Первая и последняя встреча с Умберто Эко…

В №21 от 01.06.2016 года авторитетного российского издания «Литературная газета» опубликована статья-воспоминание видного азербайджанского писателя Камала Абдуллы «Первая и последняя встреча с Умберто Эко», написанная после состоявшейся в 2014 году встречи со всемирно известным итальянским писателем и ученым Умберто Эко. Учитывая интерес к упомянутой публикации, предлагаем ее вниманию наших читателей. Мы встретились с великим мастером в его доме. Я полагал, что эта встреча, на которую он столь любезно пригласил нас, займет примерно 10—15 минут времени. Так думал и Сандро Тети, мой итальянский издатель, публицист. Но она продлилась ни много ни мало два часа. Маэстро Умберто Эко оказался очень гостеприимным человеком: долго водил нас по своей библиотеке, с удовольствием говорил на разные темы, угостил великолепным итальянским вином. Самое же главное — создал такую атмосферу общения, что я начал воспринимать его как человека, которого знаю давно. Обычно о нем говорили как о нелюдимом, необщительном человеке, но это было совсем не так. Сандро — итальянский издатель моего романа «Неполная рукопись», прекрасно владеет русским языком, на этой, им же организованной, встрече был еще и переводчиком. Он выслал экземпляр итальянского издания «Неполной рукописи» профессору Эко и попросил его высказать свое мнение о нем. Вступительное слово к этому изящному, прекрасно оформленному изданию написал профессор Флорентийского университета, видный специалист по средневековой культуре Франко Кардини. Профессор Кардини был другом Эко. Думаю, что во многом благодаря вступительному слову Кардини недоступный мастер заинтересовался романом и прочел его. Сначала я получил от Эко небольшое письмо, в котором он высказывал слова благодарности за книгу. Позже он пригласил нас с Сандро к себе в Милан. В это время я, к счастью, находился в Риме. Здесь, в рамках Международной книжной ярмарки проходила презентация «Неполной рукописи», а в Ватиканском университете была организована встреча со мной и обсуждение романа. Были также запланированы несколько интервью разным газетам и одному местному телеканалу. Одним словом, благополучно завершив все свои дела в Риме, мы с Сандро вылетели в Милан. Вот, мы уже на прекрасной площади Кастелло, напротив древних крепостных стен Милана. Выйдя из такси, я стал оглядываться вокруг. На противоположной от нас стороне — затаившийся за крепостными стенами древний, маленький Милан. Эти крепостные стены сразу напомнили мне стены Бакинской крепости. Своими башнями они немного походили и на стены Московского Кремля. На нашей стороне площади господствовал величественный романский стил. Здания — великолепные образцы классической архитектуры — прекрасно дополняли друг друга. Каждый уголок был полон роскоши. Вот и, наконец, Кастелло, 13. Мы стоим перед домом, в котором живет Эко. Нам нужно подняться на второй этаж. Сандро нажимает кнопку домофона. У выхода из лифта нас встречает сам Маэстро. Каждое его движение полно искренней задушевности. Входим в квартиру, и он приглашает нас в салон. В просторном салоне со множеством книг, сувениров и картин, мне более всего запомнилось обилие света. За окном, занавешенным невесомым, белым тюлем — те же крепостные стены старого города… Эко любезно спрашивает, что будем пить. Удобно устраиваясь в кресле, я думаю: «Неужели это о нем говорят как о человеке нелюдимом?!» Первым делом нам предлагают кофе. Женщина, принесшая его, — точная копия домработницы упрямого героя Челентано из известного итальянского фильма «Укрощение строптивого». За чашкой кофе, после традиционных приветствий, разговор постепенно обретает русло. Под воздействием созданной Эко вокруг себя ауры мы легко, без всяких разведок и приготовлений, словно тысячу лет знали друг друга, приступаем к разговору. И уже в самом начале нашей беседы он задает мне свой первый и неожиданный для меня вопрос (воспроизвожу его без изменений, так как я повторно и повторно просил Сандро перевести его как есть). — Спрашивали ли ваши кретины вас, как здесь наши кретины спрашивают меня, о том, существует ли на самом деле эта рукопись, или ее нет? Я в изумлении: «Эко — настоящий ясновидящий?!» Хочу непременно отметить, что задав этот вопрос, Умберто Эко не стал дожидаться ответа. Вернее, конкретные имена «провинившихся» его, конечно, не интересовали. Он, как мне показалось, вспоминая все произошедшее с ним самим, хотел таким образом поддержать меня. Я не жаловался ему, да и не собирался делать это, но он прекрасно понимал, что все так и должно было быть. Конечно же, кретины везде одинаковы. Как только беседа началась, сразу после вопроса о «кретинах», профессор Эко сказал: — Ваш роман захватывающий (итал. — avvincènte — увлекательный, захватывающий), но его нельзя читать на пляже. Сказал и улыбнулся. Затем он начал говорить о том, что нужно сделать для того, чтобы роман оказался более близок итальянскому читателю. Сандро рассказал ему о моем втором романе — «Долине кудесников», который он намерен был перевести и издать. В таком случае профессор Эко счел нужным дать следующий совет: — Иногда в тексте не уделяют должного внимания именам героев. Используют трехэтажные, даже четырехэтажные национальные имена. А это в переводном произведении создает существенные трудности для читателей из другой культуры. Постарайтесь подвести имена к простому знаменателю. Это очень важно. Тут я вспомнил свою давнишнюю «проблему». Я задавал этот наболевший вопрос многим зарубежным литераторам, читателям, специалистам из различных стран, готовящим мой роман к печати. Их ответы не были однозначными. Задал я его и Эко: — Как вы думаете, играет ли роль осведомленность читателя, скажем итальянского, об эпосе «Книга моего деда Коркута» в его восприятии романа? «Неполная рукопись» написана в форме эпического детектива по, скажем так, видоизмененным мотивам древнеазербайджанского эпоса — дастана «Книга моего деда Коркута» («Китаби Деде Горгуд»). В романе сохранены исходные точки, а дальнейшее развитие сюжета — продукт фантазии, которую дастан не смог бы опровергнуть. Честно говоря, его ответ оказался неожиданным. Я думал иначе. Эко решительно сказал: — Конечно же, играет. Если бы читатель имел понятие о дастане, роман стал бы понятнее ему. Я вспомнил другое мнение, мнение своего американского редактора. Он, готовя американское издание «Неполной рукописи», писал мне, что когда читал роман, любопытство, а местами и смех одолевали его. В особенности же его рассмешило то, как один из персонажей романа — Брюхатая перехитрила знатных огузских воинов. Этот редактор не был знаком с нашим дастаном. Получалось, что роман может понравиться непосвященному читателю тоже. Иногда этот фактор не имел столь большого значения. Логика «чтобы понять роман, сначала непременно следует прочесть дастан» зачастую не срабатывала. Понятно, что эти мысли я не озвучил при нем. Разговор пошел об Азербайджане, о его древней истории, об эпосе «Книга моего деда Коркута». Мы вспоминали, что в советскую эпоху этот эпос практически был запрещен. Речь зашла о древних азербайджанцах-огузах, о героизме огузских рыцарей, о перекликающихся с греческими мифами мотивах и параллелях в дастане, о шахе Исмаиле и проводимой им внешней политике, о состоянии языка и культуры в его время, о значимости установления связей западных стран, в частности, итальянских городов, с Сефевидами, о поэзии самого шаха. Говорили о современном Азербайджане — свободолюбивой стране с древними традициями толерантности и мультикультуральности, о проживающих здесь народах, о выбранном главой государства особом политическом пути для Азербайджана, о нагорно-карабахской проблеме и двойственных стандартах ведущих стран мира в отношении к ней, о пьесах классика азербайджанской литературы Мирзы Джалила «Книга матери» и «Кяманча» как классических литературных образцах азербайджанского мультикультурализма, о проводимых в Баку крупных гуманитарных форумах… В салон входит супруга Эко и, от души поприветствовав нас как старых знакомых, охотно подключается к разговору. В этой обаятельной, сохранившей красоту молодости женщине, сразу ощущается и внутренняя красота. Пользуясь случаем, приглашаю их обоих в Баку. — У вас есть книга — «Шесть прогулок в литературных лесах». Один наш профессор переводит эту книгу на азербайджанский язык. Может, на презентацию этой книги, а может, и на Гуманитарный форум… — С удовольствием приедем, не так ли? — госпожа Эко, улыбаясь, смотрит на мужа. — Можно, — с неожиданной для нас с Сандро легкостью соглашается Эко. — Но в начале года (а это случится через несколько месяцев) в Милане состоится презентация моей новой книги. И для меня здесь наступит сущий ад. Работы будет очень много. А после презентации, думаю, поговорим об этом конкретнее. Мы с Сандро не скрываем радости. Сразу же в общих чертах я начинаю рассказывать госпоже Эко об ожидающих их в Азербайджане интересных встречах. Она, в свою очередь, задает мне массу вопросов. Книгу Эко «Шесть прогулок в литературных лесах» переводит с английского профессор Азад Мамедов. Перевод можно считать завершенным. Эта небольшая по объему книга состоит из очень интересных литературных бесед. Эко составил ее на основе своих лекций в Америке, кажется, в Гарвардском университете. Мне в ней больше всего понравилось то, что автор в соответствии с указанной самим Дюма внутригородской географией определяет, где и на какой ныне улице расположены дома его героев, прослеживает их дальнейшую судьбу. Говорит о том, как и в каких целях впоследствии, например, во время Французской революции, были использованы эти дома, в которых когда-то снимали квартиры всеми любимые герои Д`Артаньян, Атос, Портос, Арамис и т.д. Внимательно выслушав меня, Умберто Эко делает жест великодушия по поводу издания книги в Баку: — Прекрасно. После издания книги можно приехать в Баку на ее презентацию. Почему бы и нет? Кстати, я скажу своему литературному агенту, чтобы он не брал с вас столько же, сколько он обычно берет с англичан и французов. Чтобы это был символический гонорар. Сказав это, он улыбается своей мягкой, невинной улыбкой. Я еле сдерживаюсь. Маэстро, конечно же, не знает, что все его творчество, чуть ли не полное собрание его сочинений, переведено и издано в Баку, и никакой литературный агент не ведает об этом. … Умберто Эко вдруг поставил бокал с вином на стол и резко встал с кресла. Мы с Сандро переглянулись, и точно так же встали. Мастер со свойственной ему пылкостью сказал нам: — Пойдемте со мной. Хочу показать вам свою коллекцию старинных рукописей. Он, а вслед за ним и мы вышли из этого светлого салона, по не очень просторному, по обеим сторонам уставленному доходящими до потолка книжными полками коридору пошли в сторону комнаты, где хранились рукописи. Мимоходом замечаем несколько подъемных механизмов (сидений). Нажав на кнопку этого механизма, с помощью автоматического устройства можно подняться наверх, за нужной книгой на верхней полке. Каждая из книг на полках словно взывает: «О посетитель, ты не сможешь пройти мимо, не раскрыв и не полистав меня»… В двух шагах от расположенной справа комнаты рукописей Эко резко остановился и, не глядя достав с одной из средних полок толстый томик в черном переплете, протянул мне: — Это Джойс. Он пишет сложнее вас… Я вспоминаю сказанную им недавно в салоне фразу «Ваш роман нельзя читать на пляже», и улыбку, охватившую при этом его лицо. — Вы любите Джойса… — говорю я, листая книгу. — Я написал книгу о нем, — с затаенной гордостью замечает Эко, скромно опустив глаза. Конечно, я помню об этом. Но теперь я понимаю, что это — истинная любовь. И мне кажется, что Эко, сколько бы раз ни шел по этому коридору, мог пройти мимо бесчисленных книг слева и справа, иногда даже не обращая на них внимания, но никогда не проходил мимо полки с Джойсом, всегда останавливался здесь. Точно так же, как в этот раз. Пройдя по коридору и свернув направо, мы оказываемся в просторной комнате, которую он с гордостью называет сокровищницей своих рукописей. — А вот и мои манускрипты… — объявляет Эко, широко раскинув руки, словно собираясь обнять и прижать к груди лежащие здесь кипы старинных и современных рукописей. Мы с Сандро восхищенно оглядываемся вокруг. И снова везде уставленные книгами полки. Но если бы даже не было объявлено об исключительности собранных в этой комнате книг в сравнении с теми, что были сложены в коридоре, мы, безусловно, сами тоже догадались бы об их особой ценности. От этих огромных, солидных, старинных фолиантов, которыми была уставлена вся комната, веяло некой мрачной величественностью. Все они с какой-то аристократической надменностью, с каким-то скрытым удовольствием смотрели сверху вниз. Открыто, с каким-то затаенным удовольствием демонстрировали свою недосягаемость. Словно внушали, что ты оказался в XVI, даже в XII веке, и сейчас находишься в библиотеке какого-то средневекового монарха. И тебе необходимо быть предельно внимательным, вести себя сдержанно и достойно. В одном фолианты не ошибались. В комнате действительно находился монарх. Но это был монарх от литературы. Сейчас, вспоминая те мгновенья, мне представляется интересным то, что сам монарх, то есть Эко, тоже, как и мы, словно впервые оказавшись в этой комнате, с удвоенным вниманием, жадно, и даже ненасытно рассматривает все вокруг. Некоторое время мы, зачарованные, не можем оторвать глаз от рукописей. Профессор снова, в свойственной ему манере, быстро подходит к одной из них, бережно, двумя руками берет ее с полки и прижимает к груди. Это большой, достаточно тяжелый, толстый фолиант в переплете из черной натуральной кожи. В центре комнаты стоит стол. На этот стол Эко кладет книгу, бережно перелистывает ее. — Этой рукописи 500 лет. Это Вергилий, — с умилением говорит Эко и слегка отходит назад, и уже с отдаления завороженно, словно наслаждаясь красотой изящной женщины, смотрит на книгу. Я вспоминаю Бунина («Он смотрел на ее долгое тело»)... Эко опять обращается ко мне: — Вы потрогайте листы, будьте смелее, посмотрите, что почувствуете?!. Он понимает, что я стараюсь быть предельно осторожным. Нельзя просто так дотронуться до 500-летней старины, повредить ее. Но Эко подбадривает меня. Чуть ли не за руку подводит к книге. Я осторожно касаюсь листов. Вожу пальцами по бумаге. Неотрывно рассматриваю выведенные на этих больших листах латинские буквы, выстроившиеся как римские легионеры, словно получившие приказ оберегать затаенный смысл текста. Иногда эти буквы образуют изящный, элегантный хоровод, словно оживают, буквально пляшут на строках. Заглавные буквы — цветные. Иллюстрации поражают воображение. Что я ощущаю?! Чувствую капризную игру, оживление латинских букв. Теперь они кажутся особенно изящными. Потому что эта рукопись — их родина. Языковая родина. Оказывается, буквы, находясь у себя на родине, в родном языковом пространстве, меняются, обретают особую прелесть. Снова выходим в коридор, который начинает напоминать лабиринт. И по этому переполненному книгами лабиринту Эко продолжает вести нас за собой. Следующая остановка — комната «Эссеистика», где собраны его собственные книги, а также их переводы на разные языки. Профессор так и говорит: — А теперь пойдемте в комнату моей писанины. В комнату «Эссеистика». Украдкой гляжу на Умберто Эко, и в моей памяти всплывают имена таких великанов, как Микеланджело, Леонардо да Винчи, Рафаэль. Он тоже принадлежит к этой могучей плеяде. Если те находили сокрытые в камне великолепные скульптуры и освобождали их, то Эко в бесконечном словаре находил спрятанный текст и даровал ему свободу. Комната, которую он назвал комнатой «моей писанины», была просторной и, в то же время не совсем аккуратной из-за разбросанных тут и там, кипами лежащих на столах книг. В этом отношении она явно уступала той, в которой хранились старинные рукописи. Эти книги, разделенные по странам издания, были молчаливыми представителями Эко, разбросанными по различным языкам и культурам. По величине эта комната была такой же, как комната рукописей, но чуть светлее. Те же упирающиеся в потолок ряды полок, и на них книги, книги, книги… На какие только языки его не переводили! Во мне зародилось сомнение, что в это огромное собрание книг, изданных легально, не вошли книги нелегальные, выпущенные без ведома Эко и его литературного агента. Если бы и они были здесь, то для размещения всех изданий понадобилось бы еще несколько таких помещений. — Хочу сделать вам небольшой подарок, — вдруг оборачивается ко мне профессор. Пока мы с Сандро по одной рассматривали разбросанные всюду книги, Эко, сказав это, ушел куда-то за полки и ненадолго исчез из виду. И вот мы видим его у полки чуть ли не под потолком. Он поднялся туда при помощи бесшумного подъемного механизма. Спустя немного времени профессор вернулся к нам, держа в руках увесистый томик. — Это последнее издание на русском языке. Называется «История иллюзий. Легендарные места, земли и страны». Издана в России. Сейчас я надпишу ее для вас. Эко положил книгу на маленький столик, стоя написал что-то на титульном листе и вручил мне. Роскошное, в прекрасном переплете, чуть ли не подарочное издание известного московского издательства «Слово». Я от души поблагодарил профессора и пробежал взглядом по строчкам надписи. Естественно, что ничего кроме своего имени и подписи Эко не смог разобрать. Сандро, заглядывая из-за моего плеча, торопливо читает и переводит: «Камалу Абдулле — с дружескими пожеланиями… Умберто Эко». Мы переглядываемся, некоторое время молчим, опустив головы. Я не могу оторвать взгляда от книги, перелистываю ее, а Эко, кажется, доволен тем, какое удовольствие смог доставить мне своим подарком. Мы снова возвращаемся в салон, где начиналась эта наша первая и, к великому сожалению, последняя встреча. Я незаметно смотрю на часы, а затем — на Сандро. Прошло полтора часа с той минуты, как мы вошли сюда. И теперь наш разговор начинает обретать иной характер — мы говорим обо всем понемногу… Потом, я, естественно, буду жалеть: надо было спросить еще о том, о другом, сказать и это, и то… Но тогда мне казалось, что мы поговорили обо всем на свете. Иногда молчали. Это молчание тоже дорогого стоило. Время прощаться приходит как-то незаметно, само по себе. Мы встаем одновременно. Дольше обычного задерживаемся у двери. Супруга Эко тоже вышла проводить нас. Здесь и женщина, напомнившая мне домработницу из «Укрощения строптивого». С госпожой Эко нужно уточнить кое-какие нюансы. И, естественно, что я расставляю последние точки над «i» касательно их визита в Азербайджан. Наконец, казалось бы, все сказано, все выяснено. И Эко, и его супруга получили ответы на все интересующие их вопросы. Мы прощаемся в который уже раз. — Итальянцев и азербайджанцев, помимо всего прочего, объединяет еще одно качество — мы подолгу прощаемся у дверей. После этих моих слов все мы смеемся. На этой ноте мы с Сандро Тети покидаем этих прекрасных людей… На площади Кастелло все по-прежнему. Все те же величественные здания возвышаются над нами. Мы оба — и я, и Сандро — словно захмелели. Конечно же, это не от старого итальянского вина, которым угостил нас Эко. Мы все еще под впечатлением от встречи и некоторое время храним молчание. Не выясняя с Сандро куда нам идти, оба интуитивно направляемся к крепостным стенам. Покидая дом Мастера, где мы только что были, можно войти только в эту древнюю крепость, и никуда более. Переходим на другую сторону площади. Через главные ворота входим в древний Милан. Если скажу, что сразу попадаем в мир средневековья, ничуть не согрешу. Очарование средневековой Италии держит нас крепко и долго не отпускает. Эти улицы, здания, площади по своей неповторимой энергетике являют нам логическое продолжение встречи на втором этаже дома, расположенного совсем недалеко — по адресу Кастелло, 13. И с каждого уголка этого средневекового мира начинает доноситься до нас мягкий голос Умберто Эко, его интонация, дыхание. Мы с Сандро не смотрим друг на друга, но я знаю — он чувствует то же самое…

Камал Абдулла

Бакинский рабочий.-2016.- 4 июня.- С.9.