Сон длиной в книгу

Бывают сны, после которых полдня стараешься понять, проснулся ты или нет. Яркие, объемные, но уже через день начисто забывающиеся. Через день будет через день.Но пока ты тщишься отличить реальность от сновидения, в голову лезут всяческие странные мысли. Я отражаюсь в зеркале — или сам являюсь отражением? Стакан сначала упал, а потом разбился — или наоборот? Существуют ли вещи, когда на них не смотришь? Есть ли смерть — и есть ли жизнь? И хочется описать все это, поделиться с миром. Но в итоге не доходят руки. Впрочем, иногда в эти самые руки попадают книги, авторам которых все-таки удалось вылить на страницы пограничное меж сном и явью состояние. Сегодня — именно такое «иногда». Камал Абдулла, сборник «Платон, кажется, заболел...». Рассказы, вошедшие в книгу, относятся к четырем разным циклам, каждый из которых отвечает на отдельный метафизический вопрос. Даже нет, не так. Каждый из них дает читателю отправную точку для размышлений на тему, заданную автором.Цикл «Выбор Париса» предлагает поразмыслить о том, насколько незыблем видимый мир. Ну, и о параллельных реальностях тоже соответственно. В рассказе «Двойники» герой, Камал, встречает самого себя — но со сложившейся совершенно иначе судьбой. «Выбор Париса» — блестящая попытка построить альтернативную версию истории с тремя богинями и яблоком раздора. «Харон, милосердный Харон» — поэтичная история о том, как душа после смерти сохраняет свои воспоминания. Особенность рассказов из «Выбора Париса» — отношение героев к происходящему. Их сознание как бы раздваивается, странные и чудесные вещи поначалу воспринимаются как некоторая ошибка, сбой программы, вышибающий из привычного состояния. Но потом неуловимо (самое интересное, по тексту не определишь, в какой момент это происходит) выстраивается новая система координат, в которой происходящее уже становится нормой. И вот вместе с героями погружаешься в реальность, созданную Абдуллой, — и ждешь, когда из соседней комнаты выйдет, скажем, кентавр.В цикле «Лабиринт» затронуты вопросы жизни и смерти. Точнее, их отсутствия. Да-да, оказывается, нет ни того, ни другого. Только некое состояние, разные фазы которого воспринимаются так или иначе. В рассказе «Окно» переход из бытия в небытие показан через встраивание в городские реалии нетипичных объектов и персонажей. Герой идет по улицам Баку — и видит смешавшихся с толпой обывателей ангелов, гурий, античных богов. Оживают памятники. На месте Каспийского моря появляется Сахара, а вместо кинотеатра вырастает Эйфелева башня. «Лабиринт» составлен из историй, в которых супруги стараются договориться о том, как им встретиться в следующем посмертном воплощении. Договариваются-договариваются, в итоге и впрямь встречаются, — и расходятся, каждый своей дорогой. А в «Камерном театре» показан человек, запутавшийся во сне. Причем сон этот — наша с вами объективная реальность.Цикл «Грамматика наших ошибок» — осмысление того, как связаны пути Ученика и Учителя. «Смерти Корнелиуса» — история-перевертыш, в которой ученик сливается с именем учителя практически полностью, — и это дает ему возможность решить неразрешимую, в общем-то, задачу. Впрочем, кто является кем — тоже вопрос. Гаджи Мир Гасан Сайях и Корнелиус, возможно, — один и тот же человек. Рассказ, давший название книге, — «Платон, кажется, заболел...» дает понять, что Учитель и Ученик — не просто обозначения статуса того или иного лица. Они могут быть далеко друг от друга, они могут быть вообще не знакомы, связь между ними — космическая. Подростку Самхари достаточно просто посмотреть, что чертит на песке поэт Самхари — и вот уже полузасохший арык превращается в полноводную реку. Самхари в страхе восклицает: «Эту страшную реку, убей меня, я не переплыл бы даже на судне». Правильно, не переплыл бы — потому что, оказавшись с Учителем на одной стороне, на другую уже никогда не попадешь.События цикла «Происшествия маленького двора», казалось бы, наиболее близки к тому, как воспринимается мир обычным человеком. Элементы чудесности спрятаны за маской легенды, а то и вовсе отсутствуют. Но именно рассказы, в которых нет ничего формально-сказочного, заставляют глубже всего задуматься над природой вещей. Случайная встреча с женщиной через много лет в рассказе «Однажды летним вечером», в «Лунном свете» — история тети, обманом отговорившей племянника от повторной женитьбы (и мучившейся виной всю оставшуюся жизнь), терзания взрослеющего парня, который не может сдержать данного друзьям слова в «Курочке Рябе». На первый взгляд незамысловатые темы идеально ложатся на сознание, подготовленное прочими рассказами книги. И начинаешь задумываться — уже совсем серьезно — так ли устроен мир, как нам кажется. Всему ли есть объективные причины или то, что доступно восприятию и осмыслению — только бледные тени, колышущиеся на стенах платоновской пещеры.Проза Абдуллы обладает, казалось бы, парадоксальным свойством. Она объединяет в себе предельную сложность и предельную простоту. Сложность — в том, как автор выходит за рамки реальности, ставит своих героев в иррациональные, сказочные ситуации. Простота — в бытовых деталях, обыденной жизни, в которую-то и вплетается элемент волшебства. Борхес? Да, но лишь отчасти. Корни Абдуллы уходят глубже. Вспомните — у Георгия Иванова: «Есть воспоминания, как сны. Есть сны — как воспоминания. И когда думаешь о бывшем «так недавно и так бесконечно давно», иногда не знаешь, — где воспоминания, где сны». Или «Заблудившийся трамвай» Гумилева. Или даже сказки «Тысячи и одной ночи». Особенность художественной манеры автора — в глубоком проникновении в историческое наследие своей страны. В рассказах воскресают времена, когда путнику на дороге вполне могла попасться бутылка с джинном, а поэт мог броситься в воду, стараясь поймать отражение луны. Абдулла говорит нам, что рациональный взгляд на вещи — только один из возможных. И, наверное, далеко не самый лучший. «Можно ли не верить тому, кто принес эту весть?! Весточку прочирикали птицы».

Иван КУПРЕЯНОВ

Бакинский рабочий.- 2014.- 20 ноября.- С.6.