует в серьезных симпозиумах, знаковых выставках, форумах и, переполняемый все новыми впечатлениями, много работает. Но, тем не менее, он всегда остается истинным бакинцем и, часто одаривая нас, земляков, своим присутствием и обаянием, и здесь, в Баку много времени отдает работе, которая для него начинается задолго до того, как возьмет в руки фломастер или кисть и подойдет к мольберту.

Помню, во время одной из встреч в мастерской, что в Ичери шехер, в преддверии своего юбилея просматривая толстую пачку распечаток, Таир с застенчивым умилением сказал мне:

— Вот вычитываю собранный в единую базу материал с перечнем моих работ… Айдан поручила… Говорит, перед тем, как отдать в печать, я должен сам все это просмотреть.

— Будет книга?

— Не знаю! Это уж как решит она... Очень уж большой перечень получился — репродукции, публикации...

— Вышло действительно много — практически дело всей жизни… — Когда-то надо...

… Как всегда, мастер и тогда был очень занят, и наш торопливый диалог мог быть посвящен только самым достойным внимания темам, несмотря на то, что в такие дни так о многом мне хотелось расспросить, а ему — рассказать...

— Что для тебя, Таир, творчество?

— Долгий и мучительный процесс, по завершении которого испытываешь чувство счастья. — А сам процесс — он всегда одинаков?

— Что ты! Как меняется время, так меняется и человек... Меняются взгляды на жизнь, приходит собственный опыт... Знаешь же, что мои первые работы были написаны в «суровом стиле», а теперь я совсем другой!

— Знаю! В Энциклопедии русского искусства так и написано: «Суровый стиль» — это Таир Салахов, Виктор Иванов и Павел Никонов». Что это означает?

— То, что в конце 50-х годов на смену парадным портретам, слащавой помпезности, воспеванию успехов советской власти в искусство пришла правда жизни, позволившая задуматься о чем-то сокровенном, которое у каждого — свое. И мы в своих первых работах рассказали о том, чем живут простые, но исполненные собственного достоинства люди...

— Ты как-то сказал, что по окончании дипломной работы и ее защиты художник должен испытывать ощущение праздника — у тебя было так?

— В наше время (опять, видишь, время!) все было иначе. Когда подходила к концу моя учеба в Государственном художественном институте имени Сурикова, многие однокашники писали дипломные работы в зарубежных командировках, а я, как сын репрессированного «врага народа», был объявлен «невыездным». Однако счастье выпало и на мою долю... Скорее всего, потому, что работу писал в родном Баку и притом о самом важном. Дипломная картина «С вахты» — о нефтяниках, осваивавших тогда добычу «черного золота» со дна Каспия и оказавшаяся самой актуальной, — получила высокую оценку, а вскоре заняла место в Музее дипломных работ при Российской академии художеств в Санкт-Петербурге, рядом с дипломными работами Репина, Сурикова и других великих мастеров.

— Но для этого надо было испытать муки ада, да? Кто и почему преследовал творческих людей в те годы?

— Знаешь же, что обманутые приходом так называемой хрущевской оттепели, мы, представители поколения шестидесятников, решили, что получили возможность изменить весь мир, однако «свобода» продолжалась недолго. Скорее всего, на преследования и ограничения побуждала сама система — неуверенной в себе советской власти постоянно нужны были хоть какие-то свидетельства ее преимуществ. Все, что касалось прозы жизни и не работало на эти «ура, ура!», вытравлялось из литературы, музыкальных произведений, с театральных подмостков и живописных полотен. Но были и конкретные любители тиранить творческих людей — под маркой поисков так называемого «формализма» иные завистники и садисты натворили много зла, сломили немало талантливых мастеров.

— Когда это закончилось для тебя?

— Наверное, с избранием меня председателем Союза художников Азербайджана. Доверие коллег очень окрылило — не умея отстаивать собственные интересы, я был облачен доверием в борьбе за права товарищей и помогал многим как мог. Впрочем, и до этого приходилось совершать некоторые поступки. Скажем, «спас» едва не погибшее полотно коллеги — ставших знаменитыми «Геологов» Павла Никонова, не приглянувшихся Хрущеву и его свите при посещении печально известной выставки в Манеже в декабре 1962 года. Я попросту увез полотно в Баку, а уж потом окружными путями оно вернулось в Москву, чтобы через 20 лет украсить коллекцию... Третьяковской галереи!

— Известно, что твоя благотворительность продолжалась и в Москве — там тебя четыре раза подряд с 1973 года избирали первым секретарем правления Союза художников СССР.

— Было и такое, но благотворительность — не главное занятие должностного лица такого ранга. Союз художников в те годы сделал очень многое для того, чтобы знатоки и любители искусства могли узнавать о важнейших явлениях художественного процесса во всем мире. Как бы в ответ на каждую вызывавшую огромный интерес иностранную выставку в Москве проводились выставки наших художников, знакомившие зарубежных зрителей с художественными традициями прошлого и современного искусства народов СССР. — Но и твою творческую жизнь не назовешь умиротворенной, какой могла бы быть она у одаренного труженика, удостоенного наград, похвал и должностных привилегий... — Как сказал поэт, покой нам только снится... И с прохладным отношением к иным работам приходилось встречаться, и неприятные разговоры выслушивать. — Странно! Разве могли быть «сбои» в оценке твоих работ? Самые маститые искусствоведы считали, что молодой художник Таир Салахов со временем все более тяготел к интимности образов, внутреннему волнению и экспрессии, а затем и вовсе пришел к глубокому постижению натуры, стремясь раскрывать духовную содержательность без внешнего нажима, «изнутри»? — Где-то ты и это вычитала… спасибо! Тогда, наверное, помнишь, что портрет великого композитора Дмитрия Дмитриевича Шостаковича поначалу встретили с прохладцей. Как мне передали, какой-то чиновник даже заявил, что лично он хотел бы видеть Шостаковича «другим». «Лично он», понимаешь! А спустя 20 лет, когда в год празднования 90-летия композитора портрет занял место в Третьяковской галерее и все поздравляли меня, довелось услышать такие слова: «Таир, это единственное произведение, в котором воссоздан подлинный образ Шостаковича, и какое счастье, что это сделали именно вы...» Позже в каталоге появилась запись: «Портрет композитора Д.Шостаковича работы Т.Салахова — это философский портрет Человека, несущего груз ответственности за судьбы ХХ века». Тогда впервые в жизни я почувствовал гордость за свою работу, за то, что моя работа сама нашла себе дорогу, переломив чье-то неблагоприятное мнение. Я даже подумал тогда: пускай я бы ничего не написал в своей жизни, только бы после меня остался этот портрет — с меня этого будет достаточно...» Что же, это были откровения из числа очень личных. Но тогда Таир все-таки высказал свое отношение к самым сокровенным вещам, о которых спросила я, и о которых не прочтешь ни в одной книге, журнале или газете. — Есть ли у тебя ощущение, что своей жизнью, своим творчеством ты что-то доказал тем, кто закрывал перед тобой, сыном репрессированного, двери в институт, не выпускал за рубеж или просто косо поглядывал? — Поверь, это не простой вопрос, но, думаю, не для того я жил, а? — Да уж, обласканному властями, имеющему множество достойных друзей, обладателю престижнейших титулов, орденов и почетных званий вплоть до Героя социалистического труда, которые и перечислить-то невозможно, грех сетовать на жизнь. А как насчет планов — удалось ли осуществить самые важные, глобальные?

— Цели, мечты, — их всегда было много и, как человек ответственный, собранный, я всегда находил силы делать не только то, что приятно, но и преодолевать себя. Знаешь ведь, как не просто дается иная задумка или даже пустяковая на первый взгляд деталь, подчас решающая судьбу серьезной большой работы — я никогда не искал легких путей. Есть планы и сейчас — как иначе... — Твоему творческому долголетию кое-кто завидует — в чем источник работоспособности? — Пусть не покажется нескромным, наверное, дело в жизнелюбии. А секрет в том, что меня в этой жизни волнует все. Помнишь первые картины о Каспии — то бурный и гневный, то милый и спокойный — как часто он вдохновлял на раздумья. — Или норовистый, как на дипломной работе «С вахты»... — Вот! Понимаешь, как гражданина в политических и экономических проблемах меня всегда волновала судьба отдельного человека. Когда писал морских нефтяников, передо мной стояли образы героев — погибшего в пучине Михаила Каверочкина, моряков с катера «Сергей Чванов» — первооткрывателей, положивших жизнь практически за то, чтобы лучше жилось другим. Каспий, нефть — темы, прошедшие через всю мою творческую жизнь, и я не успокоился, пока уже в 2007-м в триптихе «Страна огней» не изобразил нынешнюю мощную буровую установку. Хотелось запечатлеть махину, работающую цивилизованными методами, в тысячи раз сократившую риски, которым в открытом море подвергаются обслуживающие ее люди.

— Здорово! Выписать одинаково судьбоносными события на актуальную тему, волнующий душу лирический пейзаж, натюрморт из милых памяти сердца вещей или портрет великой личности может лишь художник, достойный считать себя гражданином, героической личностью, которой может гордиться его народ. И все-то в его власти — было бы желание. Кстати, о желаниях — их много у тебя... неосуществленных? — По-моему, чем их меньше, тем жизнь достойнее — разве нет? — Говорят же, что все наши беды от наших желаний... — Неплохо сказано! — Ты разбогател? — Нет! У меня самые скромные запросы. Все, что необходимо для жизни, — имею, а к роскоши никогда не стремился — зачем... — Но ведь семья, дети... — Дети у меня прекрасные. Алагез и Айдан видели перед собой пример вечно занятых трудом родителей. Главное, мы никогда не ограничивали их в выборе достойного пути. Ну а в материальном плане... всяко бывало, но проблем из трудностей не делали. — Айдан сказала мне, что главное, чему научил нас с сестрой папа, — умение доброжелательно относиться к творчеству других мастеров. Как это в духе такого скромного, доброжелательного, уравновешенного, теплого, всегда готового прийти на помощь людям человека, художника с большой буквы и гражданина, как наш соотечественник Таир Теймур оглу Салахов! — Да ладно тебе! — Хорошо, поговорим о других. Тебе известно, что наша страна не обделена талантливыми художниками — в последние годы у многих из них состоялись персональные выставки в Баку и даже за рубежом, иные активно продавали свои работы на улице, которую у нас прозвали Арбат. Как ты к этому относишься? — Согласен, что талантов немало, и радуюсь их успехам. А Арбат... Знаешь, часто бывая во Франции, посещаю Монмартр — думаешь, там продают шедевры? Наши ребята по-своему участвуют в популяризации Баку, охотно делятся своими проблемами со мной — я всегда старался посетить их «галерею под открытым небом». Успел заметить, что и среди них есть свои мастера и лидеры, быть в их числе — для многих своего рода успех и сознание своей значимости. Почему бы не поощрять их самобытное творчество, тем более, если на него есть спрос? — В этой связи напрашивается такой вопрос: чем с точки зрения профессионала ценится полотно художника, в частности, портрет? — Для меня — образом. Тем, как художнику удалось выразить суть личности и времени. И еще чем-то таким, что там, внутри, за пределами зрительного ряда... — Ты придерживаешься определенного направления, собственной манеры? — Форма, как правило, зависит от замысла — они определяют друг друга. — А полотно должно о чем-то «говорить» и обывателю? — Скажем так... — То, что «говорит» твоя картина «Айдан на белой лошадке», я, возможно, неплохо понимаю. А вот портрет Ростроповича... Он тебе позировал? — Конечно! Вот оригинал первого наброска фломастером с его надписью по окончании сеанса: «Спасибо за талант, мой дорогой друг Таир. Твой Слава. 17.06.98».

— Это ватман 30 на 40 сантиметров, а где сам портрет? — Выполненное маслом полотно размером 1,45 на 2 метра приобрела Третьяковская галерея, а эскиз находится в Музее Леопольда и Мстислава Ростроповичей в Баку. — Написанный с натуры портрет такого гениального музыканта… Это достояние, а запечатлел его именно ты! Что главное в этой работе? — Я писал образ великого музыканта, человека, наделенного талантом божественной силы! Видишь, его взгляд устремлен куда-то ввысь, к солнцу? А луч, озаряющий его своим мощным, тоже божественным светом? — Чтобы видеть и понимать такое, надо быть специалистом? — Надо много знать, жить с открытым сердцем и уметь чувствовать чужую душу — в беде, радости или в упоении любимым делом. Кстати, портрет Айдан недавно показывали на выставке в Пекине... под бронированным стеклом... — ТЫ ЧАСТО ВИДИШЬ СВОИ РАБОТЫ НА ВЫСТАВКАХ В РОССИИ, АЗЕРБАЙДЖАНЕ, ЗА РУБЕЖОМ? — Не жалуюсь — часто! Напомню, что в числе демонстрировавшихся на посвященной 60-летию ООН в Нью-Йорке выставке 270 шедевров, написанных российскими мастерами за девять веков, была и моя работа — портрет выдающегося азербайджанского композитора Кара Караева, 90-летие которого как раз тогда широко отметил весь мир. — И сегодня писать новые картины не перестаешь? — Обижаешь! В этом моя жизнь! — подтверди, пожалуйста, обратился метр к стоявшей рядом супруге Варе, музе его жизни, о которой говорит, что она идеальный человек, не имеющий недостатков. В ответ Варя только улыбнулась...

Беседовала

Галина МИКЕЛАДЗЕ

Бакинский рабочий.- 2012.- 14 ноября.- С.6-7.