Он служил науке

Академику Чингизу Джуварлы — 100 Величие любого народа измеряется не только тем общим вкладом, который он внес в прогресс человечества, всех областей его жизни, в науку, в культуру, но и числом великих личностей, которых он способен взращивать, ценить и дарить миру. Выдающийся азербайджанский ученый, основоположник и руководитель азербайджанской научной школы высоковольтников и электрофизиков, академик Чингиз Джуварлы, чей 100-летний юбилей отмечает в эти дни научная общественность республики, его коллеги, друзья, ученики — один из них. «Выдающийся электроэнергетик», «один из самых выдающихся специалистов», «выдающийся ученый». Только так, в превосходной степени отзывались о нем в разные годы известные российские ученые, академики Л.Нейман, В.Попков, П.Ребиндер, Н.Щедрин, Н.Тиходеев, А.Шидловский, бывший главным энергетиком Минэнерго России К.Антипов. Его имя было известно и в мировой научной среде. Перечисление всех достоинств, регалий, высоких эпитетов, которыми всегда сопровождалось имя патриарха азербайджанской науки в области техники высоких напряжений и электрофизиков Чингиза Мехтиевича Джуварлы заняло бы немало газетной площади. Он являл собой феномен ученого, сила и мощь творческой мысли которого не ослабевала на протяжении всей его жизни. Она всегда была деятельна, жива и, более того, постоянно подпитывала научную мысль учеников академика, его коллег. Достаточно сказать, что он удостоился Государственной премии Украины в возрасте 84 лет и почти в те же годы — золотой медали Международной академии экоэнергетиков. В этом же возрасте он подготовил к изданию три фундаментальных труда и завершил работу над двумя учебниками по новой для Азербайджана специальности — электрофизике. Его исследования сыграли огромную роль в повышении надежности работы энергетической системы не только Азербайджана, но и всего СССР и это было отмечено присуждением академику Джуварлы Государственных премий Азерб.ССР и СССР. Он по праву стал первым академиком-высоковольтником в нашей республике и в бывшем СССР, единственным представителем от союзных республик в области энергетики в Комитете по Ленинским и Государственным премиям СССР. Лаборатория физики и техники высоких напряжений Института физики АН Азерб.ССР, которую он создал и возглавлял, имея высокую репутацию (в ней даже готовились директивные указания, обязательные для всей энергосистемы Союза), более 20 лет была научной Меккой, высококлассной школой для ведущих электроэнергетиков и электрофизиков СССР, Китая, Польши, Чехословакии. Среди них были академики и членкоры АН СССР, профессора, ответственные работники министерства. Будучи директором Института физики, академик Джуварлы первым стал применять ЭВМ для решения энергетических вопросов не только в Азербайджане, но и в СССР, за что в свое время удостоился престижнейшей в СССР премии имени П.Н.Яблочкова. В свое время имя Чингиза Джуварлы, так же как и председателя Государственной комиссии по пилотируемым космическим полетам Керима Керимова было засекречено. Долгие годы он держал в тайне и отдельные страницы своей неординарной жизни. И было отчего: факт его родства с премьер-министром правительства АДР Насиббеком Усуббековым (он был родным братом матери) всегда угрожал его благополучию. В 1937 году он получил-таки предписание о невыезде из Баку и жил в тягостном ожидании ареста… Видимо, по инерции это состояние в нем сохранялось долгие годы, и именно поэтому на мою просьбу в 1996 году рассказать о себе я в течение года получала отказ. Лишь в 1997 году каким-то чудесным образом удалось сломать невидимый заслон, образовавшийся в сознании и душе Чингиза Мехтиевича, и он, наконец, дал согласие на эксклюзивное интервью — первое и единственное. Оно было опубликовано в 1997 году в одной из бакинских газет под рубрикой «Неизвестное об известных». Академику Джуварлы было тогда 84 года, хоть этих лет ему невозможно было дать, настолько он был деятельным, подвижным, без явных признаков старости. В его необычной судьбе многое переплелось. Одни его родственники входили в состав правительства АДР, другие сотрудничали с советской властью и ею же были репрессированы. Свой рассказ Чингиз Мехтиевич начал с воспоминаний о родителях. «Именно они первыми завязывают узлы нашей судьбы, а уж потом мы по настоянию или закручиваем их, или развязываем всю жизнь», — пояснил он. Его отец, Мехтибек Джуварлы, стал первым ветеринарным врачом в Азербайджане, проучившись перед этим благодаря финансовой помощи Гаджи Зейналабдина Тагиева три года на медицинском факультете Сорбонны, а затем окончив (за неимением средств) университет в Тарту. Мехти бек Джуварлы был разносторонне одаренным человеком, он обладал артистическим талантом и подрабатывал этим в период студенчества. Его имя Сарабский-старший несколько раз упоминал в книге «Старый Баку». Когда 19 апреля 1907 года было создано Национальное театральное драматическое общество под эгидой Наримана Нариманова, Мехти бек Джуварлы стал одним из его учредителей. К Нариману Нариманову тянулись очень многие нити судьбы семьи Джуварлы в те годы. Он хорошо знал будущего премьер-министра правительства АДР, родного брата матери Чингиза Мехтиевича Насиббека Усуббекова. С ним он познакомился во время учебы в Одесском университете, где Нариманов возглавлял общество студентов-демократов, в которое входил и Усуббеков. Это по рекомендации Нариманова Мехти бек Джуварлы женился на сестре Усуббекова. В 1920 году Мехти бек был назначен главным ветеринарным врачом Министерства сельского хозяйства АДР. — 28 апреля 1920 года наша семья встретила в поезде, следовавшем из Гянджи в Баку, — рассказывал мне Чингиз Мехтиевич. — Отец ехал на новую работу. Уже в дороге мы узнали, что власть в Баку перешла в руки большевиков. Отец заметил революционеров, которые с проверкой обходили поезд и, чтобы избежать неприятностей, быстро спрятал документы. В тот же день мы нашли кров в семье моего дяди Усуббекова. Его самого, как и других членов правительства, в Баку уже не было. Нариманов стал председателем Азревкома и, как я узнал после, взял под свое покровительство семью Усуббекова. Неожиданно оказавшийся не у дел, отец направился к Нариманову. Тот, по рассказам матери, вместе с тогдашним председателем АзЧК и родственником моей матери Эйюбом Ханбудаговым, посоветовал ему временно уехать в деревню. «Пережди немного, время сейчас смутное», — посоветовали они отцу. Он послушался их совета и уехал в деревню Джуварлы, где организовал школу, директором которой и стал, но вскоре неожиданно заболел и умер. После этого старший брат матери Гамидбек Усуббеков забрал нашу семью в Гянджу, а меня, поскольку время было голодное, отдали в детский дом в Баку. Вскоре после нашего отъезда Нариманов содействовал переезду семьи Усуббекова в Турцию. Он хорошо знал родителей его жены Шафиги ханум, отцом которой был известный просветитель Исмаил бек Гаспринский, а мать — из рода Акчуриных. Переезд семьи дяди в Турцию по тем временам выглядел черным пятном в моей биографии. Положение усугублялось тем, что мы были также родственниками «нежелательных» Зиядхановых, Рафибековых, а моя прабабушка была даже женой последнего хана Гянджи Джавадхана, ее брат — визирем при нем же. Вспоминаю это потому, что в те времена не прощалось даже далекое прошлое семьи. Возможно, все это — одна из причин того, что за всю свою долгую жизнь я ни разу не побывал за рубежом, хотя в конце 1920-х—начале 1930-х годов я мог тайно выбраться из страны. Некоторые мои сверстники из семей, недовольных новой властью, тайно эмигрировали в Турцию. Предлагали и мне, но моя философия была проста: я уже слишком врос в эту землю, да и оставлять семью в заложниках не хотелось. Увидеть Нариманова мне довелось лишь раз в жизни. Он посетил однажды детдом, куда меня определили. Нас всех выстроили в линейку, и Нариманов, обратив на меня внимание, подозвал и спросил: «Как фамилия?» «Джуварлы», — ответил я. «Кем тебе приходится Мехти бек?» — спросил он. «Я его сын», — последовал ответ. Нариманов тотчас же распорядился перевести меня в привилегированную военную школу — кадетский корпус, где я часто болел. Ее я не окончил. Через два года дядя с мамой перевезли меня в Гянджинский детский дом. Это было в 1924 году. Была еще одна причина, по которой меня забрали в Гянджу: дядя хотел хоть в какой-то мере утешить мою мать — за период моего пребывания в Баку от нищеты и голода скончались мои младшие брат и сестра. До 1927 года наша жизнь в Гяндже была весьма мрачной. Каждые два-три месяца арестовывали старшего дядю, дома постоянно шли обыски. Лишь после неожиданного назначения сразу трех Джуварлинских на ответственные партийные посты в Гяндже для нашей семьи наступила временная передышка. Из 9-го класса при содействии Мамеда Джуварлинского, заведующего отделом ЦК Компартии республики, будущего министра просвещения, я поступил на рабфак в АзИИ (нынешняя Нефтяная академия — ред.), пройдя трехмесячную учебу, стал студентом энергетического факультета Индустриального института. С этим вузом я, стало быть, связан уже 70 лет. На выбор Чингизом Мехтиевичем профессии энергетика повлиял двоюродный брат матери Мир-Исмаил Сеидли, окончивший инженерный факультет Берлинского университета. Во время своих приездов в Гянджу, где жила семья Джуварлы, он много рассказывал о своей специальности электрика. Впоследствии, тайком уехав в Турцию, уже с фамилией Сарыял (по названию горы около Аджикенда) он стал главой турецкого акционерного общества энергетиков, а его сын, профессор Нури Сарыял, — проректором технического университета Анкары. Своего троюродного брата академика Джуварлы впервые увидел только в 1980 году. Уже на третьем курсе Чингиза Джуварлы по рекомендации профессора АзИИ Семена Николаевича Усатого зачислили в сотрудники научно-исследовательского сектора АзИИ, а на последнем, 5 курсе, с одобрения ректора института профессора Ахундзаде и профессоров Усатого и Эльяшевича, Джуварлы сам стал читать лекции студентам. — В науку я пришел не сразу, так как был уверен, что надо обязательно пройти инженерную практику, — рассказывал Чингиз муаллим. — И она состоялась для меня в Азэнерго, под руководством выдающегося инженера, а в последующем — главного электрика Минэнерго СССР Ивана Аркадьевича Сыромятникова. Он был сослан в то время из Москвы в Баку по подозрению в нелояльности советскому строю. Небезынтересно, я думаю, и то, что Сыромятников дружил с известным московским энергетиком Фильштинским, который был женат на дочери Фатали хана Хойского. Именно в Баку Сыромятников организовал уникальную производственно-исследовательскую лабораторию при Азэнерго, откуда исходили свежие технические идеи, направленные на повышение надежности энергосистемы Советского Союза. За опытом и знаниями к нам приезжали и иностранцы. Чингизу Джуварлы посчастливилось избежать ссылки, хотя практически все его родственники были репрессированы. «Если искать серьезные причины такой «удачливости», то здесь сработало два фактора: люди высоких моральных качеств, с которыми меня счастливо сводила жизнь, и моя преданность профессии, говорил Чингиз Мехтиевич. — В начале моей студенческой жизни моим ангелом-хранителем был корифей нашей науки Юсиф Гейдарович Мамедалиев. Он и рекомендовал меня, как своего талантливого ученика по гянджинской школе, тогдашнему ректору АзИИ, профессору Исмаилу Салеховичу Ахундзаде, брат которого был в то время вторым секретарем ЦК. Меня как бы передавали из рук в руки замечательные по моральной чистоте и преданности делу люди». И все же в конце 1937 года угроза ареста висела над Джуварлы. Он даже получил предписание о невыезде из города и жил в состоянии неопределенности. Лишь успешная ликвидация им происшедшей в начале 1938 года аварии, которая могла иметь тяжелые последствия для городского хозяйства, спасла его от преследований на многие годы. После ликвидации этой аварии Багиров поинтересовался, кто ее устранил. Услышав имя Джуварлы, он распорядился представить ему все сведения о нем. «Я был уверен, что когда он ознакомится с моей родословной, ареста мне не миновать, — рассказывал Чингиз Мехтиевич. — Но случилось невероятное. Багиров, незадолго до этого самолично расстрелявший народного комиссара просвещения Мамеда Джуварлинского, неожиданно подобрев, дал указание беречь меня как ценного специалиста. Долгие годы меня не трогали, но это отнюдь не означало, что угроза ареста миновала. В 1937—1940 годах меня звали в аспирантуру Ленинградского политехнического института, где работал великий энергетик Александр Горев. Но республика выдержала гробовое молчание, и я продолжал заниматься наукой, совмещая ее с производством». Кандидатскую диссертацию Чингиз Джуварлы защищал в первый день войны — 22 июня 1941 года. Его направили на работу на завод имени лейт. Шмидта, а уже оттуда, в сентябре 1941 года, по рекомендации предсовнаркома Теймура Кулиева он был направлен в Гянджу — директором энергосети и главным ее инженером. При этом ему поручили заняться наладкой энергохозяйства от Евлаха до Газаха. «Дело, видимо, я поставил неплохо, потому что для выполнения этих работ на мое имя открыли даже специальный личный счет в банке, — прокомментировал этот факт биографии Чингиз Мехтиевич. — Но я был далек от иллюзии, что все миновало». В конце 1946 года по инициативе Юсифа Гейдаровича, который стал одним из учредителей молодой Академии наук, Чингиз Мехтиевич был принят старшим научным сотрудником на Кировабадскую научно-исследовательскую базу Академии наук Азербайджана. «Науке нашей было тогда официально год от роду и любой старший научный сотрудник был тогда на виду, уже из Гянджи я был послан в Москву для работы над диссертацией. В этом, как сказал тогда Мамедалиев, мне в значительной степени помогли тогдашние вице-президент Академии наук, философ Гейдар Гусейнов и партком академии Гасан Алиевич Алиев, который долгие годы работал с одним из Джуварлинских в АзНИИ хлопководства, а в начале 50-х стал академиком нашей академии», — вспоминал былые годы мой собеседник. Для выполнения экспериментальной части докторской диссертации Джуварлы были нужны большие деньги. Шел 1947 год, была разруха и таких денег даже на полезное дело никто выделять не собирался. Юсиф Мамедалиев посоветовал ему обратиться за поддержкой к Узеир беку Гаджибекову, который хорошо знал отца и дядю Чингиза Мехтиевича, и тот каким-то образом содействовал выделению необходимых средств. На конец сороковых годов пришлась и вторая заметная волна репрессий. В 50-м году повесился, не выдержав преследований Багирова, талантливейший Гейдар Гусейнов. В 1949 году, когда началась волна ссылок, Джуварлы еще был в Москве. В этот год в Сибирь сослали его младшего дядю, а также сестру и брата супруги, проживавших вместе с ним. Их родной дядя по отцу Халилбек Хасмамедов при царе был депутатом Думы, позднее — министром правительства АДР и они должны были ответить за это. «Меня тоже уже должны были отозвать из Москвы, где мне предстояла защита докторской, но неожиданно вмешался начальник Кировабадского КГБ Мамед Рзаевич Рзаев, ценивший мою работу в годы войны, — рассказывает Джуварлы. — Защищая меня, он напомнил даже, что после войны я получил медаль «За доблестный труд» и обо мне хорошего мнения руководство республики. Так что и в КГБ были разные люди. Поддержку нашел я и в своих научных делах. Упомянутые выше Сыромятников и Фильштинский создали мне, провинциалу, все необходимые условия для проведения дорогих и совсем небезопасных для такого мегаполиса как Москва, опытов. Более того, Иван Аркадьевич устроил меня старшим научным сотрудником во Всесоюзный НИИ энергетики. В сентябре 1949 года я ненадолго приехал в Кировабад и каждый раз, когда возле дома останавливалась машина, я думал, что это за мной, и докторскую мне не защитить. Защита все же состоялась в 1959 году в присутствии знаменитого председателя ГОЭЛРО, основателя и директора Энергетического института АН СССР Глеба Максимилиановича Кржижановского, именем которого уже тогда назывался Государственный энергетический институт. Кржижановский тогда сказал о Джуварлы: «Мы присутствуем при рождении таланта». После защиты Чингизу Мехтиевичу настоятельно предлагали остаться в Москве, чтобы он использовал свои знания в набирающей тогда темп атомной энергетике, но по совету Юсифа Мамедалиева и по собственному убеждению он решил все же вернуться, как он выразился, на «небезопасную для меня родину». Повлиял и следующий факт. В Москве в то время находился президент АН Азербайджана Муса Алиев, который ему сказал: «Я информировал о вас товарища Багирова и он знает, что вам предлагают работу в Москве. Товарищ Багиров сказал: «Передайте Джуварлы, что если он не вернется в Баку, его ожидает Дальний Восток». После возвращения Джуварлы в тогдашний Кировабад, он узнал, что научно-исследовательская база общего характера Академии наук, где он работал, реорганизована уже в зоотехническую базу и, поскольку его, единственного доктора наук — электротехника, не допускали в Баку, ему пришлось остаться на время ученым секретарем этой базы. Вновь на помощь пришли прежние опекуны — Юсиф Мамедалиев и Самед Вургун. Лишь ценой их колоссальных усилий Джуварлы удалось перевестись в Баку. Чингиз Мехтиевич всю жизнь помнил об этом и называл их настоящими интеллигентами. Лишь в 70-х годах прошлого века Чингиз Мехтиевич смог вздохнуть свободно, не случайно он назвал их хорошими для себя годами, и не только потому, что никто уже не ставил ему в вину, что он родственник политических деятелей Азербайджанской Демократической Республики, главное — успешно шли дела в лаборатории, к тому же и признание его научных заслуг пришлось в основном на это десятилетие. Узнав, что Чингиз Мехтиевич работает без отпусков уже более 60 лет, да и трудовой день его ненормирован — помимо основной работы он дважды в неделю по четыре часа подряд читает лекции в вузах, пишет статьи, книги, я поинтересовалась, как ему удается сохранить высокую работоспособность, напряженный ритм работы. — Мне еще в молодости медики, не стесняясь, заявляли прямо в лицо, что я буду жить мало, — ответил он. — Помню в 1954 году мне даже отказали в простой медицинской страховке. Однако современная наука полагает, что интенсивная работа мозга «шунтирует» (на моем «электротехническом языке») мозг от всевозможных болезней и создает условия для продолжительной жизни. Так, всемирно известные академики Зелинский и Гамалея выступали с блестящими лекциями и после 90 лет. Уинстон Черчилль последний раз стал премьер-министром Англии, когда ему было далеко за восемьдесят. Аналогичными возможностями располагал, как известно, канцлер Аденауэр. Так что я придерживаюсь этих убеждений и пока продолжаю свою работу, которой и наслаждаюсь. Предлагаю этот рецепт всем старикам — моим ровесникам. «Чего бы вы желали больше всего на свете?» — был следующий мой вопрос. — У меня трое взрослых трудолюбивых внуков, один из которых сейчас на стажировке в Оксфордском университете, а другой — в Нью-Йоркском, и я бы хотел, чтобы они жили в нравственно здоровом обществе. Для этого необходимо, чтобы вернулся общественный интерес к знаниям, чтобы знания снова стали престижными. Без этих ценностей, без обостренного, так сказать, «некоммерческого» интереса к жизни, общество стагнирует, — ответил он. Кстати, когда Советский Союз стал разваливаться, многие российские ученые, с которыми Чингиз Мехтиевич до конца поддерживал связи, писали ему: «Берегите себя, Вы единственный остались». Уход Чингиза Джуварлы в вечность не прервал его духовной связи с коллегами и учениками. Они не забывают его и живут с чувством благодарности к тому хорошему, что он сделал для них, делясь не только научным и жизненным опытом, но и сердечным теплом, оказывая помощь даже в обычных бытовых делах. Как и все истинно великие и интеллигентные люди, он был прост и человечен в общении. — При всей нашей любви и уважении к Чингизу Мехтиевичу мы только сейчас осознали, какого большого человека потеряли, — говорит академик Ариф Гашимов. — Есть ученые, которые всю жизнь творят, работают, а в старости живут воспоминаниями. Чингиз Мехтиевич же всегда смотрел в будущее и нас заставлял жить не вчерашним днем, а постоянно заглядывая в завтрашний день науки на 10—20 лет вперед. Он все время, как говорится, держал руку на пульсе науки, видел, в каком направлении и как нужно ее развивать, постоянно заботился о научном росте своих сотрудников, расширении их кругозора, часто направлял в командировки в Москву, Ленинград, советовал, что читать, у кого учиться, заставлял работать над собой и сам постоянно всем интересовался, учился. Ныне в здании Института физики, где он работал, по инициативе его коллег установлен барельеф учителя, а в городе Гянджа, на здании, где он жил, — памятная доска. За прошедшие годы коллеги академика Джуварлы успели провести в память о нем ряд международных конференций в ряде городов мира. В год 100-летнего юбилея Чингиза Джуварлы в Баку пройдет IX Международная конференция, в Гяндже — пленарное собрание, работа секций — в одном из университетов Стамбула.

Франгиз ХАНДЖАНБЕКОВА

Бакинский рабочий.- 2013.- 1 мая.- С.5-6.