К вопросу о проблемах научности исторического познания

Статья «Шах Исмаил Сефеви как историческая личность, освященная высокой целью», которую я опубликовал в газете «Бакинский рабочий» от 29 ноября, а следом в газете «Азербайджан» от 5 декабря 2012 г., не прошла мимо внимания тех, кто интересуется национальной историей, предоставив обществу пространство для творческих дискуссий. Об этом свидетельствует и многочисленное переиздание данной статьи в различных отечественных традиционных и электронных СМИ, а также развернувшиеся в социальных сетях тематические дискуссии. Как и ожидалось, не все отзывы были написаны профессиональными историками. Хотя любое мнение имеет право на существование, однако не каждый из этих отзывов в состоянии был претендовать на научность и академическую корректность. Мышление, находящееся под влиянием чувства, не служит объективному научному исследованию. Научно-критическое осмысление отдельных публикаций по нашей истории побудило меня обратиться к некоторым вопросам теоретического и философского оснований исторической науки. Положительным фактом является то, что дискуссии и отзывы в национальных средствах массовой информации в связи с публикацией статьи о Шахе Исмаиле являются наглядным показателем того, что в общественном восприятии нашей исторической науки произошла определенная переоценка. Статья дала некий толчок проявлению более заинтересованного отношения к национальной истории, историческим личностям азербайджанского народа. Этот интерес я назвал бы «постижением смысла» истории Азербайджана, являющегося своеобразной интерпретацией событий прошлого. Дело в том, что в наступающем информационном обществе время ориентировано в будущее. В этом главная причина того, почему мы интересуемся будущим. Однако, чтобы предвидеть будущее, мы должны иметь ясное представление о настоящем, не забывая при этом уроки, полученные у прошлого. Хотим мы этого или нет, каждый из нас несет на себе груз прошлого времени, от которого избавиться невозможно. Время же — не что иное, как присущая человеческому сознанию форма восприятия изменения: возникновения, становления, течения и исчезновения. Исходя из этого, можно сказать, что человек зависит от прошлых событий, имеющих место как в природе, так и в человеческой истории. Следовательно, настоящее пропитано прошлым, а это настоящее, в свою очередь, влияет на становление будущего. В этом и состоит суть понятия деления времени на прошлое, настоящее и будущее. Поэтому интерес людей к своему прошлому надо воспринимать как естественное отражение человеческого сознания. Мысль о национальной истории, ее содержании и этапах вызывает у меня здоровый оптимизм, искреннюю веру в наше достойное будущее. И все это — несмотря на существующую в современном мире политику «двойных стандартов», проводимую великими державами в зонах их геополитических интересов. Полагаю, что именно это обстоятельство является еще одной причиной, в связи с которой у наших граждан возник интерес к своему прошлому. Да, сегодня мы можем наблюдать, что в азербайджанском обществе не иссякла потребность в познании своей национальной истории. И эта осознанная потребность накладывает на наших ученых огромную ответственность в деле изучения тех страниц истории азербайджанского народа, которые — в силу объективных и субъективных причин — были исследованы в рамках советской идеологии без учета требований научной методологии. Методологии, предполагающей систематический анализ тех рациональных принципов и процессов, которые должны направлять научные исследования и обосновывать научные знания. ***

ПОднако, прежде чем приступить к изложению основной темы настоящей работы, которая задумана как продолжение статьи «Шах Исмаил Сефеви как историческая личность, освященная высокой целью», хотелось бы вернуться к некоторым высказываниям, прозвучавшим в отдельных отзывах на данную статью. Следует заметить, что наряду с позитивными оценками этого труда, в некоторых публикациях выделялись комментарии и отзывы относительно сравнения личностей общенационального лидера азербайджанского народа Гейдара Алиева и Шаха Исмаила Сефеви, а также желание всячески оторвать Шаха Исмаила от азербайджанской истории и отнести его исключительно к иранской цивилизации. Нельзя не отметить и некоторые попытки возвеличить политическое и идеологическое окружение Шаха Исмаила, умаляя при этом его личные качества, приоритеты и жизненные принципы. Оставить без ответа эти комментарии означало бы согласиться с ошибочной позицией авторов этих публикаций, что повлекло бы за собой новые, еще более предвзятые и поверхностные оценки политического наследия Шаха Исмаила Сефеви. Один из вопросов, вызвавших некое «недоумение» у ряда авторов — это вопрос об историческом сходстве общенационального лидера азербайджанского народа Гейдара Алиева с Шахом Исмаилом Сефеви. Скажу прямо, суждения, которые были высказаны в этой связи, отличаются узостью и не выдерживают никакой научной критики; более того, они пронизаны глубокой и необоснованной субъективностью. Чтобы удостовериться в необъективной и ошибочной трактовке этого вопроса, достаточно проследить логическую цепочку суждений авторов подобных публикаций, которые строят свои умозаключения на основе того, что Шах Исмаил Сефеви в результате многочисленных завоеваний создал империю, а Гейдар Алиев был главой государства, которое в свое время было всего лишь одной из областей огромной державы. Скажу откровенно, подобный подход не поддается здравому смыслу, так как не принимает в расчет исторические реалии, особенности эпохи, то наследие, которое получили и Шах Исмаил, и Гейдар Алиев. Как можно игнорировать особенности эпохи, характер общества, социально-политические и экономические условия и т.д., при которых эти личности пришли к руководству страной, не учитывать расклад внутренних и внешних политических сил, а также другие составляющие их времени? Кроме того, разве величие личности определяется размером территории государства, которое этот лидер возглавил? Мягко говоря, это абсурдное суждение. История многих государств опровергает подобные аргументы. Конечно же, положение дел коренным образом отличалось друг от друга. И это понятно любому мало-мальски грамотному человеку. Шах Исмаил объединил азербайджанские земли, создав мощную империю, ликвидировал изжившие себя жалкие остатки былого могущества государства Ак-Коюнлу и нейтрализовал сепаратистские устремления некоторых областей Азербайджана, представлявших часть общего азербайджанского ареала. В создании и укреплении единого централизованного государства Шаха Исмаила поддерживали оружием и материальными ресурсами крупнейшие тюркские племена — Каджары, Афшары, Румлу и др. Вместе с тем, нельзя забывать, что, объединяя Азербайджан, Шах Исмаил все же преодолевал иные вызовы иной исторической эпохи. Каждый этап истории насыщен свойственными именно этому этапу общественно-политическими процессами, характерными для него сменой состояния и стадиями развития. Период Гейдара Алиева, когда он вступил на путь создания самостоятельного государства, был более сложным в геополитическом отношении. Он был вынужден бороться против распада страны на отдельные области, за сохранение территориального единства Азербайджана достаточно скудными ресурсами, как говорится, «без пушек и солдат», на фоне разворачивавшейся ожесточенной и бескомпромиссной борьбы ведущих мировых держав за влияние на Южном Кавказе, за каспийскую нефть, трубопроводы и т.д.

Если принять во внимание войну с Арменией, политический хаос, развал экономики, опасность распада страны на отдельные части, начало гражданской войны, то нетрудно представить себе обстановку в Азербайджане в 1993 году, когда Гейдар Алиев взял правление страной в свои руки. Эти слова ни в коем случае не должны быть восприняты как умаление достоинства Шаха Исмаила — вовсе нет. Моя цель довольно проста — показать ошибочность тех, кто оценивает деятельность этих личностей вне исторического контекста, не учитывая особенности эпох, в которых и Гейдар Алиев, и Шах Исмаил Сефеви взяли на себя ответственность за создание полноценного государства. Они были выдающимися личностями своего времени. Безусловно, их формировали не схожие социально-политические и экономические условия, они оба вынуждены были бороться против разного рода вызовов и угроз, обладая при этом несопоставимыми ресурсами. Однако единственное, что их объединяет, — это идея создания и сохранения Азербайджанского государства. Как для Шаха Исмаила, так и для Гейдара Алиева сверхзадачей политического курса был сильный и самостоятельный Азербайджан. Поэтому при оценке заслуг этих великих личностей перед Отечеством главным критерием должны выступать цели и задачи, которые они ставили перед собой, а также их действия, нацеленные на их достижение. Подчеркивая заслуги Шаха Исмаила и Гейдара Алиева, я исходил из стремления отдать должное этим великим сынам Азербайджана, которым наш народ обязан своим самосохранением на сцене мировой истории в условиях, когда формировалась «архитектура» нового мира. Именно поэтому на фоне их исторических заслуг нелепо, крайне предвзято выглядят попытки очернить великую роль этих незаурядных личностей в истории нашего народа. Попытки принизить роль как Шаха Исмаила Хатаи, так и Гейдара Алиева в создании азербайджанской государственности — это или свидетельство отсутствия у этих авторов государственнического мышления, или же следствие влияния на них тех, кто не воспринимает реальности глубокой истории Азербайджана, ценностей его древней и богатой культуры, кто пытается представить азербайджанцев как не имеющих своей уникальной этнической истории. Гейдар Алиев был человеком, воспитанным в духе лучших традиций родного народа. Культура и история Азербайджана, судьба азербайджанского народа были для него мерилом всей его государственной деятельности. Его заботливое отношение к родному языку, бережный подход к богатейшему культурному наследию Азербайджана, усилия по созданию независимого современного Азербайджанского государства и есть все то, что позволяет говорить о единстве политических устремлений, объединяющих сквозь века Гейдара Алиева с Шахом Исмаилом Сефеви. В процессе формирования Азербайджанского государства, каким мы его видим сегодня, наблюдается несколько этапов. Лишь централизованное, унитарное государство могло обеспечить будущность политической нации, сохранить для нее историческую перспективу развития. В моей статье были особо отмечены два весьма важных аспекта, связанные с великими историческими личностями азербайджанского народа, с их вкладом во внутреннее институциональное строительство и консолидацию общества, а также выдвижение азербайджанского языка в ранг государственного. Именно придание азербайджанскому языку статуса государственного способствовало объединению разноязычных племен и этносов вокруг государства, что создавало крепкую базу для его усиления и умения противостоять внешним угрозам.

Империя Сефевидов являлась конгломератом различных культур, племен и народов на территории от Дербента до Кабула. Чтобы объединить их в одном государстве, требовалось государственное мышление, полководческие способности и политический талант. Шах Исмаил и его окружение понимали, что только имея сильную социальную опору, а также используя военно-политические факторы, можно воплотить в жизнь идею о создании мощного государства, способного ответить на внешние вызовы и угрозы. Да, Шах Исмаил создал государство азербайджанских тюрков. Это было, на мой взгляд, вершиной его исторических деяний. Эта сторона в политической биографии Шаха Исмаила с исторической точки зрения является для нас более существенным, значимым, ибо с этого периода берет начало выделение азербайджанских тюрков как самостоятельного этнического элемента из общего огузского массива. Это позже, пройдя все фазы этногенеза, формируется азербайджанская нация. И до Сефевидов в Передней Азии были созданы государства, в которых господствовали тюрки. Так, империи Кара-Коюнлу и Ак-Коюнлу сыграли важную роль в развитии государственности на территории Азербайджана. Именно при этих империях было заложено начало процесса консолидации азербайджанских тюрков. Но никогда они не были представлены в том качестве, как это было в период Шаха Исмаила. Он сумел представить азербайджанских тюрков как государствообразующий народ. Империя Сефевидов — одна из ярких страниц политической и этнической истории азербайджанцев. И эту реальность следует воспринимать так, как она есть. Азербайджанские тюрки составляли военную и политическую элиту, сохраняя за собой статус основной опоры государства. Однако именно тот факт, что Шахом Исмаилом Хатаи активно внедрялась законотворческая деятельность на азербайджанском языке, помог формированию в средние века политической элиты и образованного слоя азербайджанских тюрков. В этот период именно единый государственный язык стал основой становления этнического сознания, без которого нет консолидированного народа и его истории. Поэтому ассимиляторы во все времена стремились, в первую очередь, лишить народ его родного языка. Если эпоха Шаха Исмаила Хатаи была отмечена осознанием населения принадлежности к единому политическому пространству и полиэтническому государству, где наряду с государственным языком в ряде сфер функционировали языки других этносов и племен, населяющих государство Сефевидов, то наиболее конкретное воплощение идея национального языка получила лишь на заре ХХ века, когда правительством Азербайджанской Демократической Республики 27 июня 1918 года азербайджанский язык был объявлен государственным языком. Однако с падением АДР, являющейся первым демократическим, правовым и светским государством на всем Востоке, в том числе в тюрко-исламском мире, была на время потеряна и сохранность азербайджанского языка в качестве государственного. И это происходило на фоне возвышения в Грузии и Армении соответственно грузинского и армянского языков. В середине 50-х годов прошлого века в Азербайджане попытались доказать, что даже самые жестокие режимы, антинациональная политика и карательные меры не смогли уничтожить в сознании народа идеалы сохранения и развития своего национального языка. Но и эти попытки были задушены, а их инициаторы подвергнуты репрессиям Н.Хрущевым и его окружением. Лишь в 1969 году, став руководителем Азербайджана, в непростой обстановке Гейдар Алиев начал реализовывать обширные реформаторские программы для превращения Азербайджана в одну из самых передовых республик СССР. Одним из первых его шагов стали меры по восстановлению справедливости, включая реабилитацию незаслуженно пострадавших деятелей Азербайджана, поставивших вопрос об использовании азербайджанского языка в качестве государственного.

Именно благодаря неустанному усердию Гейдара Алиева, его уму и таланту, проводимой им гибкой государственной политике 1970-е—1980-е годы вошли в историю Азербайджана как годы национального возрождения, а конец XX и начало XXI в. стали годами обретения и утверждения независимой государственности, заложив основу развития Азербайджана как современного процветающего государства. Эти исторические события породили у азербайджанского народа жизнеутверждающее мировоззрение, подлинные образцы патриотизма, героизма во имя защиты своей национальной территории. Разве эти и другие заслуги перед Азербайджаном не дают нам морального права рассматривать Гейдара Алиева и Шаха Исмаила Сефеви как схожих исторических личностей, истинных патриотов, политических гениев своей эпохи? Они неустанно боролись за создание самостоятельного Азербайджанского государства, заботились об экономическом процветании, о науке, культуре, об азербайджанском языке и т.д. Профессор Низами Джафаров пишет: «В истории независимой азербайджанской государственности, берущей начало с Шаха Исмаила, Гейдар Алиев, как политический лидер (и создатель национального государства), по масштабам созданной идеологии, а также возможностям ее реализации является второй личностью». (См. газ. Yeni Azяrbaycan, 6 февраля 2007 г.) Признаться, учитывая рудиментарный характер субъективных суждений, меня удивляет тот уровень, на котором мыслят некоторые представители общественности, в том числе и те, кто остепенен научными званиями. Подобное отношение к нашей истории и есть показатель незрелости, отсутствия способности мыслить более масштабно, по-государственному, если не сказать — проявления примитивизма. В большинстве случаев именно такая позиция и мешает обогащать нашу историографию ценными трудами и исследованиями. И это не проходит бесследно. Если сегодня у некоторой части наших граждан мы наблюдаем безучастность, безразличие к предвзятой политике определенных зарубежных кругов по отношению к нашему государству, его истории, то это в определенной мере и результат серьезных пробелов в подаче национальной исторической науки, которая не смогла сформировать у них историческое сознание. Думаю, что стоило бы серьезно задуматься об этом. Еще одна тема, которую хотелось бы затронуть, — это вопросы, связанные с сомнениями по поводу того, стоит ли считать Шаха Исмаила Сефеви исключительно азербайджанским правителем. В своей статье я дал однозначное и достаточно подробное разъяснение по данному вопросу. Можно лишь добавить, что вне зависимости от религиозной оболочки, под которой действовал Шах Исмаил, и он, и его соратники были азербайджанскими тюрками. Государство Сефевидов было создано на территории Азербайджана, его центрами были азербайджанские города Ардебиль и Тебриз, в войсках и при дворе азербайджанский язык занимал господствующее положение на протяжении столетий. Сам Шах Исмаил творил литературные произведения и издавал государственные указы именно на азербайджанском языке. Если для тех, кто наотрез отказывается воспринимать Шаха Исмаила азербайджанским тюрком, такие видные востоковеды как В.В.Бартольд, И.П.Петрушевский и В.Ф.Минорский не являются авторитетами, то можно сослаться и на мнение других западных исследователей. Их научные труды опровергают ошибочное мнение некоторых «ученых мужей» о том, что якобы западные востоковеды однозначно отказываются воспринимать Исмаила и в целом Сефевидов как азербайджанских тюрков, что Запад единодушно видит в них персидскую или курдскую династию. Французский иранист, автор ряда интересных работ по истории Ирана и Средней Азии, Жан-Поль Ру в своей книге «История Ирана и иранцев» пишет о происхождении Шаха Исмаила Сефеви следующее: «Шах Исмаил родился в Ардебиле, в Азербайджане, и его семья принадлежала к основанному шейхом Сафи — ад — дином религиозному ордену Сафавиййа, или Сефевидов, издавна пользовавшемуся широкой известностью, которая выходила далеко за границы провинции.

Основали и правили им (Сефевидским государством) не иранцы, а тюрки, и они еще долго будут его властителями. Даже если вдруг — как некоторые говорят сегодня, не приводя убедительных аргументов, — Шах Исмаил родился курдом, он был достаточно тюркизирован, чтобы выглядеть тюрком. Многие черты его характера, многие его действия были свойственны выходцам из центральноазиатских степей. Именно на тюркском — хотя он умел говорить и писать по-арабски и по-персидски — он сочинил свои основные литературные произведения, кстати, отнюдь не бездарные, которые сделали его, под псевдонимом Хатаи, великим поэтом. Он жил в среде тюркоязычных кызылбашей, он писал стихи, как и многие пропагандистские послания, в расчете на тех, кто был географически далек от него». (См. Жан-Поль Ру. «История Ирана и иранцев. От истоков до наших дней». Пер. с французского: Некрасов М.Ю. Москва, 2012, стр. 302, 305). Не менее убедительны аргументы другого известного французского историка и тюрколога Жан-Луи Бакэ-Грамонта, который также считает Шаха Исмаила тюркским правителем. Он пишет: «Если даже он и не игнорировал полностью персидский язык, Исмаил, безусловно, мыслил по-тюркски и думал о тюрках. В глазах полукочевых тюркских племен Исмаил, который разговаривал на близком и понятном им языке и создал в Азербайджане идеальное тюркское государство, был обожествлен. Данные племена предпочитали это идеальное тюркское государство Османской Турции, считая ее подданство неприемлемым для себя. …Шах Исмаил был общепризнанным вождем полукочевых кызылбашских племен, которые возвели его на трон». (См. Жан-Луи Бакэ-Грамонт. «Взлет могущества Османской империи: События (1512—1606)». (На французском языке), в книге «История Османской империи» под ред. Р.Мантрана. Париж, 1989, стр. 142). Однако, несмотря на то, что империя Сефевидов была создана и расширена благодаря отваге тюркских племен, Жан-Поль Ру считает обязательным отдать должное ее правителям в их пусть даже непоследовательных усилиях создать единую нацию и сформировать на огромном пространстве, изобилующим пестрыми культурами и народами, единую систему политико-идеологических ценностей. Он пишет: «При всей власти, приобретенной тюрками, которую, впрочем, попытаются ограничить, тем не менее, понемногу формировалась нация, или нечто довольно похожее на нее, и основатель династии, а также его преемники гениально сумели, несмотря на неизбежные кризисы, приучить к совместной жизни в одном государстве людей, которые раньше чаще всего подчинялись разным властям, сражались меж собой, говорили на разных диалектах или на разных языках, не все поначалу исповедовали одну и ту же религию, находились на разных стадиях развития и вели совершенно разный образ жизни в зависимости от того, были ли они горожанами, крестьянами или кочевниками» (См. Жан-Поль Ру. Там же, стр. 306). Тот факт, что Азербайджан впервые за все средневековье получил официальный статус политического центра империи, объединившей Иран и Азербайджан именно при Сефевидах, также подтверждает прямую и неразрывную взаимосвязь этой династии с азербайджанской государственностью.

ПВ 1590 году Шах Аббас (1587—1629) заключает мирный договор с Османами. Оставшуюся в руках Шаха Аббаса территорию он называет «Азербайджаном», как самостоятельную административную единицу. Известный азербайджанский историк XVI века Искендер Мюнши пишет: «Шах Аббас сохранил гордое название «Азербайджан — наследованное владение Сефевидов». Столицей Азербайджана объявляется Ардебиль. Первым беглярбеком «Азербайджана» в 1592 году назначается Зульфугар-хан Караманлу. (См. Каджар Ч. «Выдающиеся сыны древнего и средневекового Азербайджана». Баку, 1995, стр. 298). Объявление Азербайджана наследственным владением Сефевидов стало логическим исходом деятельности Шаха Исмаила по превращению Азербайджана в центр, костяк, политический и идеологический оплот империи. То есть то, что было создано в период Шаха Исмаила de facto, стало при Шахе Аббасе de jure. Понятна и причина, почему в качестве столицы Азербайджана был объявлен город Ардебиль. Именно в данном городе в свое время и зародилась династия Сефевидов, откуда ее представители начали объединять разрозненные азербайджанские территории. Эта традиция сохранялась вплоть до свержения тюркской династии Каджаров (1795—1925) в Иране, когда в результате государственного переворота власть перешла в руки Пехлевидов, этнических персов по происхождению. Думаю, что для любого здравомыслящего человека эти доказательства достаточны, чтобы признать в Исмаиле великую личность отечественной истории. Еще один аспект, который я счел необходимым прокомментировать, — это обвинения относительно «посредственности» Исмаила. Некоторые, не имея под собой серьезных аргументов, утверждают, что, будучи 14-летним юношей, Исмаил никак не мог создать и управлять столь мощным государством, как Сефевидская империя. Вместо него эту задачу выполняло его окружение, а сам он был всего лишь видимостью. Да, было бы нелогично утверждать, что Исмаил единолично создал империю Сефевидов и что все военные успехи были достигнуты исключительно благодаря его отваге. Это не реально. Правда и то, что у Исмаила было очень сплоченное и организованное окружение, которое также боролось за создание централизованного Азербайджанского государства, которое его наставляло и направляло, и дальнейший ход событий показал, что они не имели намерения превратить Исмаила в номинальную политическую фигуру и прибрать к рукам бразды правления. Его соратники были профессионалами в военном деле, патриотами, вступившими на путь борьбы за объединение азербайджанских земель. Будучи продолжателями и приверженцами политической борьбы, начатой предками Исмаила за создание единого Азербайджанского государства, они до самого последнего достойно исполняли свою роль при Шахе Исмаиле и остались преданными своим идеалам. Говоря об эпохе Шаха Исмаила, необходимо уяснить тактические и стратегические задачи и меняющиеся цели каждого похода на разных этапах, понять суть завоевательной политики и ее глубокий смысл, который заключается в создании централизованного Азербайджанского государства Сефевидов. Биография Шаха Исмаила Сефеви — это не только перечень битв, но и иллюстрация его разносторонней политической деятельности, сыгравшей большую роль в жизни многих народов Передней Азии.

Несмотря на очень юный возраст Шаха Исмаила, его талант полководца, смелость воина и ум правителя всегда восхищали правителей на Востоке и на Западе, видных людей того времени, и продолжают восхищать по сей день. Взгляды Шаха Исмаила Сефеви на политико-правовое устройство государства сформировались с самого детства в годы его воспитания и подготовки к деятельности в качестве предводителя кызылбашского движения. К формированию его личных и политических качеств приложили усилия сефевидские эмиры, а также главы других тюркских племен, но в основном они складывались под влиянием многочисленных внутриполитических факторов. Неслучайно видный английский философ и государственный деятель Ф.Бэкон (1561—1626) поражался достоинствам Исмаила и ставил его в один ряд с выдающимися политическими деятелями европейской истории. Жан-Поль Ру же идет еще дальше, смело называя Исмаила вундеркиндом, не отрицая при том огромные заслуги его окружения. (См. Жан-Поль Ру. Там же, стр. 304). Однако не надо забывать, что в мировой истории Шах Исмаил не был единственным примером, когда осуществление полномочий главы государства было доверено окружению, будь то коллегиально (регентский совет) или единолично (регент). Как институт государственного права, регентство (от лат. regere — управлять, царствовать) было распространено в той же Турции, в Европе и на Востоке при наличии малолетнего наследника, когда окружение или конкретный регент или регентша руководили страной до периода, когда наследник был готов принять на себя бразды правления. Я уже писал, что Гюнтай Ганчалп в книге «Сефевиды» (Sяfяvilяr, Баку, 2012 г.) считает, что Шах Исмаил принес азербайджанским тюркам одни только беды и неразрешимые проблемы, с которыми они сталкивались на протяжении последних 500 лет. Шах Исмаил, чтобы захватить власть и сохранить ее в своих руках, расколол тюрков, придал шиизму характер государственной идеологии, ограничил функции тюркского языка, возвысив персидский и т.д., тем самым заложил основы потери азербайджанскими тюрками в Иране своего национального самосознания. Такова, на его взгляд, роль Сефевидов в истории Азербайджана! Он и не скрывает, что у него иной взгляд на то, кто есть Сефевиды. Книга написана Г.Ганчалпом на основе большого числа источников и является результатом раздумий автора о судьбе тюркского этноса. Но при этом она не лишена ложного принципа в подходе к познанию конкретной фазы истории, хотя автор и пытается убедить читателя, что его исследование опирается на принципы философии истории. Однако, если именно с этих позиций анализировать эту работу, то сложно не заметить, что в ней немало и субъективизма. Но обвинить автора в этом невозможно. Эмоциональная составляющая — результат всего им пережитого и осмысления периода истории страны после Шаха Исмаила. Безусловно, шиизм, являющийся одним из основных течений в Исламе, был использован Шахом Исмаилом в качестве государственной идеологии для достижения главной цели — создания централизованного государства. Однако не его вина в том, что впоследствии содержание шиизма было существенно политизировано, а также изменено новыми дополнениями, которые служат основанием для жесткого критического отношения к наследию Шаха Исмаила со стороны Г.Ганчалпа. К сказанному можно добавить и то, что роль религии в государственном управлении Ирана до исламской революции 1979 года отличалась от ее места в Османской империи. В Иране до низложения шаха Мухаммеда Рзы Пехлеви религия не имела организационно-политического статуса. Вообще, в Исламе отсутствует жесткая институциональная организация духовенства, подобная, например, католичеству, объединяемому папским престолом. Да и в большинстве стран мира религиозные функционеры не образовывали общественного института сплоченного духовенства.

В отличие от иранского шаха, турецкие султаны с 1517 года сочетали титулы султана и халифа, являясь формальной главой Исламского мира. Это давало основание для имперских завоеваний в Исламском мире и оправдания кровопролитных войн с мусульманскими государствами, такими как государство Сефевидов, Мамлюков в Египте и т.д. Как пишет И.Фадеева, «концепция государства в Османской империи имела смысл только в религиозном контексте. Религия обеспечивала не только данность политического руководства, но и его стабильность, что достигалось минимизацией упований на правительство». (См. Фадеева И. «Концепция власти на Ближнем Востоке». М., 1993, стр. 63). Кроме этого, религия была связующим звеном между центром и окраинами Османской империи, в которой вся местная власть находилась под опекой и неусыпным контролем исламского духовенства. Обобщая комментарии и отклики на мою статью о Шахе Исмаиле, мне хотелось бы, чтобы мы изменили свой взгляд и отношение к национальной истории и не судили о личностях, исходя из своих субъективных взглядов или же идеологических соображений. Нельзя ставить им в вину малозначащие факты на пути достижения великой цели. Исторические личности наподобие Шаха Исмаила и Гейдара Алиева наделены способностями видеть не только настоящее, но и проникнуть своим умом и в будущее. Именно качества стратегических провидцев обеспечивали им динамику политических решений. Даже подлинные документы, встречающиеся в трудах историков, сегодня интерпретируются иначе, поскольку в свое время были созданы в целях защиты конкретных политических интересов, исходящих из задач и потребностей своей эпохи. Бесспорно, политика и время наложили печать на сочинения историков, обращавшихся к тематике Шаха Исмаила Сефеви. Однако во избежание повторения ошибок и ради восстановления исторической справедливости должна в корне измениться методология изучения отечественной истории, которая изначально основывалась преимущественно на фактографии, на описании событий, исключая теорию познания, положения философии истории, позволяющие оценивать сущность того или иного исторического феномена путем комплексного подхода, учитывая все образовавшие его обстоятельства. Серьезный исследователь не может выйти за пределы исторического времени, ибо время должно липнуть к его мысли. Для реальной, объективной и корректной оценки деятельности какой-либо исторической личности или сущности процесса необходимо для начала изучить обстоятельства их возникновения, условия, благоприятствующие их становлению, его значение по сравнению с похожими явлениями предыдущих эпох, а лишь потом предаваться подробностям хронологии. Иначе мы окончательно потеряем то огромное историческое наследие, которым мы располагаем благодаря деяниям наших предков. И надо всегда помнить, что, к сожалению, мы окружены недоброжелателями, пытающимися присвоить то, что в действительности принадлежит нам. Великие личности, как правило, отражают определенную историческую фазу или эпоху. Завоевания Александра Македонского соответствовали сложившимся историческим обстоятельствам. Однако на определенных отрезках истории не всегда появляются личности, способные реализовывать задачи, которые она выдвигает. Но, с другой стороны, если бы завоевания Александра Македонского или Чингисхана не были подготовлены историческими обстоятельствами, если бы не была выработана новая военная доктрина и создано техническое превосходство, то одной гениальности было бы недостаточно для достижения поставленной цели. Следовательно, для решения исторической задачи должны созреть соответствующие исторические условия, людской, военно-технический потенциал и личность, обладающая необходимыми для этого качествами.

Нашим историкам стоит серьезно задуматься о методах трактовки исторических фактов и их теоретического осмысления, иначе отечественная историография, если выражаться словами известного английского философа Робина Джорджа Коллингвуда (1889—1943), превратится в механизм «ножниц и клея», в скучное описание фактов. История азербайджанского народа многообразна, и последовательность эпох и обществ, имеющих уникальный характер, незаменима. И потому задача историка — в самой действительности найти исторические целостности, представляющие собой политическую и духовную культуру народа. Азербайджанцы являются наследниками некогда созданной великой державы, в которой были объединены различные этносы, считающие ее своей Отчизной. От наших предшественников нам достались неповторимая история, ареал проживания нашего народа, богатая культура и традиции толерантности. Наши отцы, деды и прадеды по кирпичику закладывали фундамент азербайджанской государственности для будущих поколений. И все это бесценное богатство принадлежит азербайджанскому народу. И как не вспомнить известное выражение Авраама Линкольна «of the people, for the people, by the people» («принадлежит народу, для народа, и руководится народом»). И вместе с тем, мы являемся преемниками первой демократической республики в истории мусульманского Востока. Май 1918 года впервые стал символом воплощения в жизнь азербайджанской национальной идеи. Отцам-основателям молодого государства пришлось вести ожесточенную борьбу за международное признание Азербайджана как независимого государства. Однако интересы великих держав, политическая конъюнктура стали серьезным препятствием для его сохранения. Несмотря на то, что независимое Азербайджанское государство начала XX века было жестоко подавлено, спустя семь десятков лет азербайджанский народ осуществил заветы наших предков. Грамотная и последовательная реализация национальных интересов в 1970-е—1980-е годы (и это в условиях тотального контроля со стороны центральной власти) подготовила почву для разворота народного движения в стране в конце 1980-х годов, создав платформу для обретения государственной независимости в 1991 году. Конец XIX — начало XX века были периодом сложной борьбы светлых умов Азербайджана за реализацию народной идеи — восстановления Азербайджанского государства. Эту идейно-политическую эстафету в 1969 году принял на себя Гейдар Алиев. 17 ноября 1991 года в Нахчыване именно он поднял флаг свободного Азербайджана, и он же завещал нам, чтобы этот флаг никогда не опускался. Начиная с середины 1993 года Гейдар Алиев осуществил вековую мечту наших предков, заложив основу независимого Азербайджанского государства современного типа. Он принес стране стабильность и вывел ее из тяжелого политического и экономического кризиса, смог предотвратить ее развал, положить конец гражданской войне, консолидировал общество. И добился он всего того, что мы сегодня имеем, благодаря политической прозорливости, несгибаемой воле и силе характера. Гейдар Алиев вошел в историю как архитектор современного Азербайджана. *** История, как известно, — это наука, но наука особого рода, изучающая прошлое человечества во всем его конкретном многообразии. Ее задача — изучение событий, недоступных нашему наблюдению. Эти события изучаются логическим путем, в результате чего историк, проанализировав что-то другое, доступное нам, именуемое источником, делает вывод, касающийся его познавательных интересов.

Немецкий философ Георг Зиммель (1858—1918) писал, что задача истории заключается в том, чтобы «познавать не только познанное, но и желаемое, и прочувствованное, а разрешима эта задача лишь тогда, если в какой угодно психической обстановке желаемое действующим лицом будет желаемо и пишущим, прочувствованное перечувствовано им.» (См. его «Философия истории». «Книжное дело». М., 1898, стр. 18). Историческая наука стремится к восстановлению последовательности событий. Она использует научные законы как инструмент для изучения исторической целостности. Но некоторые исследователи отрицают закономерности исторического процесса. Согласно противникам существования исторических законов, история состоит из уникальных событий и процессов, которые невозможно подвести под единый закон. Каждое историческое событие обладает своей спецификой, зависимостями и взаимосвязями. Однако надо сказать, что позиция тех, кто отрицает закономерности исторического процесса, не без изъянов. В истории существует сочетание объективных и субъективных факторов. Содержание причин исторических событий можно раскрыть только в результате взаимодействия этих двух факторов. Именно это и делает важным поиск новых подходов, вносящих ясность в проблематику закономерности исторического процесса. Любая история, будь это история конкретного отрезка времени или история крупных событий, — это всегда история какой-нибудь целостности. Историческая наука превращается в философию, когда она пытается понять смысл этого целого. Историческая наука не ограничивается последовательным изложением фактов, а, основываясь на законах мышления, связывает их друг с другом. В исторических событиях никогда не бывает одной причины. Поэтому важнейшая проблема истории — это проблема понимания, т.е. познание предмета исследования в его взаимосвязи. Понимание возможно только тогда, когда объекту, на который оно направлено, придано смысловое значение. При историческом понимании происходит дальнейшее осмысление того, что имеет некоторую ценность или представляет некоторый интерес. Понять — это значит с очевидностью установить связь явлений, воспроизвести в себе некий психический процесс, связанный с предметом познания, отражением явления прошлого. Любые исторические события могут быть поняты и правильно оценены лишь при условии рассмотрения их в конкретных исторических условиях и связях. К каждому событию надо подходить исторически, в связи с другими, в связи с конкретным опытом истории. Например, Александр Македонский начал свои завоевательные походы на Восток не только по причине того, что хотел быть властителем мира, но также и потому, что персидская империя угрожала греческому миру, преследуя аналогичные цели. Историческая наука не может иметь исключительно описательный характер. Она должна выявлять элементы, связи, структуры общества, механизмы исторического процесса. Набор фактов, их систематизация и анализ в связи друг с другом — все это является внутренней основой исторической науки. Даже при этом историческая наука создает фактографическую картину развития общества. Подобная процедура — лишь одна из сторон истории как науки. В результате этого в истории значительное место занимают повествование и описание. Но ценность исторической науки не только в том, чтобы пересказывать события, не пытаясь понять и объяснить их. На основе накопленных фактов историк приходит к пониманию сущности отдельных явлений и процессов в жизни общества, особенностей в историческом развитии отдельных стран и народов сравнительно с другими и т.д. Теоретическое обобщение, осознание совокупности накопленных и исследованных в зависимости друг от друга фактов и выводов и есть вторая сторона истории как науки.

Единство и взаимосвязь этих двух сторон исторической науки неразрывны. Нарушение этого принципа ведет к ошибочному подходу познания истории того или другого общества. Не всегда научность исторического познания определяла суть исторической науки. В ходе развития исторической науки вместе с изменением и пониманием предмета и задач истории происходило изменение метода познания и осмысление исторических явлений, вырабатывался научный метод познания истории. «История как наука является самым убедительным примером того, что цель науки — не только объяснение изучаемых явлений, но и их понимание… Цель всякой науки — объяснение. Объяснение используется в истории, но объяснение несколько необычного типа, названно «рациональным объяснением»… Соотношение объяснения и понимания является реальной проблемой методологии науки, привлекающей все большее внимание». (См. Ивин А.А. «Современная философия науки». М., 2005, стр. 428, 430, 457). Иначе говоря, речь идет о том, что история как наука стремится не только объяснить какие-то события или же процессы, но и понять их суть. Так, при объяснении действий исторической личности историк обязан вскрыть те мотивы, которыми эта личность руководствовалась, демонстрируя, насколько те или иные поступки были целесообразны. Если в прошлом историк занимался определенным хронологическим периодом и страной, то современный историк свои разработки строит на основе теоретической истории. Его интересует не только взаимосвязь событий, но и эволюция определенных социально-экономических и психических структур, процессов и отношений. История вышла из описательного метода и не зациклена на сравнительном методе. Она стала более теоретичной. И это в результате того, что «историческая наука существенно обогатила свои методы: тут и строгий количественный анализ, и структурные методы, и семиотика, и ряд других подходов». (См. «Философия и методология истории», Сб. статей под ред. И.С.Кона. Изд. «Прогресс», М., 1977, стр. 15). Пробуждение у историков интереса к теории свидетельствует о том, что современная историческая наука имеет дело с изучением множества различных структур — экономических, социальных, структур сознания, культуры, мифа и т.д. Но следует «различать структуру и результаты совокупной деятельности людей и индивидуальные методы и поступки каждого человека в отдельности. Тезис об объективной закономерности исторического развития означает, что деятельность каждого нового поколения людей протекает в условиях, унаследованных от прошлого. Но эти «условия» или «структуры» суть объективированная деятельность прошлых поколений, так же как наша сегодняшняя деяwтельность предопределяет…возможности и направление деятельности следующего поколения». (См. там же, стр. 29). Объект истории принадлежит прошлому. Но не все события исторического прошлого доходят до нас. Память сохраняет только те события, которые изменили жизнь народа. И если я понимаю своих граждан, то только потому, что мы представляем одну и ту же суть, имеем общий язык общения, пользуемся одними и теми же ценностями, принадлежим одной и той же культуре. Мы познаем себя благодаря нашей общей истории.

Любая наука развивается на основе накопленного опыта. Историческая наука также представляется наиболее существенным отражением исторической мысли предшествующих поколений. Новое же знание вбирает в себя ценное содержание не только предыдущего, но и всех более ранних знаний, относящихся к исследуемой исторической проблеме. Историк не должен довольствоваться выявлением только фактов. Цель научного труда по истории — воспроизведение событий изучаемого прошлого. Ведь прошлое также обладает реальностью. Отражение исторической реальности и есть воспроизведение истории. Ученый воссоздает прошлое, пытаясь приблизить описание и анализ событий к тому, что имело место в действительности. Задача исторического познания состоит в том, чтобы дать как можно верную копию реальности, хотя в истории степень релятивности (условности) знания больше, чем где бы то ни было. Знания, полученные из прошлого, принадлежат настоящему. Без их научного осмысления невозможно двигаться вперед. Прошлое живет в созданной культуре, в сложившихся социальных связях и традициях, даже в социально-политическом строе и т.д. Прежде чем приступить к изучению конкретного исторического вопроса, историк непременно должен помнить, что в историческом исследовании научное наследие представлено следующим образом: исходя из накопленных знаний, историк пытается решить задачи, которые выдвинули другие исследователи; в ходе выявления противоречий между новыми фактами и старым знанием последнее подвергается научной критике. Новое понимание рождается всегда в процессе критики и научной переработки прежней исторической мысли. Поэтому выявление строгих причинно-следственных связей исторических событий с научной точки зрения весьма важно. Процесс познания нельзя отделять от практической деятельности людей в прошлом. Мыслящий ум замечает единство и различие между фактами, и потому концентрируется на наиболее значимых. Изучая прошлое, историк все глубже вникает в суть событий. Этот процесс познания должен продолжаться до тех пор, пока описание изучаемого периода не станет адекватным содержанию исторического события. Поэтому задача исторического исследования состоит в том, чтобы из совокупности исторических событий, дошедших до нас, выбрать те, которые имеют существенное значение и подпадают под научную теорию, составить с их помощью историческую картину, вскрыть существующие между ними связи. Познание истории — творческая деятельность историка, ориентированная на получение достоверных знаний об изучаемом периоде истории. Поэтому историк призван стремиться к объективному историческому знанию, и это знание должно представлять собой не соединение отдельных исторических фактов или событий, а научную теорию. Эта теория должна быть логически последовательной. Научное знание истории всегда стремится приобрести форму научной теории, т.е. системы научных утверждений, дающей целостное представление о существенных связях изучаемой области истории. В чисто логическом смысле теория — это совокупность высказываний, замкнутых относительно логического исследования. Если исходить из позиции логики, то теорией может быть даже отдельное высказывание, взятое вместе с его логическим следствием. Теория должна максимально полно объяснять исторические факты и события, подводя их под систему связей, конституируемых как лежащие в их основе. «С методологической точки зрения любая теория должна стремиться к максимальной полноте и адекватности описания, целостности и выводимости своих положений друг из друга, внутренней непротиворечивости». (См. Всемирная Энциклопедия. Философия. М. АСТ Минск, 2001, стр. 1069).

Профессиональный историк должен стремиться не только относить к ценностям исторические факты, но и иметь о них ценностные суждения. Он не должен осуждать или же хвалить, в противном случае он становится на путь субъективизма. Объективный исследователь все время пытается находить ценности, свойственные изучаемому им периоду. «Историк не может произвольно соединять мотивационные комплексы, выявленные им при изучении источников; он должен найти правильные их пропорции, определить их отношения друг с другом для того, чтобы воспроизвести истинную картину мотивационных горизонтов, а тем самым картину и всей исторической действительности». (См. «Философия и методология истории», стр. 195). Погрешность некоторых историков состоит в том, что они не могут ясно отличить вопрос об источниках от вопроса об истинности. Проблема истинности какого-то исторического утверждения может быть решена «исключительно или главным образом только в свете происхождения каких-то источников. Но, в общем, эти вопросы различны, и истинность некоторого утверждения или какой-то информации мы, как правило, устанавливаем не с помощью обращения к источнику или происхождения информации, а более прямым путем — посредством критической проверки самих утверждаемых фактов». (См. Поппер Карл. «Предположения и опровержения». М., 2008, стр. 49). Проблемы отбора исторических фактов изучаются как историками, так и философами. В практической деятельности историки признают необходимость отбора фактов, поскольку не все они могут быть использованы для обобщения, философы же пытаются оправдать этот отбор, который с точки зрения теории представляется как неизбежным, так и произвольным. Все зависит от научной добросовестности историка. Историческая наука не является фотографическим снимком воспринятого, она создается на основе глубокого осмысления и анализа. Историческая наука — особый вид познавательной деятельности, направленной на выработку объективных, системно организованных и обоснованных знаний о человеческой истории, это теоретическое осмысление исторической реальности. Историк, погружаясь в исторические события, должен идти от следствия к причинам, породившим эти события. Немецкий философ Георг Зиммель по этому поводу пишет следующее: «Если мы говорим, что одно сложное историческое (umfassend) событие является причиной другого, т.е. что оно закономерно породило его, то это значит, что частичные силы, проявлением которых является первое, развивались далее так, что породили второе. Но те же последовательные явления могут произойти из весьма различных групп причин. Действительно силы истории нам доступны всегда лишь благодаря заключению от следствия к причине и поэтому заключают в себе всю сомнительность такового. Поэтому возможно, что два совершенно одинаково проявляющиеся состояния или события породят совершенно различные следствия; даже более, два явления в своем развитии могут проходить очень много ступеней совершенно параллельно, так что и последующие, причинно ими определяемые, также должны необходимо считаться параллельными, — и все же на определенном пункте они отключаются друг от друга и тем указывают на то, что действующие силы прилагаются не к явлениям в их целом, а к элементам, лежащим глубже их. Поэтому на основании того, что сложные явления часто вытекают одно из другого, нельзя еще заключать, что их связывает закон, содержание которого и есть порождение одного из другого» (См. Зиммель Г. «Проблемы философии истории. Этюды по теории познания». «Книжное дело», М., 1898, стр. 55).

С какой целью изучается история? На этот вопрос отвечает английский историк, профессор Кембриджского университета Питер Ласлетт. «Историю пишут, — отмечает он, — преследуя самые разные цели, которые и сами по себе могли бы стать вполне законным предметом научного исследования… Реконструкции прошлого и его интерпретации строятся для того, чтобы примирить некоторое общество (или какую-либо группу) с его прошлым и с тем, в чем его настоящее отличается от этого прошлого. Они нужны для того, чтобы сделать понятным каждому новому поколению положенное ему место во времени. Они нужны для оправдания религиозных верований и обрядов, для обоснования политических действий, для обогащения эстетического и интеллектуального опыта и просто для того, чтобы удовлетворить любознательность». (См. «Философия и методология истории», стр. 199—200). Немецкий философ и просветитель, автор сочинения «Идеи к философии истории человечества» Иоганн Гердер (1744 — 1803) писал, что в ходе мировой истории бесконечное множество человеческих сообществ формируется изолированно друг от друга под воздействием физических и климатических условий их жизненного пространства. Каждое из них выработало своим неповторимым способом некоторый индивидуальный баланс чувственных восприятий, невоспроизводимый никаким другим народом. Этот «народный гений» с самого начала был воплощен в мифологии, религии, поэзии, короче в «народной культуре», за пределы которой не может выйти ни один представитель данного народа. В последующем развитии культуры могут появиться и рациональные элементы, но на всех этапах ее существования любое произведение литературы, искусства и музыки является в своей сущности отражением эффективной «души народа». (См. «Философия и методология истории», стр. 265). По его мнению, природа исторических событий скрывается в эмоциональных различиях человеческих коллективов. История включает в себя в качестве элементов: историческую реальность, историческое знание, историческое исследование, исторический метод, исторический опыт. Будучи сложной системой, история предполагает именно системный анализ, который помогает давать наиболее полное определение истории как реального исторического процесса, адекватно отраженного в историческом знании. Таким образом, предметом исторической науки являются исторические события и факты. Историческая наука проникает в самую глубокую сущность истории, если она опирается на теорию познания. Поэтому проблема научности исторического познания является для нас на сегодняшний день чрезвычайно важной. Это обуславливается и тем, что, входя на протяжении многих веков в состав тех или иных крупных государственных образований, наконец-то на исходе ХХ в. мы обрели государственную независимость, что дает возможность без постороннего диктата, самостоятельно взглянуть на национальную историю. В результате сегодня в историческом познании происходит критическая переоценка традиционной методологии анализа и объяснения отдельных периодов нашей истории в целом и отдельных исторических событий. В исторической науке намечаются сдвиги, возрос явный интерес к древней и средневековой истории Азербайджана; историческая наука обогащается новыми источниками из музеев и библиотек зарубежных стран; формируется новый научный корпус из молодых специалистов со знанием языка оригинальных исторических текстов и т.д. Однако позитивно оценивая происходящее в социально-гуманитарной науке, вместе с тем важно отметить, что наша историческая наука еще полностью не избавилась от фактографии, а также описательного метода.

Гносеологический нигилизм, увлечение фактологическим материалом заслоняют собой глубокий продуктивный научный анализ национальных исторических процессов. Как метод проблемы взаимосвязи эмпирико-фактологического и логико-рационального уровней познания нашей истории в целом еще не нашли свое достаточное применение в научных исследованиях. В условиях, когда методологические проблемы исторического познания становятся важным условием новых научных подходов к анализу истории Азербайджана, к объяснению событийных явлений прошлого, наши историки не утруждают себя целенаправленно заниматься методологической проблематикой. Между тем, фактор методологии играет ключевую роль в глубокой научности исторического познания. Склонность к превращению истории из науки о событиях в науку о социальных и исторических процессах, отношениях и структурах в азербайджанской историографии еще не представлена как следует. Нет необходимости доказывать, что «метод», «методика» и «методология» тесно связаны между собой, но не тождественны. В методологической литературе «исторический метод» считается основным ядром понятия «метод исторической науки». Методология истории не сводится к методу, они не совпадают, так же как не идентичны предмет науки и сама наука. Методология истории — это учение о методах понимания истории. Сопоставление метода и методологии представляется как частный случай сопоставления предмета и науки. В методологической литературе методология рассматривается как наука о методе, а само понятие «метод» — предмет этой науки. Болгарские философы Г.Гиргинов и М.Янков утверждают: «Методология не включает методы, а превращает их в предмет исследования. Метод является предметом интерпретации в методологии. (См. «Методология как раздел гносеологии», Жур. «Вопросы философии», 1973, №8, стр. 127). Это дает основание утверждать, что методология истории не есть методика исторического исследования. Методология истории значительно шире содержания методики исторического исследования. Методология — учение о способах организации и построения теоретической и практической деятельности человека. Она связана с динамикой познавательных проблем, формированием новых познавательных установок и т.д. Методология является важным пунктом также осмысления и переосмысления исторической проблематики. По мнению Н.М.Дорошенко, методология истории, будучи сложной системой знания, является некой теорией, включающей знания о принципах, законах и методах исследования как общих, обязательных для всех наук, так и особенных, опирающихся на теорию (теорию исторического процесса, теорию исторического знания, теорию исторического исследования, теорию исторического метода) и практику исторических, историографических и источниковедческих исследований. Включая эти уровни, образующие единое устойчивое целое, методология истории представляется как сложная многоуровневая система, обладающая замысловатой структурой. (См. его «Методология истории: теоретические и философские основания». С-П., 2007, Глава 1). Методология истории имеет свой предмет исследования, свою историю и логику развития. В ее задачу входит анализ методов, применяемых в исторической науке, классификация и систематизация их. Однако в рамках исторической науки ограничены возможности добиваться автономности и утверждения своеобразия задач методологии истории. В целях восполнения этого пробела требуется объединение историко-философских знаний. Историки должны применять традиционные методы к анализу конкретного исторического материала, обогатить этот анализ чувственным опытом, а философы, в свою очередь, могут дополнить этот научный процесс применением к анализу этих явлений общих теоретико-познавательных принципов. Тем самым, философия расставляет необходимым образом акценты в подходах к изучению истории. Страницы:

Так как в задачу методологического анализа входит не только исследование применяемых в исторической науке методов, но и использование уже имеющихся теорий, принципов мировоззрения, законов общественного развития, философских категорий, то задачу утверждения самостоятельности и своеобразных возможностей методологии истории можно решить только на уровне философии. (См. там же). На мой взгляд, подобный подход представляет собой синтез двух начал, который играет фундаментальную роль для достижения научности в историческом познании. Это не исключает того, что формирование современной методологии истории включает в себя две тенденции: одна связана с описанием того, что делается в практике исторических исследований, с обобщением методологического опыта историка, другая — с применением философской методологии к конкретным историческим исследованиям. Эти две тенденции находят широкое применение в трудах западных авторов. Так, например, если английский историк Э.Дж.Хобсбоум определяет задачи методологии истории в рамках первой тенденции, то канадский философ Уильям Дрей придерживается второй тенденции. Он пишет: «…я не стал бы ограничивать задачу философа простым описанием того, что делается в практике исторических исследований. Его деятельность… заключается в прояснении, а не в дублировании; от философа мы ожидаем скорее рациональной перестройки практики, чем ее копирования». («Философия и методология истории», Сб. статей, М., 1977, стр. 40). Надо сказать, что в научных суждениях о предмете исторической науки, ее методах и т.д. всегда присутствует философское содержание. Но не всегда в понимании структуры и функции методологии истории это содержание рассматривалось как единство исторического и логического, теоретического и философского анализа. Тогда как в контексте этого единства методология истории может быть определена и как история методологических учений, и как логика, занимающаяся анализом определений «метод», «методика» и «методология» в различных их связях и отношениях. Одним из критериев научности является наличие теории метода и применение этой теории к анализу конкретных методов. Но метод не самоцель, он несет смысловую нагрузку и приобретает значение только в связи с познанием и действием. Гегель определял метод как орудие и средство познающей деятельности. Связав метод с познанием, он дал ему содержательную характеристику: «Метод есть… душа и субстанция, и о любом предмете мы должны сказать, что мы его постигаем в понятии и знаем его в его истине только постольку, поскольку он полностью подчинен методу; он есть собственный метод всякой вещи». (См. Гегель Г.В.Ф, Соч., Т VI, М.-Л., 1929—1959, стр. 298). Связи и взаимоотношения метода с познанием и действием устанавливаются на уровне философского анализа, предметом которого является не столько сам исторический метод, сколько его общие связи и отношения. На этом уровне в задачи методологии входит решение вопросов о соотношении исторического метода и предмета исторической науки, исторического метода и исторического знания, исторического метода и исторического исследования, исторического метода и исторического опыта. Эти задачи решаются в прямой зависимости от философского анализа истории, исторического знания, исторического исследования, исторического опыта. Поэтому методологический анализ напрямую переплетается с онтологическим (с учением о бытии — Р.М.), гносеологическим, логическим, аксиологическим (с точки зрения теории ценностей — Р.М.) и праксеологическим (с позиции программно-концептуального проекта — Р.М.) анализом. (См. Дорошенко Н.М., там же).

В свете философского анализа метод истории освещается с новых ракурсов, которые остаются незаметными на прежних уровнях. Благодаря философскому анализу развивается новое научное знание об историческом методе — о методологии. Философский уровень является фундаментом методологического знания. Когда мы говорим о методологии истории, то мы имеем в виду именно философию. Значение, которое она имеет в системе современного научного знания, не сводится к методологическому обоснованию исторической науки. Нет, это не так. Историческая наука в той или иной степени находит в ней основополагающие методологические идеи или положения. Историк находит научное решение изучаемых проблем в самой философии, которая является всеобщей методологией. Решая научные задачи, историку приходится сталкиваться с рядом гносеологических, логических и даже эстетических проблем, которые перед ним встают по-иному, нежели перед другими исследователями. Таким образом, решение вопроса о значении и своеобразии метода истории невозможно без общего понятия об истории и нуждается в выходе на философию истории, установлении связи методологии истории с теорией исторического процесса. Высшим уровнем философско-методологического анализа является определение места и роли самой методологии истории в системе философских, исторических и методологических теорий. Только в таком сопоставлении становится ясным значение и своеобразие методологии истории, ее место в структуре современного знания. Более того, устанавливаются связь и взаимодействие с философией истории и теорией исторического процесса, с общей теорией познания и теорией исторического знания, с диалектической и формальной логикой и теорией исторического исследования. Именно на этом уровне раскрывается содержание методологии истории. Наряду со сказанным, следует отметить, что методология истории определяется как в узком, так и широком значении. В первом случае речь идет о предметном определении методологии истории как учении о системе методов, применяемых в исторической науке. Но это определение не дает полного представления о ее возможностях. Надо чтобы в него было включено все богатство эмпирических и теоретических, исторических и логических, конкретно-научных и философских черт. Во втором случае методология истории может быть определена как комплексное, системное знание о методах исторической науки, включающее и общие философские положения, применяемые во всех науках, и частные, опирающиеся на теоретические положения (теорию исторического процесса, теорию исторического знания, теорию исторического исследования и т.д.) и практику исторических, историографических и источниковедческих исследований. Принятие во внимание всех этих связей и отношений позволяет полнее понять методологию истории как специальной области научного знания, определить ее место в структуре современного обществознания. (См. Дорошенко Н.М., там же). Исходя из структурной принадлежности, методология истории может рассматриваться в системе понятий разного уровня. В частности, в структуре философского знания методология истории входит в систему философских дисциплин: теория исторического процесса, теория познания, логика, аксиология, праксеология, что помогает выяснить различные ее связи и отношения.

ПОбобщая сказанное, отметим, что предметом исторического процесса является историческая реальность. Предметом методологии истории выступают способы познания этой реальности, методы познавательной деятельности. Теория исторического процесса представляет собой теоретическое отражение общественных отношений, процессов, структур и ролей. Методология истории есть основанное на этой теории учение о способах и средствах их познания. Далее, теория исторического процесса — это система философских положений об истории. В методологии истории раскрывается методологическое значение этих положений. Также важно иметь в виду, что теоретические положения превращаются в методологические и используются как нормативные и регулятивные установки для научного познания истории. Во избежание поверхностных подходов к отдельным явлениям национальной истории ученый в своей исследовательской деятельности должен опереться на научный метод, который окажет ему необходимую услугу во всестороннем раскрытии картины исследуемого периода или же события. Призыв усилить внимание к глубокому изучению проблем нашей истории не должен кого-либо удивлять. Удивление может вызвать лишь тот факт, что этот вопрос возник лишь сегодня. Считаю, что и на это имеется ответ: если в прошлом нация была озабочена своим самосохранением, то после восстановления независимости она мысленно вернулась к своим истокам, решила глубже познать свою историю, необходимую человеку для утверждения своего «Я». В этом и состоит суть социального заказа общества нашим историкам. Сегодня, когда дезинформация, идеи исламофобии, а также предпринимаемые некоторыми внешними антиазербайджанскими кругами попытки представить азербайджанцев как народ, не имеющий своей национальной истории, углубленное изучение истории нашего народа может быть самым эффективным им ответом. Историки своими научными трудами должны помочь нашим гражданам найти рациональный ответ на интересующие их вопросы относительно истории азербайджанского народа. Интерес к истории является свойством человеческой природы, потому что она неотделима от стремления человека познать самого себя. Именно это врожденное качество влечет нас вперед и назад, в будущее и к прошлым событиям. Я абсолютно не сомневаюсь в том, что желание познать прошлое будет волновать и грядущие поколения. Это чувство свойственно человечеству с тех пор, как люди начали создавать сообщества себе подобных. Выдающийся историк и ученый-энциклопедист первой половины XIX века А.А.Бакиханов писал: «К истории мы имеем природную склонность… История знакомит нас со степенью образования народа и его нравственности, с выгодами совместного существования и политики, и потому надлежит ее считать одной из высших духовных наук. Она есть наставница, в школе которой все представители рода человеческого пользуются ее уроками… Она представляет нам будущее в нарядах прошедшего. Описываемые ею деяния прошедшего служат руководством будущему. Жить настоящим, не ведая прошедшего, значит войти в пустыню без пути и блуждать в ней без цели… Изучение Истории особенно важно для того народа, чью прошедшую жизнь она описывает. Она знакомит его с качествами родной земли его, с характером племен, ее населяющих, и выводит результаты из всех взаимных отношений народов, указывая на вред и пользу» (См. Бакиханов А.А. «Гюлистан-и Ирам», Изд. «Елм». Б., 1991, стр. 9).

Подлинная история народа всегда что-то сообщает нашим чувствам. Благодаря эмоциональным чувствам, в которых отражается устойчивое личностное отношение индивида к определенным событиям или процессам, мы и храним память о значительных событиях нашей личной жизни. Именно по этой причине изучение истории является из всех других занятий наиболее важным для воспитания настоящих граждан и патриотов. Еще английский мыслитель, писатель и политик лорд Болингброк (Генри Сент Джон, 1678—1751) писал, что «история — это философия, которая учит нас с помощью примеров. Нам достаточно бросить взгляд на окружающий нас мир, чтобы увидеть каждодневное воздействие силы примера; достаточно обратить свой взор вовнутрь, чтобы сразу обнаружить, почему пример обладает такой силой». (См. его «Письма об изучении и пользе истории». Изд. «Наука». М., 1978, стр. 11). Надо ли изучать историю, и для чего она нужна? Ответ один — история нужна человеку для самопознания. Ценность истории заключается в том, что благодаря ей мы узнаем о событиях прошлого своего народа, о движущих силах в жизни предков, о народных вождях, исторических личностях, благодаря которым народ не исчез, не затерялся на задворках истории, и т.д. Она нужна народу, чтобы осмыслить свое настоящее и определить путь в будущее. Нет необходимости доказывать, что история — это разновидность науки, т.е. той формы мышления, при помощи которой ученый задает вопросы и пытается найти ответ на них. История — наука о событиях, человеческих деяниях, совершенных в прошлом. Суть науки не заключается в систематизированном собрании каких-то фактов в соответствии с конкретной задачей. Наука, как писал Робин Джордж Коллингвуд, «состоит в концентрации мысли на чем-то таком, чего мы еще не знаем, и в попытке его познать. История есть интерпретация фактических данных…» (См. его «Идея истории. Автобиография» Изд. М., 1980, стр. 12, 13). Историческая наука занята изучением конкретных, специфических событий, их осмыслением и объяснением. «С нашей точки зрения, — пишет Карл Поппер, — задача истории как раз и заключается в том, чтобы анализировать отдельные события и объяснять их причины». (См. Карл Поппер. «Нищета историцизма», М., 1993, стр. 165). Историческая наука является особой формой мысли. Поэтому на вопросы о природе, предмете, методе и значении этой формы мысли должны отвечать люди, которые имеют собственный опыт исторического мышления. Иначе говоря, они должны быть профессиональными историками. Историк обязан располагать не только опытом самостоятельного исторического мышления, но и осмыслить этот опыт, сделать его предметом своего переживания. Более того, историк должен быть не только историком, но и философом. В его философских размышлениях необходимое внимание должно быть уделено вопросам исторического мышления. Главное, надо понимать, что сначала приходит опыт, а уже потом — размышление над ним.

По сей день проблематика исторического познания не решена окончательно. В обществознании существует мнение о необходимости дальнейшей разработки философско-методологических проблем исторической науки. Порой некоторые ученые на Западе отдают предпочтение идеализации или же абсолютизации отдельных сторон предмета познания. Но подобный метод поддерживается не всеми исследователями. Очевидно, тут важно придерживаться «золотой середины», что возможно при условии объединения усилий историков и философов. Только при таком совместном подходе можно выработать научные принципы, которые лягут в основу исторического познания. В противном случае историка всегда будет подстерегать опасность необоснованной или же поспешной абсолютизации одного из аспектов исторического познания. Для объективных выводов требуется единство индукции и дедукции, т.е. взаимная коррекция эмпирического обобщения дедуктивным выводом и дедуктивного вывода эмпирическим обобщением (индукция — умозаключение от фактов к общему утверждению; дедукция — выведение особенного из общего. Подобный метод мышления, ведущий от общего положения к частному, также часто применяется в естественных науках и в математике). Идея о сближении истории и философии — основа глубокого исторического познания. Это та методология, которая помогает познанию тех сторон исторических событий, которые по той или иной причине не принимаются во внимание при научном выводе. Вне философии истории, естественно, нельзя говорить о полноте научного познания. Следовательно, история должна вобрать в себя философский метод, его познавательные возможности, а философия — внести необходимые коррективы в свою теорию и метод, опираясь на опыт исторического мышления. Этот так называемый «методологический симбиоз» является эффективным основанием для решения многих научных задач в познании исторических событий. Историк, не имеющий навыков философского мышления, как правило, перенимает без критического осмысления существующие взгляды, которые и приводят, в конечном итоге, к ошибочным выводам и искажению исследуемой проблемы. Происходит это по той причине, что подобные взгляды нередко представляют собой подход, не отвечающий требованиям научного поиска и использованный в свое время для решения совершенно других задач. Подобный тип исторического мышления должен подвергаться объективной критике, которая и откроет путь для построения правильной концепции. Только единство философского и исторического методов мышления дает возможность достичь необходимого результата. Но в этой гармонии решающее значение имеет опыт исторического мышления, потому что без него самая лучшая философия лишается эмпирической основы для своих обобщений. Идея единства опыта и философского обобщения раскрывает перед историком широкую панораму происходящих событий исторического прошлого. Это очень важно, так как задача философии состоит в том, чтобы устанавливать соотношение общего и единичного, обобщать ход исторических событий, систематизировать и объединять прежние точки зрения в цельную концепцию. Так что состояние исторической науки во многом зависит от исходных пунктов суждений, т.е. философских предпосылок. Исследование, основанное только на эмпиризме и фактах, — это признак неполноценного подхода к анализу субъекта познания. Но, если, рассказывая о поступках людей, историк, часто сам того не замечая, углубляется в обсуждение природы человека как субъекта исторических деяний, то это уже философский вопрос, независимо от того, ставится он открыто или только молчаливо применяется как философский метод.

История представляет собой сложный процесс, а не последовательный набор отдельных событий, механически сцепляемых между собой. Исторические события, которые изучает историк, представляют собой конкретный процесс изменения прежнего состояния в новое. В этой составляющей процесса протекает сама жизнь истории. Анализ процесса требует необходимой логики, рассматривающей явления в их изменении и развитии. История — это процесс человеческих действий. Что же касается исторического сознания, то это и почва исторической науки, и в какой-то мере — ее собственный продукт, ибо развитие исторического знания приводит к углублению исторического сознания. Сознание — специфическая форма отражения объективной действительности. Оно — изменчивый феномен. Содержание исторического сознания изменяется вместе с народами и эпохами. В нем преобладают то тоска по прошлому, то желание сохранить настоящее или же надежда на будущее. По мнению Р.Дж.Коллингвуда, историческое сознание есть «воображаемая картина прошлого». Причем, воображение играет в историческом познании не декоративную роль. Его (воображения) роль коституитивна, оно несет саму историческую конструкцию, и в нем оживает весь исторический мир. Историческое сознание, историческое знание (наука) и исторический процесс означают для Коллингвуда в сущности одно и то же, только с различными смысловыми акцентами. Исторический процесс — это то, что может быть доступно историческому познанию, а познанию может быть доступно только сознание. (См. Коллингвуд Р.Дж., стр. 440, 446). Познание — есть творческая деятельность историка, ориентированная на получение достоверных знаний о предмете исследования. Правда выступает в качестве всеобщей цели исторического познания. Р.Дж.Коллингвуд считает, что для историка единственным предметом исследования является «мысль», т.е. целесооб-разная деятельность людей в самых разнообразных формах. История — это воспроизведение мысли прошлого в собственном сознании исследователя. «Это воспроизведение, — пишет Коллингвуд — имеющее... ретроспективный характер, может быть осуществлено только при условии, что историк использует для этого все возможности собственного ума, все свои познания в области философии и политики. Это не пассивное подчинение ума магической силе ума другого — это труд, предпринимаемый активным, а потому критическим мышлением. Всяческое мышление — критическое мышление; мысль, которая воспроизводит мысли прошлого, критикует их поэтому в самом процессе этого воспроизведения». (См. Коллингвуд Р.Дж., стр. 205). Таким образом, по мнению Р.Дж. Коллингвуда, всякая история — это история мысли. И нет ничего, кроме мысли, что могло бы стать предметом исторического знания. Политическая история — это также история мысли, только история политической мысли, «владевшей умами людей, занятых политической деятельностью — разработкой определенной политики, планированием путей ее осуществления, попытками провести ее в жизнь, преодолением враждебного отношения к ней других и т.д.» (См. там же, стр. 385). Историческое знание — это воспроизведение в уме историка мысли, историю которой он изучает. Познать историю можно в двух случаях: «Во-первых, мысль должна найти свое выражение либо в том, что мы называем языком, либо в любой другой из многочисленных форм коммуникативной деятельности… Во-вторых, историк должен быть в состоянии продумать заново мысль, выражение которой он старается понять. Если по той или иной причине он не способен это сделать, то ему лучше оставить выбранную им проблему». (См. там же, стр. 386).

Историческая наука изучает действия людей, но не всякая деятельность является предметом исторического познания, а только целесообразная. Своеобразие этих действий в том, что они обязательно совершаются «с целью», т.е. обязательно должна присутствовать цель в качестве основы, на которой воздвигается вся структура действия, и которой она должна соответствовать. Вопрос только в том, можно ли весь исторический процесс свести к ней, достаточно ли одного знания человеческих целей, чтобы уловить связь и смысл исторических событий. В истории имели место события, которые не оказали какое-либо существенное влияние на исторические процессы. Но как бы то ни было, они представляли часть целого. Поэтому наблюдательный историк не может обходиться просто описанием этой части целого, игнорируя ее анализ, если хочет иметь более или менее полное представление о предмете исследования. Георг Зиммель пишет: «Отношение целого к части, которое повсюду задает методике познавания самые головоломные загадки, выказывает свои трудности и там, где дело идет о целом или единичном какого-либо индивида. То же затруднение встречается и по отношению к познанию сущности и наклонности целых народов и групп, целых периодов времени и даже отдельных событий. Одной из хитроумнейших задач теории познания является задача — сделать сознательным фактически применяемый способ этого взаимодействия и показать на единичных примерах: как наше историческое понимание сначала занимается частностями, которые без цельной картины двусмысленны, даже бессмысленны; каковы типические изменения, которые привносит попутно в понимание частностей принятая на пробу общая тенденция; когда познания, направленные на частности и на целое, уложатся друг на друга пластами — в каком отношении становятся шире эти пласты, чем выше ведется вся постройка и т.д.» (См. Зиммель Г., стр. 24—25). Описательный характер истории не позволяет отнести ее к разряду серьезной науки. Хотя «компилятивная историография» существовала очень долго, но, тем не менее, она никогда не представляла историю как наука. Компиляция, используемая как определенный метод изучения истории, является лишь соединением в нечто единое готового знания, переписанного из существующих источников. Научное знание тем и отличается от компилятивного, что является продуктом самостоятельного мышления исследователя и обосновано теоретически. Оно логически вытекает из существующих научных концепций. В «компилятивной историографии» же эта связь имеет тематический и хронологический характер. В познании истории уже давно произошли важные изменения. «Компилятивную историю» сменила «критическая история», которая применяет другой метод научного поиска. Суть этого метода в том, что исследователь не пассивно переписывает содержание источника, а путем применения различных поисковых комбинаций пытается установить истинность изучаемого исторического явления. Он сам, без посторонних «подсказок», решает — что именно брать за основу для обобщения и от чего отказаться. Следовательно, критерием истины становится результат его интеллектуального труда, способность к научному мышлению. Если «критическая история» была «последней фазой» компилятивной истории, не изменившей привязанность исследователя к источнику, лишь предоставив ему возможность самому решать, какую информацию принять для своего научного обобщения, то «научная история», представленная как бы «чистой наукой», является уже завершающей стадией эволюции историографии. Тем самым, история стала настоящей наукой, и определяющую роль в этом сыграла археология, по праву считающаяся «методологической лабораторией» исторического мышления. Дело в том, что археологические исследования способствуют специфическому процессу познания в исторической науке — без двусмысленных деталей, которые встречаются в письменных источниках.

ПТаким образом, историк не просто пересказывает содержание письменных источников. Деятельность археолога во многом напоминает работу естествоиспытателя. Он имеет дело с вещественной реальностью, немой хранительницей тайн, такой же, как и природа. Археолог, как и естествоиспытатель, должен заставить эту реальность заговорить. Поэтому, как бы это ни казалось странным, существует некая общность логико-методологической процедуры в естествознании и исторической науке. Поскольку история есть наука, то ее методология во многом совпадает с методологией естествознания. Логическая природа метода в том и другом случае идентична. «Весь современный научный мир основан на предпосылке, что природа одна, и что наука едина». (См. Коллингвуд Р.Дж., стр. 453—454). Звания ученого историк заслуживает в том случае, если мыслит регулярно, добиваясь решения самим же поставленной задачи, не удовлетворяясь тем, что преподносит ему письменный источник. Исходя из этого посыла, можно утверждать, что историческая наука — это наглядное проявление систематического мышления. Критически неосмысленное использование чужих мыслей не имеет ничего общего с наукой. Историк не должен изучать только одну грань события, исключая другую его сторону. Он должен помнить, что исследует не просто конкретное событие, а действие, являющееся единством внешней и внутренней сторон этого события. Он должен помнить, что историческое событие и есть действие, и его главная задача состоит в мысленном проникновении в это действие, чтобы познать мысли того, кто совершил это действие. Исторические события — это всегда значительное явление в конкретном историческом периоде. Для исследователя эти события — суть объекты, и он, рассматривая и изучая события и факты, должен попытаться раскрыть их внутреннее, мысленное содержание. В отличие от природных процессов, которые рассматриваются как последовательность простых событий, исторические события представляются как последовательность действий, имеющих внутреннее содержание, состоящее из процессов мысли. Когда исследователь задается вопросом: «Почему кызылбашские воины Исмаила убили Ширваншаха Фарруха Йасара?», то его интересует следующее: «Каковы были помыслы Исмаила, заставившие его принять подобное решение?» Причины этого события для Исмаила кроются в мыслях и сознании Ф.Йасара, действия которого и вызвали это событие. Поэтому исследователь должен выявить именно внутреннюю сторону этого события, т.е. эти процессы в сознании. Вся история, как непрерывный процесс, и есть история мысли. Исходя из этого посыла, мы можем сказать, что история есть не что иное, как воспроизведение мысли прошлого в сознании историка. Следовательно, для истории объекты, представляющие научный интерес, являются не рядовым событием, а выступают в виде мысли, которую содержат в себе эти события.

Возникает вопрос: как исследователь, изучающий события, приведшие к Чалдыранской битве в 1514 году, постигает мысли, которые он хочет распознать? Очевидно, тут только один метод: он воссоздает их в своем собственном сознании, воображении, творческой фантазии. Таким образом, история мысли, а значит сама история, — это воспроизведение мысли прошлого в собственном сознании историка. Подобное воспроизведение может быть осуществлено только при условии, если историк использует весь потенциал собственного ума, все свои познания в области философии и политики; если историк использует всю совокупность теоретических и практических знаний в качестве исходной основы для построения логического вывода об историческом прошлом. Надо сказать, что это не пассивное подчинение ума исследователя логической силе ума другого, а это — активный труд, предпринимаемый критическим мышлением. Научный уровень исторического исследования — это показатель наличия философско-теоретической базы этого исследования, возможностей собственного ума историка. Результатом исследования истории является то, что этот научный труд позволяет яснее понять прошлое. Знания, полученные таким образом, помогают человеку полнее познать себя в настоящем, свои социокультурные приоритеты в будущем. Историческое мышление представляет собой ту деятельность воображения, с помощью которой мы пытаемся наполнить определенную идею конкретным содержанием. А это мы делаем, используя настоящее как свидетельство его собственного прошлого. Ибо каждое настоящее имеет собственное прошлое, и любое восстановление событий прошлого в воображении нацелено на восстановление прошлого этого настоящего. История — наука, но наука особого рода. Ее задачей является изучение событий, недоступных нашему наблюдению. Эти события изучаются логическим путем, философским обобщением, в результате чего историк, проанализировав «сообщения» конкретных источников, делает вывод, касающийся интересующих его событий. Поэтому историческую науку можно характеризовать как знание, основанное на логическом выводе. Исторические события и переломы в жизни народов всегда располагают к их философскому постижению, к попыткам философски осмыслить исторические явления или процессы. В обществознании существует самостоятельное направление, именуемое «философия истории», которое дает ответ на вопрос о том, что такое история, каковы ее смысл и направленность. Философия истории — это творческое размышление над опытом самой истории, особая область философского исследования, посвященная специфическим проблемам, связанным с историческим мышлением. Философия истории является теорией исторического процесса и занимается проблемами смысла истории, направленности развития человечества. Определение исходных начал, целостных ориентаций и конечных целей истории — одна из важнейших ее функций. Основные категории, которыми оперирует философия истории, — это категории становления, движения, развития, изменения и т.п. Философия истории помогает рационально-теоретическому обоснованию идеи развития или пониманию истории как развития. Предметом философии истории являются объективные закономерности и духовно-нравственный смысл исторического процесса; пути реализации сущностных сил человека в истории, проблема общечеловеческого, всемирно-исторического единства. Философия истории связана с интерпретацией исторических процессов и исторического познания, она помогает выявлению сущности исторических событий, глубже познать цель и движущие силы исторических процессов.

Исходным пунктом философии истории как специфического раздела философских знаний считаются «Лекции по философии истории» Г.В.Ф.Гегеля (1770—1831). Он впервые в западноевропейской мысли соединил философию и историю. Именно им была разработана концепция разумности всемирно-исторического процесса. «Единственной мыслью, которую привносит с собой философия, — писал он, — является простая мысль разума, что разум господствует в мире, так что, следовательно, и всемирно-исторический процесс совершался разумно». (См. Гегель Г.В.Ф. «Лекции по философии истории», СПб., 1993, стр. 64). Еще раньше понятие «философия истории» ввел в науку французский философ Вольтер (1694—1778), назвав так же одну из своих работ. Однако это не означает, что именно он является основателем данной философской дисциплины. Прежде это понятие охватывало совокупность философских рассуждений о всемирной истории без специального философско-теоретического обоснования их необходимости и правомерности. Подробное описание различий между описательной историей как знанием фактов и теоретической реконструкцией исторического процесса осуществил мыслитель и философ Ж.Ж.Руссо (1712—1778). Вопрос о существовании общих законов исторического развития, непосредственно связанных с предметом философии истории в современном понимании, выдвинул немецкий просветитель И.Г.Гердер (1744—1803) в сочинении «Идеи к философии истории человечества». Современная философия истории, будучи относительно самостоятельным разделом философского знания, рассматривает следующие проблемы: направленность и смысл истории; методологические подходы к типологизации общества; критерии периодизации истории; критерии прогресса истории и т.д. Философия истории исследует внутренне присущую логику развития человеческого общества, единство и многомерность исторического процесса, проблемы социального детерминизма (объективной закономерности и причинной обусловленности общественных явлений), устанавливает истинность или достоверность исторических фактов и событий. Она помогает понять человеческую историю. К философии истории относятся также вопросы о возможности, сущности и границах исторического знания и исторической науки в частности. Философия истории — концепция в составе философского знания — нацелена на осмысление исторического процесса в целом и анализ методологических проблем исторического познания. Строя модель исторического процесса, философия истории разрабатывает определенную трактовку специфики исторической реальности, смысла и цели истории, основных движущих сил истории и механизмов их действия, единства и многообразия истории, дает рационально-теоретическое обоснование идеи развития и так далее. Исторический процесс развития общества всегда является предметом размышлений философов. В частности, Иоганн Гердер, утверждая единство принципов исторического развития всего человечества, разработал трактовку всемирной истории как единого процесса. В истории, писал он, как и в природе, все развивается в определенных естественных условиях в соответствии со строгими законами. Закон прогресса в истории основывается на законе прогресса в природе, который скрыто действует уже в неорганических естественных силах, познается естествоиспытателем в восходящем ряде органических существ, а для исследователя-историка обнаруживается в духовных устремлениях человеческого рода. Гердер указывает на особую способность исторических образов, культур и эпох развиваться из самых себя. Он считает, что история общества предстала как бы непосредственно примыкающей к развитию природы, а ее законы — как носящие столь же естественный характер, как и законы последней. (См. Всемирная Энциклопедия. Философия, стр. 1135, 228; Философский словарь. М., 2003, стр. 104).

Однако следует заметить, что термин «философия истории» не всегда содержал в себе одинаковый научный смысл. Раньше «философия истории» в основном была теорией исторического развития. Философы пытались сформулировать цель, движущие силы и смысл исторического процесса как целого. Однако их теории облекались в абстрактную форму. Задача преодоления абстрактной философии истории, писал Ф.Энгельс, «в конечном счете, сводилась к открытию тех общих законов движения, которые в качестве господствующих прокладывают себе путь в истории человеческого общества». (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. т. 21, стр. 305). И эту задачу следовало решать. Познать историю невозможно без определенных теоретических предпосылок. Однако «эти абстракции отнюдь не дают рецепта или схемы, под которые можно подогнать исторические эпохи. Наоборот, трудности только тогда и начинаются, когда приступают к рассмотрению и упорядочению материала, относится ли он к минувшей эпохе или к современности, когда принимаются за его действительное изображение». (См. там же, т.3, стр. 26). Философия истории раскрывает направленность исторического процесса. Чтобы история писалась правдиво, само общество должно быть ориентировано на истину о самом себе. Однако восстановление исторической правды не сводится только к ликвидации «белых пятен». Здесь возникают и многие философские и методологические проблемы, которые историки и философы могли бы более успешно решать совместно. Если историк пользуется источниками, которые в какой-то степени уже известны, то философски мыслящий историк идет от известного к неизвестному. Отсюда и вытекает значимость философии истории, призванной дать анализ проблем реальной истории на основе логики и методологии. Таким образом, философия истории есть размышление над опытом исторического исследования. Чтобы оно было плодотворным, философу надо иметь личный опыт работы в той области, которая является предметом его размышлений. Он должен уметь связывать философское осмысление истории с практикой исторического исследования. Однако отсутствие собственного опыта деятельности толкает его к заимствованию результатов научных трудов других авторов, что свидетельствует об отсутствии способности связать философское осмысление исторических явлений с практикой исторического исследования. Размышлять об особенностях исторического познания может лишь тот, кто научился применять для этого необходимую систему познания. Задачей философии истории является обобщение хода исторического процесса, систематизация и объединение выявленных ранее мнений и аргументов во все более слаженную картину. Глубокое познание истории предполагает сближение философии и истории. Идея «сближения философии и истории» была программой теоретической работы Р.Дж.Коллингвуда всей его жизни. Он не раз обращался к разъяснению этой мысли: «история должна проникнуться философским самосознанием природы, метода и познавательских возможностей своих процедур, а философия — внести необходимые коррективы в свою теорию и метод, вобрав в себя опыт исторического мышления. Но по мере того как историческое мышление углубляется в философские основания своей собственной деятельности, претерпевает изменение и само понимание природы философии, которое все более проникается историзмом. «Сближение», таким образом, означает наведение моста с обеих сторон, со стороны истории и со стороны философии, а тем самым — коррелятивные (соотносительные — Р.М.) изменения в интерпретации обоих видов познавательной деятельности». (См. Коллингвуд Р.Дж., стр. 434). Состояние исторической науки во многом зависит от философских предпосылок. «Чистый опыт» без философской интерпретации, исследование, основанное на чувственном опыте и включающее только факты, — это проявление ненаучного подхода к анализу исторического познания.

История представляет собой процесс, а не внешнюю последовательность единичных событий, механически сцепляемых между собой какой-либо закономерностью. Поэтому анализ исторического процесса требует диалектики, рассматривающей явления в их изменении и развитии. Еще во второй половине XIX века в философии сложилось два подхода в изучении истории: позитивизм и неоидеалистические философские течения (неокантианство, неогегельянство, философия жизни и др.). Я не ставлю перед собой задачу изложения всего спектра положений этих теорий. Коротко коснусь лишь позитивизма. Являясь одним из направлений в философии, он исходит из «позитивного», т.е. из данного, фактического, устойчивого, несомненного, и ограничивает им свое исследование и изложение. Система позитивизма была создана французским философом Огюстом Контом (1798—1857). Позитивизм подчеркивал единство научного знания и необходимость превращения истории в строгую науку. Доказывая возможность и необходимость широких обобщений касательно общественной жизни, он оказал определенное позитивное влияние на судьбу исторической науки, содействуя переходу от описательно-повествовательной истории к освоению сложной эволюции социально-экономических процессов. Однако позитивисты схематично понимали природу и задачи социально-исторического познания. Проблематику единства теории познания и логики, т.е. объяснение исторического процесса они полностью отдавали социологии. Однако возникает вопрос: была ли социология XIX века в состоянии в полной мере раскрыть все содержание исторического процесса? Ответ на этот вопрос связан с тем, что мы понимаем под понятием «историзм». Историзм, как это интерпретирует Всемирная энциклопедия по философии, — это стратегия исторического познания, предполагающая идею тождества исторического бытия и исторического познания. Историзм есть предмет философского суждения. Историзм, с одной стороны, связан с идеей закономерного развития, которая была присуща позитивистской социологии, а с другой — он не сводится к закономерности процесса развития в целом. Было бы правильно сказать, что историзм ориентирует на конкретное изучение особенностей каждого отдельного исторического явления, его собственных фаз и состояний. Как бы мы ни относились к роли В.И.Ленина в истории ХХ века, он все же сформулировал принципы историзма, которые и сегодня не потеряли свое методологическое значение для осмысления истории. Он писал: «Не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь». (Ленин В.И., ПСС, т. 39, стр. 67). Как методология исторического познания эта формула может быть полезна и в изучении отдельных фаз нашей истории, в том числе и истории сефевидского движения. Историзм является для всякой общественной науки необходимым условием изучения фактов и процессов общественной жизни. Он выступает для истории научным методом познания закономерностей исторического процесса. Игнорирование принципа историзма ведет к искажению исторической действительности. Согласно А.А.Ивину, «понятие историзма является одной из важнейших категорий тех гуманитарных и социальных наук, которые истолковывают мир — и прежде всего социальную жизнь — как постоянное изменение (становление) и используют временной ряд «прошлое — настоящее — будущее» («было — есть — будет»). (См. Ивин А.А. «Современная философия науки». М., 2005, стр. 107). «Из многочисленных значений термина «историзм», — пишет он, — можно выделить следующие два основных его значения: 1) определенность настоящего прошлым и/или будущим; 2) определенность прошлого и будущего настоящим…»

Далее, «настоящее определяется прошлым и в известной мере образом того ближайшего, обозримого будущего, которое ожидает общество, культуру и т.п., и реализация которого во многом зависит от усилий человека. Отказ от идеи законов истории, действующих с «железной» необходимостью, придает определенности настоящего прошлым вероятностный, статистический характер. Такое понимание историзма лишает ценности «удобное и по существу ничего не значащее толкование истории» как постижимого и необходимого поступательного движения человечества. В истолковании историзма особую роль играет тот смысл, который придается понятию определенности одного времени другим. Историзм как отрицание двусторонней связи между прошлым и настоящим действительно лишает историческое видение всякой перспективы и, значит, системы… историзм есть определенность одного времени другим, а не отказ от такой определенности». (См. Ивин А.А., стр. 108, 109—110, 112—113). Карл Ясперс (1883—1969) — крупнейший философ ХХ в. — один из авторов, который выдвинул идею о взаимосвязи прошлого и настоящего, а также о значении исторического знания для ориентации в современном мире: «Картина всемирной истории и осознание ситуации в настоящем определяют друг друга. Так же, как я вижу целостность прошлого, я познаю и настоящее. Чем более глубоких пластов я достигаю в прошлом, тем интенсивнее я чувствую в ходе событий настоящего. К чему я принадлежу, во имя чего я живу — все это я узнаю в зеркале истории». (Ясперс К. «Смысл и назначение истории». М., 1991, стр. 276). Суждение относительно того, что задачей науки истории является открытие законов человеческой истории, позволяющих предсказывать будущее развитие общества, получило название «историцизм», который представляет собой крайнюю версию историзма. Историзм как учение, которое провозглашает относительность ценностей, философских теорий и исторического знания, получил развитие, исходя из критицизма, т.е. метода установления возможности, происхождения, действительности, закономерности и границ человеческого познания. Имя Карла Поппера хорошо известно каждому, кто профессионально занимался историей и философией. Ему принадлежат как фундаментальные труды по методологии научного познания, так и работы по философии истории. В предисловии своего фундаментального труда «Нищета историцизма» К.Поппер пишет: «История — то, что случилось в прошлом. Это не река и не сила. История всегда заканчивается сегодня, в этот самый момент времени. Начиная с сегодняшнего дня, мы сами, наша воля, наши убеждения — вот что может влиять (хотя, конечно, лишь отчасти) на то, что случится в будущем. Мы способны влиять на будущее, и не только посредством наших этических убеждений, но и с помощью нашей готовности принять на себя ответственность, с помощью критического к себе отношения, благодаря способности учиться и разучиваться, благодаря нашему скептицизму в оценке идеологий, особенно идеологий исторического характера». (См. Поппер К. «Нищета историцизма», М., 1993, стр. 111). К.Поппер считает, что человеческое познание является единым процессом, основанным на способности человека накапливать и обобщать факты, выдвигать гипотезы, подвергать их критической проверке, уточнять или заменять их новыми и т.п. Однако конкретные механизмы познавательной деятельности, возможности, создаваемые ею для приближения к истине, весьма существенно различаются в науках о природных и общественных явлениях. Поэтому цели и задачи, которые вправе ставить перед собой исследователи, работающие в этих областях, также весьма различны. Он считает, что «…в социальных науках нет ничего, что можно было бы сравнить с математически сформулированными законами физики». (См. Поппер К. «Нищета историцизма», стр. 33).

К.Поппер подверг резкой критике идею существования законов истории. Существует различие между обобщающими и историческими науками, считает он. Исторические науки заняты конкретными или же специфическими событиями и их объяснением. Поэтому к историческим явлениям надо относиться как к единичным событиям. В другой работе он пишет: «С нашей точки зрения, действительно не может быть никаких исторических законов. Обобщение принадлежит к таким научным процедурам, которые следует строго отличать от анализа отдельного события и его причинного объяснения. Задача истории как раз и заключается в том, чтобы анализировать отдельные события и объяснять их причины». (Поппер К. «Открытое общество и его враги», М., 1992, стр. 305). Он считает, что в истории присутствует объяснение (как метод), но оно связано с поиском вполне конкретных причин конкретных событий и не может привести к открытию «законов». Критикуя, К.Поппер выявляет также принципиальные слабости концепции, называемой им «историцизмом», которая «видит главную задачу социальных наук в историческом предсказании». Он пишет, «точные и детальные социальные предсказания невозможны». По его мнению, «историцизм — это особая разновидность фатализма, для которого неизбежными выступают тенденции истории»… «На мой взгляд, единой истории человечества нет, а есть лишь бесконечное множество историй, связанных с разными аспектами человеческой жизни, и среди них — история политической власти. Ее обычно возводят в ранг мировой истории, но я утверждаю, что это оскорбительно для любой серьезной концепции развития человечества». (Поппер К. «Открытое общество и его враги», стр. 10, 21, 62, 112). Отбирая факты, историк часто приводит только те из них, которые укладываются в заранее сконструированную теорию, и если нет информации о других фактах, объективная проверка такой теории практически невозможна. Исторические теории К.Поппер называет «общими интерпретациями». Он пишет: «Интерпретации важны потому, что они выражают определенные точки зрения. Однако мы выяснили, что в историческом исследовании та или иная точка зрения обязательно присутствует, поэтому в истории крайне трудно построить такую теорию, которую можно проверить и которая, следовательно, имеет научный характер». (Поппер К. «Открытое общество и его враги», стр.307). Исходя из этого посыла, он приходит к выводу, что надо отказаться от веры в то, что множество исторических фактов может быть интерпретировано единственным образом. Не является ли это его утверждение основанием для того, чтобы не придавать историческим интерпретациям научный статус? По мнению К.Поппера, вовсе нет. Исторические интерпретации выражают, прежде всего, потребность человека найти свое место в историческом времени, соотнести сегодняшние проблемы с опытом предшествующих поколений. «Ведь у каждого есть свои трудности и проблемы, свои собственные интересы и свои взгляды на исторические события, и, следовательно, каждое поколение вправе воспринимать историю по-своему, интерпретировать ее со своей точки зрения, которая дополняет точку зрения предшествующих поколений. В конечном счете, мы изучаем историю для того, чтобы удовлетворять свои интересы и, по возможности, понять при этом свои собственные проблемы. Однако ни одной из этих двух целей мы не достигнем, если, находясь под влиянием бесплодной цели научной объективности, не решимся представить исторические проблемы со своей точки зрения». (Поппер К. «Открытое общество и его враги», стр. 309).

ПБудучи непримиримым критиком историцистических концепций, а также исходя из понимания им множественности истории, наличия различных интерпретаций истории, К.Поппер приходит к следующему заключению: «Я утверждаю, что история не имеет смысла. Из этого, конечно, не следует, что мы способны только с ужасом взирать на историю политической власти или что мы должны воспринимать ее как жестокую шутку. Ведь мы можем интерпретировать историю, исходя из тех проблем политической власти, которые мы пытаемся решить в наше время. Мы можем интерпретировать историю политической власти с точки зрения нашей борьбы за открытое общество, за власть разума, за справедливость, свободу, равенство и за предотвращение международных преступлений. Хотя история не имеет цели, мы можем навязать ей свои цели, и хотя история не имеет смысла, мы можем придать ей смысл». (См. Поппер К. Там же, стр. 320—321). При всем этом, К.Поппер не хочет, чтобы его взгляды относительно исторических процессов воспринимались как нигилизм или пессимизм. По его утверждению, он стремится обосновать значимость осознанной, целенаправленной человеческой деятельности в истории, индивидуальной и коллективной ответственности за тот мир, в котором мы живем и который останется после нас. Понятия «смысл», «цель», «ответственность» могут рассматриваться как сущностные характеристики только человека и его деятельности. Отвергая историцистские концепции, он указывает на роль критического разума в создании более свободного, справедливого и совершенного общества. Следует заметить, что с его позицией согласны не все известные философы истории. Так, К. Ясперс считает, что выявление объективного смысла истории, возможно, связано с подходом к человечеству как целому: «Мировую историю можно воспринимать как хаотическое скопление случайных событий, как беспорядочное нагромождение, как водоворот пучины… При таком понимании в истории нет единства, а следовательно, нет ни структуры, ни смысла, разве только этот смысл и эта структура находят свое выражение в необозримом числе каузальных (причинных — Р.М.) сцеплений и образований, подобных тем, которые встречаются в природе, но значительно менее точно определяемых. Между тем задача философии истории решается в поисках этого единства, этого смысла, структуры мировой истории, а она может быть связана только с человечеством в целом». (Ясперс К. «Смысл и назначение истории», стр. 275). Опыт истории свидетельствует, что творчество крупного мыслителя не остается без следа, оно в той или иной степени оказывает свое влияние на социально-политические концепции или стратегии, становясь их теоретико-методологической основой. К.Попперу, как философу истории, присущи критика историцизма и основанного на нем упрощенного понимания предсказуемости будущего, аргументации необходимой осмотрительности и социальной ответственности реформаторов в их деятельности, направленной на изменение общественных систем. В этой связи его методологические подходы пользуются определенным влиянием на Западе. «Человеческая история, — пишет А.А. Ивин, — представляет собой последовательность индивидуальных, неповторимых событий. В ней нет никаких общих законов, определяющих ее ход и предопределяющих будущее. Каким окажется будущее, во многом зависит от деятельности самого человека, от его ума и воли… Предсказание развития общества в будущем является сложным, во многом такое предсказание ненадежно, но тем не менее оно возможно». (См. Ивин А.А. «Современная философия науки», стр. 22). Однако он далее пишет: «Отсутствие законов исторического развития не означает ни того, что в истории нет причинных связей, ни того, что в ней нельзя выявить определенные тенденции или линии развития. В истории действует принцип причинности: «Все имеет причину, и ничто не может произойти без предшествующей причины». Этот принцип универсален, он распространяется на все области и явления, и совокупная деятельность

ПОднако законы отличны от причинных связей, и наличие в истории причинности никак не означает существования исторических законов. Выявление причинных зависимостей между историческими событиями — одна из основных задач науки истории. Другой ее важной задачей является обнаружение складывающихся в определенный период в определенном обществе тенденций развития, прослеживание линий развития его институтов, идей и т.д.». (См. там же, стр. 94—95). Вместе с тем, следует отметить, что в работах немецких, французских и американских философов во второй половине ХХ века стала вырисовываться новая парадигма как философии истории, так и самой истории. Первоначально несколько иная оценка исторических процессов была дана немецкими философами М.Хоркхаймером и Т.Адорно в работе «Диалектика просвещения» (1947 г.) Позднее Т.Адорно развил эти идеи в своей «Негативной диалектике» (1966 г.) и поставил вопрос о «тотальной культурной катастрофе Запада, которая наступила после Освенцима». По существу, знаменитый «спор историков 1985—1987 годов» являлся логическим завершением идей Т.Адорно, касающихся национальной вины немцев за военные преступления и попыток фальсификации истории. В специальном эссе «Что означает переработка прошлого?» Т.Адорно осуждает отказ немецкого послевоенного общества от национальной вины и говорит о неком, свойственном сознанию, механизме забвения, который фактически выступает как один из факторов фальсификации истории. По существу, такая постановка вопросов загнала историков в тупик и поставила вопрос: в чем же искать научную опору, когда новая историческая перспектива может опять загнать историческую науку в тупик? В целом, эти работы Т.Адорно оказались гораздо шире самих рамок исторической науки и науки вообще. Т.Адорно фактически возвестил о крахе идей Просвещения и констатировал, что прогресс, гуманизм, в целом, все идеи эпохи Просвещения, равно как идеалы модерна, оказались несостоятельными и потерпели крушение. Вслед за Т.Адорно один из основателей постмодернизма — французский философ Ж.-Ф. Лиотар провозгласил, что Освенцим явился преступлением, «которое открывает постмодерн, в равной мере так же, как Освенцим — это имя конца истории». В целом, начиная с 70-х годов, в философской науке получила гражданство мысль, что хотя благодаря науке и разуму жизнь человека стала комфортнее, однако неудача постигла все идеалы и ценности модерна. В силу этого проект модерна является не столько незавершенным, сколько принципиально незавершимым. Попытки продолжить его реализацию в существующих условиях будут карикатурой на модерн. Постмодернизм, тем не менее, констатировал, что, начиная с Канта, европейская интеллектуальная мысль развивалась в направлении, приведшем к возникновению феномена тоталитаризма, терроризма, глобальных катастроф и т.д. Вместе с тем, постмодерн, поставив под сомнение сам факт существования единой истории, отстаивал идею о том, что нет никаких противоположностей, а каждый предмет не столько уникален, сколько равноценен. При этом в этой концепции все составляющие мира одинаково важны и легитимны. Таким образом, история в постмодернизме предстает как бесформенное состояние повторений, переплетений событий. Если история не имеет единого корня, связующего центра, то ее можно отсчитывать от любого события, факта, значительного или незначительного. Следовательно, она развивается несвязанными потоками, живущими самостоятельной жизнью, и в этом состоит ход истории. Хотя в постмодернизме была и такая конструктивная программа, как отстаивание ценности разнообразия, расширение плюралистического взгляда на мир, способность видеть и понимать части истории до включения их в целостный процесс, углубленное изучение самостоятельности индивида в рамках общественного целого, но эта концепция истории оказалась очень уязвимой.

Рамиз МЕХТИЕВ, руководитель Администрации Президента Азербайджанской Республики, академик

Бакинский рабочий.- 2013.- 11 апреля.- С.3-8.