Сверхзадача «малой» прозы Натига Расулзаде

… Он умеет удивлять. Умеет быть непредсказуемым, эксцентричным, ни на кого не похожим, во всяком случае, в современной азербайджанской литературе. Он умеет завораживать и словно магнитом тянет за собой — в мир вполне реальных и вместе с тем мистических, фантастических образов. В свою художественную реальность, где перемешаны сон и явь, суровая и даже жестокая действительность и в то же время сказочная, гофмановская фантасмагория, где женщина может одновременно быть и женой, и кошкой, а погибшая неделю назад девушка в какой-то параллельной реальности стать любовницей героя рассказа, где из-под дорогого костюма богатого и солидного покупателя квартиры, в которой проживает Юсиф (герой рассказа «Псих») вдруг вполне отчетливо выглядывает… раздвоенное копыто. Да и все прочие герои, на первый взгляд вполне земные и обыкновенные, все же с какой-то чертовщинкой, особинкой, которая отличает их от простых смертных. Всеми этими героями и образами населена последняя книга маститого прозаика под символическим названием «Псих». И это название как нельзя лучше характеризует общую направленность всех рассказов, собранных в этом сборнике. От них невозможно оторваться, книга читается на одном дыхании, хотя порой ты внутренне сопротивляешься авторскому замыслу, ты негодуешь и отказываешься принимать трагические концовки многих рассказов (а ведь все так хорошо начиналось!..), потому что это очень больно, это трогает по самое сердце и потом еще долго не дает спокойно дышать. Ты мысленно возвращаешься к тому или иному рассказу и продолжаешь спорить с автором, как спорит и пререкается с ним Мурад — двойник рассказчика. Но, наверное, в этом — в желании «зацепить», растревожить душу, разбудить совесть читающего и заключена сверхзадача многих произведений, в том числе рассказов Натига Расулзаде. Я была знакома со многими рассказами прежде, встречала их в газете «Каспий», читала в журнале «Литературный Азербайджан». Однако собранные воедино и объединенные некоей сокровенной мыслью (попробуем разобраться, какой именно) они производят совершенно особенное впечатление. Не могу даже сказать — позитивное или негативное. Тут нужны другие характеристики. Но мощное — это точно… Я хорошо знакома с творчеством заслуженного деятеля искусств Азербайджана, кавалера ордена «Шохрат», президентского стипендиата, любимца читающей публики Натига Расулзаде. Однако несмотря на свою популярность и заслуженные награды Натиг остается все тем же сомневающимся, далеким от самоуспокоения и почивания на лаврах писателем. Этот человек в вечном поиске — новых образов, сюжетов, новых форм изображения. До сих пор известный азербайджанский прозаик обращался к самым различным жанрам — рассказ, повесть, роман, криминальные драмы, пьесы, сценарии. Из-под его пера выходили произведения строго реалистические или с элементами фантастики, сюрреализма, гротеска, даже сатиры. Для Натига Расулзаде хороши все жанры, кроме скучного, причем выбор жанра ему диктует само произведение, над которым он в данный момент работает. Натиг не из тех писателей, которые заранее досконально разрабатывают сюжет, сколачивают каркас, моделируют этажи, а затем в процессе работы дополняют его интересными интерьерами и деталями. Натиг, по его словам, порой и сам не знает, как поведет себя его герой (герои), останется он жить, или автору придется завершить его земное существование, кто из новых персонажей появится на страницах, и, вообще, чем закончится новое литературное детище. Натиг, как мне кажется, в этом плане очень счастливый человек, ибо сполна познал и радости, и муки творчества, ибо в писательстве его вел не холодный разум, а «чувство и учащенное биение сердца», а рукой его «от начала до конца водило вдохновение». Со временем проза Натига стала суровее, жестче, я бы даже сказала, бескомпромисснее. Многие герои в конце своей жизни осознают, что прожили ее не так, что совершили много драматических ошибок, что они, в сущности, никому не нужные, никчемные люди. И тогда наступает конец — зачастую автор не видит света в конце туннеля — и потому этот конец трагический. На мой взгляд, жесткость и беспощадность в отображении действительности, ее темных неприглядных сторон сродни работе хирурга. Помните, что говорил герой «Иронии судьбы» о своей профессии хирурга? «Иногда мы должны делать людям больно, чтобы потом им было хорошо». Да, перо писателя порой сродни скальпелю хирурга. Он препарирует жизненные ситуации, порой рассматривая их словно под микроскопом и приближая к нам нелицеприятной, даже отвратительной стороной. Чтобы мы ужаснулись, испытали катарсис и, если еще не поздно, помогли себе и своему ближнему. Безымянный герой рассказа «Золотая монета» и его молоденькая жена были очень счастливы, несмотря на свою бедность, отсутствие нормального жилища и стабильного дохода. Они были счастливы, потому что любили друг друга и ждали первенца. А потом все изменилось — волей случая муж стал игроком, и страсть к блеску золотых монет изменила его. Он в одночасье стал обладателем фантастической суммы денег и золота, но потерял главное, за что любила его жена — человеческую душу. И однажды, придя домой, проигравшись в пух и прах, он застает в лачуге страшную картину — «висящая на его ремне, привязанном к балке потолка, жена, посиневшее лицо ее с распахнутыми глазами, в уголке которых затаился страх…» Жутко представить, сколько семей у нас разрушили такие вот привычки — алкоголизм, наркотики, страсть к азартным играм. А жертвами, как правило, становятся слабые — женщины, дети, престарелые родители. Начиталась я подобных жутких историй за четверть века работы в Комиссии по вопросам помилования. Я бы такие рассказы, как новелла «Золотая монета», включала в школьную программу в качестве обязательного чтения. Потому что произведения литературы убеждают во сто крат сильнее, нежели самые проникновенные проповеди… Вернемся однако же к сборнику. Работая над статьей, я задала своему другу несколько вопросов, чтобы разъяснить для себя то, что осталось «за кадром» повествования. Хочу привести наш с ним небольшой диалог: «Я: — Как ты считаешь, образ главного героя Эмина М. из рассказала «Седьмая ночь» похож на тебя? Эта его отрешенность, фантазии, мистические сны и перевоплощения — у тебя такое бывает? То есть ты отталкиваешься от своей жизни, от собственных фобий и ощущений, или образы Эмина, Мурада, Психа, который пытался обратить все человечество в свою веру и пр. — это лишь твои фантазии, к тебе отношения не имеющие? Натиг: — Ну, как тебе сказать. Это — совокупность фантазии и реально происходивших со мной событий, порой доведенных до абсурда, до своей изнанки, что всегда интереснее, чем одна только реальность. Все реальные истории, если они не пропущены через фантазию автора, бывают несколько прямолинейны, потому что каждый мог бы рассказать эту историю, но когда ты добавляешь в нее свои чувства, свою «сумасшедшинку», тогда она только твоя, и никто не сможет сказать: я бы написал не хуже. Порой, случаи, происшедшие с нами в реальной жизни, продолжаются в наших снах в «искаженном», перевернутом виде, и сны дают импульс, чтобы именно так, в таком направлении продолжать. Я до сих пор, как в молодости, иногда вскакиваю среди ночи и сажусь к компьютеру, чтобы записать сюжеты именно в том виде, как приснилось. Думаю, у всех людей происходит то же самое, но не все заостряют на этом внимание, потому что они не писатели, а писатель не может пройти мимо, внутреннее зрение у него зорче, чем у простых людей, он умеет видеть то, что многим кажется пустым и ненужным. Он способен это «пустое» превращать в произведение, вкладывая в него свой внутренний мир и этим делая его интереснее. Но скажу еще, может, самое главное: и даже не это важно в искусстве, литературе. А самое главное — умение отделять: отделять день от ночи, тьму от света, воду от суши, добро и зло. Как делал Бог, создавая наш мир. В этом писатель, творец — богоподобен, потому что он создает свою вселенную, где надо уметь отделять, ненавязчиво, просто, красиво, чтобы указать читателю верный путь. Писатели, как бы это громко не звучало, всегда шли в авангарде общества. Я: — Любовь у тебя всегда трагична — девушка-утопленница, Амина-кошка, молодая женщина из «Золотой монеты», неизлечимо больная жена героя рассказа «Холодный месяц октябрь», даже любовь солнечного мальчика, дауна Бартоломео… Она всегда обречена. Перед ней всегда непреодолимые препятствия. Это тоже идет от жизненных впечатлений или это принципиальная позиция, убеждение, что именно так и происходит? И еще: у тебя очень буйная фантазия — мистика, перевоплощения, чертовщина, сон и явь, все перемешано. Чем является для тебя мистика в произведении, чему она служит? Ты часто помещаешь вполне земные, реальные образы в мистические обстоятельства. Для чего? Натиг: — Как у многих, хоть и нескромно, но это факт, как у многих великих классиков, Физули, Шекспир и т.д. любовь — это такое огромное чувство, что оно должно поглощать и поглощает истинно любящего и влюбленного, за нее идут на смерть. Большая любовь редко бывает ровной, отполированной даже в жизни, а уж в литературе ее необходимо показывать именно с трагической стороны, потому что просто писать о том, как полюбили, поженились, родили детей, состарились и умерли в один день — это скучно. Но это лично мое мнение. Если на человека обрушивается это огромное чувство, он должен не сломаться, выдержать, отринуть все остальное, как говорит молодая девушка в рассказе «Седьмая ночь», молодая, но умудренная любовью, трагически для нее закончившейся. А что касается мистики, этот жанр мне нравится, потому что в какой-то степени это ответ всем «Фомам неверующим». Понимаешь, если в течение всей жизни с нами не происходит ничего непонятного разуму, мистического, небывалого, это не означает, что этого вообще нет в жизни, просто это происходит с кем-то другим. Сам по себе этот жанр очень интересен и востребован среди подготовленных читателей, много мистики и в абсурдной прозе Кафки, у Габриэля Маркеса, у Стивена Кинга. Порой это наводит читателя, вдумчивого, конечно, на мысли, которые никогда не пришли бы ему в голову среди одних только реальных событий. Я: — Как бы ты сам охарактеризовал этот свой метод? И почему такой пессимизм, такая порой безысходность? Тоже жизненные впечатления? Или это то, что есть в нашей окружающей жизни, но мы не замечаем? Натиг: — Метод — стремление охватить все. Мне, между прочим, на протяжении моей творческой биографии и особенно в последние годы часто говорили читатели буквально следующее: в ваших произведениях можно найти все. Охватить все, конечно нереально, но я думаю, профессия писателя именно в этом и заключается: стремиться к невозможному. Кажется, Флобер, достигнув сумасшедшей высоты в профессии, задался целью написать роман о великом Ничто. Не удивительно, что многие гениальные писатели в погоне за совершенством, которое невозможно отразить в литературе, сходили с ума. А насчет пессимизма… Пессимизм и оптимизм находятся в равновесии как в реальной жизни, так и в характере, душе, уме людей искусства. Если человек по жизни мрачен, он, как правило, создает комедии (Чаплин), и наоборот, веселый человек пишет мрачно, пессимистично. Весы, ничего не поделаешь. Но, как говорил, великий Бернард Шоу: «Я пессимист, но часто об этом забываю». Ты прекрасно знаешь, в жизни я человек очень даже с юмором. Но законы жанра порой диктуют иные условия…» Ну, что ж, наша беседа для меня кое-что прояснила. Я по своей въедливой журналистской привычке хочу во всем дойти до сути, во все вникнуть, все объяснить. Но, наверное, есть художественные произведения, которые одним разумом не понять, их нужно постичь каким-то иным, шестым чувством. Хотя мне, если честно, более импонируют те рассказы Натига, в которых доминирует реалистическое начало. Они тоже грустны, в них рассказывается о вещах отнюдь не радостных, например, «Девушка в красном», в котором создан отвратительнейший образ некого Агашки. В этом, с позволения сказать, «герое» или антигерое мы на протяжении всего рассказа не сможем обнаружить ничего человеческого. Читая его, я все время с недоумением спрашивала себя, зачем автору понадобилось писать об этой твари такой большой рассказ, практически повесть? Но в том-то и мастерство, в том-то и гениальность (не побоюсь этого слова) рассказчика, что в конце концов Агашка поворачивается к нам самой неожиданной стороной. Его перерождение, его, по сути, второе рождение после тяжелейшего инсульта нам кажется вполне естественным и логичным, не надуманным. И мы вместе с ним (в который раз!) понимаем, что существуют все же на свете вечные ценности, среди которых нет места подлости, стяжательству, неправедно нажитому богатству, раз даже такой конченый человек как Агашка это понял, раз даже он сумел найти свою заблудшую душу. Я считаю этот рассказ одним из лучших в сборнике «Псих», потому что в нем автор дарит своим читателям надежду. А без надежды очень трудно жить в этом мире… Язык в книге «Псих» богатый, образный, хотя и довольно сложный. Хороший, настоящий литературный русский язык. Правда я, как всегда, хочу укорить друга за отсутствие редактора. Даже не редактора, ему он, по большому счету, не нужен, а грамотного корректора, который исправил бы технические и грамматические ошибки, иногда встречающиеся в сборнике и непозволительные для такого большого мастера художественного слова, каким, несомненно, является Натиг Расулзаде. И в завершение хочу сказать вот о чем: раньше представителей соцреализма призывали писать о настоящих героях, о добрых делах и великих свершениях. Прежде за такие рассказы, которые пишет Натиг, его бы самого упрятали в психушку или выдворили из страны Советов. Сегодня для подобных творческих поисков и экспериментов у нас открыта «зеленая» дорога — пиши как хочешь и о чем хочешь! Лишь бы это было талантливо. А проза Расулзаде, несомненно, очень талантлива. И все же мне лично хотелось бы, чтобы в творчестве Натига появлялось больше светлых рассказов, дающих читателям хоть какую-то надежду. Таких как, например, новелла о солнечном мальчике — дауне с редким именем Бартоломео. Это рассказ о любви, она тоже драматична и наверняка обречена, как почти всегда бывает в произведениях Натига. Но, вместе с тем, мальчик испытал это чувство, оно сделало его богаче, духовнее, оно изменило его даже внешне. Это чувство случилось в его жизни, и это великое счастье для каждого живущего на земле. Ибо, если и существует на свете чудо, способное спасти наш грешный мир, то это вовсе не красота, а именно Любовь. Та самая, которая позволяет увидеть свет в конце самого длинного туннеля. Своим тонким художественным чутьем и талантом Натиг уловил настрой своего будущего потенциального читателя и, поместив рассказ «Бартоломео» в самый конец своей книги, все же подарил нам надежду. Которая, как известно, умирает последней…

Эльмира Ахундова,

Народный писатель Азербайджана

Бакинский рабочий.-2019.- 2 февраля.- С.8.