Карабахская Отечественная: они умирали честно

«Бакинский рабочий» публикует главы из документальной повести заслуженного журналиста Азербайджана Татьяны Чаладзе «Карабахская Отечественная: они умирали честно», посвященной азербайджанским солдатам и офицерам — защитникам своей Родины.

Тогда, в начале девяностых, народ Азербайджана с ужасом обнаружил, что фашизм жив, что тогда, в девяносто втором, он просто видоизменился и принял форму и суть идеологии армянских сепаратистов из Нагорного Карабаха, политических лидеров из Еревана. Точно так же, как гитлеровцы, армянские военные формирования, вооруженные до зубов, не считаясь ни с какими моральными и этическими нормами, убивали мирное азербайджанское население, захватывали азербайджанские земли. Данная повесть — это свидетельство очевидца…

«…я была той слезой ребенка,

усталой стопой отца,

горе неисходное в сердце

— этому нет конца...»

Не в силе Бог, а в правде.

Я задумала эту книгу еще в 1992 году, в Азербайджане, находясь в эпицентре вселенского горя родителей, страданий беженцев, слез осиротевших детей.

Оказавшись вдруг, неожиданно, на настоящей войне, мне пришлось постигать смысл жизни заново, так же заново произошла и переоценка жизненных ценностей. С удивлением и ужасом я обнаружила, что фашизм жив, что тогда, в девяносто втором, он просто видоизменился и принял форму и суть идеологии армянских сепаратистов из Нагорного Карабаха, политических лидеров из Еревана. Точно так же, как гитлеровцы, армянские военные формирования, вооруженные до зубов, не считаясь ни с какими моральными и этическими нормами, убивали мирное азербайджанское население, захватывая азербайджанские земли.

На защиту Родины встали все, кто мог. Одновременно, вместе с решением защищать родной Азербайджан, они совершили духовный подвиг — решимость отдать самое дорогое, что имели — свою жизнь за независимость родной земли, за безопасность и выживание азербайджанского народа. И те, кто погиб в бою, и те, кто стал невинной жертвой армянских бандитов, и те, кому посчастливилось вернуться домой, тогда, в девяносто втором — они умирали честно…

Воистину, журналисты — это особая профессия и отвечать мы будем, видимо, только перед Богом — один на один. Все, что я увидела и узнала о войне в Азербайджане, вошло в меня, проросло через сердце. Раз я живу сегодня, в конце двадцатого века и оказалась именно на этой земле, видела то, что видела, то именно поэтому осмелилась взять на себя свидетельство очевидца. Опровергнуть меня никто не сможет, так как я хочу лишь просто рассказать. Вот я — перед Богом и перед вами...

Глава первая

Часто и до сих пор меня спрашивают, почему я, успешный, известный в Латвии журналист, приехала именно в Азербайджан. Должна сказать, что начиналось все довольно банально. В то время я была главным редактором газеты «Балтийское время» Народного фронта Латвии, правящей партии, членом которой был премьер-министр Латвии Ивар Годманис.

И вот, в сентябре 1992 года в парламентской газете Латвии «Диена», конкурирующего печатного издания, вдруг пошли статьи о Нагорном Карабахе. Представьте, за один месяц в одной и той же газете семнадцать статей и все большие, на разворот, с продолжением в следующих номерах, с фотографиями. И абсолютно все статьи отражены с одной стороны — Армении. Само собой, этот газетный прессинг произвел сильное впечатление на жителей маленькой Латвии, которые только-только перевели дух от собственной борьбы за независимость, с ее жертвами и трагедиями.

Как и в каждом узком профессиональном кругу, мы, журналисты, в принципе все хорошо знали друг друга. И стало заметно, что авторы статей из Армении, которые с пафосом требовали от латвийского парламента признания «справедливой борьбы за независимость Нагорно-Карабахской республики», вдруг резко подняли свой жизненный уровень: у одного появился видеоцентр, что было в то время дорогим удовольствием, у другой, извините, шубка из натурального меха, третий поехал по туристической путевке в экзотический морской круиз, четвертый поменял старую машину на новую иномарку...

Не знаю, как людям других профессий, но журналистам, бывает, приходится идти на компромисс. Мотивы бывают самые разные, но, как правило, бескорыстные: не всегда можно печатать то, что ты знаешь, свидетелем чему был, ведь доказательства в суд представить не можешь. Или, например, гуманные причины вынуждают тебя пощадить «стрелочника», так как главный преступник безнаказан и до него не добраться. В данном случае с армянскими репортажами поражали наглость, цинизм неприкрытой коррупции и, скорее, демонстрация армянского варианта: «Мы все можем!»

На мой взгляд, понятие «честный журналист», как таковое, неправильно: если человек по природе честен, то честен во всем, и в профессии тоже. Соответственно, и наоборот. Еще в университете я спорила с преподавателем, что журналист эго не профессия, а состояние души! —или душа принимает, или нет.

Вот и смутилась моя душа этим армянским вариантом, наряду с этим потоком целенаправленных статей, где черным по белому писалось, что «азербайджанцы воюют под влиянием наркотиков, алкоголя, что отрезают головы детям, жарят их и едят», высказывались умиления, что иностранцы, в основном ливанцы и сирийцы, которые приговорены в тринадцати странах к смертной казни за терроризм (!), «нашли в себе силы приехать воевать на стороне многострадальных армян».

И при всем при этом ни в одной газете республики не было напечатано ни строчки со стороны Азербайджана, хотя бы ради приличия. Именно поэтому впервые у меня появилось решение поехать в Азербайджан. Из вредности характера.

Тем более что мой профессиональный опыт, приобретенный ранее, когда я в 1990—1991 годах работала в России специальным корреспондентом НФЛ, как раз во времена ATMODI — возрождения и борьбы за государственную независимость латышского народа, подсказывал, что здесь не обошлось без провокаций. Итак, я взяла географическую карту, определила, что Нагорно-Карабахская область расположена в составе Азербайджана, купила билет на самолет и прилетела в Баку.

Встретили меня Зотовы Виктор и Люба ханум, которым я предварительно сообщила о своем приезде. Виктор Романович — председатель общества «Содружество», коренной бакинец, русский, свободно владеет азербайджанским языком, его супруга — преподаватель в Институте народного хозяйства. В гостиницу Зотовы меня не пустили, увезли к себе домой. Весь вечер шли разговоры и телефонные звонки соратников общества «Содружество», жизнь в этой уютной квартире «била ключом». Утром стал понятен смысл вчерашних напряженных телефонирований: оказывается, в Баку прибыла группа российских депутатов с целью изучения положения русскоязычных в Азербайджане.

Ба-а, знакомые все лица! Те же самые приезжали когда-то и к нам, в Латвию. Мы к ним тогда со всей душой, а они слушали, кивали, а, возвращаясь в Москву, говорили и делали совершенно противоположное своим обещаниям.

А в столице Азербайджана было тепло, красиво и... совсем не чувствовалось войны: красивые девушки, юноши, музыка, кафе, мороженое. Я даже не знала, как представить себе войну в Нагорном Карабахе, о которой, конечно же, слышала в течение последних лет и отношение к которой тоже менялось от удивления, начиная с первых забастовок, первых столкновений, шока Сумгайыта, до полного равнодушия — далеко, сами разберутся. Только уже непосредственно в Министерстве обороны Азербайджана, куда меня привел все тот же Виктор Романович, ощущалось некоторое напряжение.

В пресс-центре мне не пришлось много объяснять, кто я и зачем приехала, в течение пятнадцати минут было решено, что завтра утром в сопровождении представителя информационного центра я выезжаю в зону боевых действий, в Агдеринский район, в бригаду полковника Наджмеддина Садыхова.

Наутро Виктор Романович доставил меня в министерство, где уже ожидал Мустафа, тот самый сопровождающий, с которым мы должны были ехать. В течение примерно двух часов Мустафа оформлял документы, получал оружие, заправлял машину. Вся эта кутерьма происходила в приподнятом настроении, окружающие подходили, желали счастливой дороги, просили нас быть осторожными, а Мустафа со значительным видом отвечал, что все будет в порядке.

Конечно, все это вместе создавало определенную атмосферу, производило впечатление единения, я уже не чувствовала себя чужой — мы вместе идем на опасное дело, и нас ждут здесь обратно живых и невредимых. Как бы то ни было, наконец, мы выехали.

Поехали мы по верхней дороге, через Агсуинский перевал. Так началась моя дорога на войну. Я и предположить не могла, какие испытания будут ждать меня на этом пути, что испытаю я практически все — и радость победы, и горечь поражения, холод, голод, наступления, отступления, что буду перевязывать раненых и хоронить погибших. Что все это войдет в мою жизнь и изменит ее совершенно, что моя родная Латвия станет для меня чужой, несправедливой и лишь только потому, что я буду печатать правду, печатать фотографии и статьи о том, что видела на войне. А пока мне казалось, что вся дорога состоит из Агсуинского перевала, а сам перевал состоит из поворотов и тумана.

Уже стемнело, когда мы приехали в Тертер. Здесь Мустафа зашел в здание главы исполнительной власти, потом вышел и сказал, что меня он оставит ночевать в Тертере, а сам поедет в часть, якобы выяснить обстановку, и утром вернется за мной. Мне это не понравилось, и я начала энергично протестовать, однако Мустафа сказал, что здесь боевая зона и, как иностранный корреспондент, я должна подчиняться, иначе он вернет меня в Баку. Угроза подействовала, я согласилась остаться. В гостинице свободных комнат не оказалось. Меня поместили в комнату, где было две кровати, на одну из которых положили меня, а на другой спал офицер полиции, работавший в Тертере. Ни имя, ни фамилия его у меня не сохранились, я просто не думала и не гадала, что когда-то буду писать мемуары, кстати, по этой причине я потеряла многие имена. Помню лишь, что офицер, кажется, был полковник, сильно нервничал и переживал за то, чтобы я его не боялась. А я совершенно его не боялась, скорее наоборот, он боялся меня.

Мустафа должен был вернуться к восьми утра, но приехал после десяти. Помню, что я тогда приписала это опоздание военным опасностям, ведь войну я знала только по фильмам и никак не представляла себе, что это такое. Тем более, утром по телевизору, у дежурной на первом этаже передавали выступление Шамистана, военного диктора, читавшего фронтовую сводку. Практически все, кто был в гостинице, собрались вокруг и слушали, я, конечно, не понимала, что он говорит, но его голос звучал очень внушительно и драматично. Ханум, дежурная, молча вытирала слезы. У меня впервые появилось смутное чувство, что война — это не только бои на переднем крае, но и гражданское население, взвалившее на свои плечи все последствия.

(Продолжение следует)

Татьяна Чаладзе

Бакинский рабочий.-2016.- 3 мая.- С.9.

Фотографии взяты из фотоальбома Т.Чаладзе «Война в лицах».