Утро мифотворца

Три романа Камала Абдуллы

Проза Камала Абдуллы всегда неспешна. Но проступает в этой неспешности не усталость, а свежесть и молодость текста. Если обобщить мысли Ю.М.Лотмана и Вяч.Вс.Иванова по этому вопросу, то молодость культуры и текста рождается тогда, когда в произведениях возникают новые и неожиданные культурные контексты. А также тогда, когда фольклорные символы и мотивы переосмысливаются в соответствии с современными проблемами и задачами.

Камал Абдулла создал целый ряд произведений, которые перекликаются или основываются на знаменитом эпосе «Китаби Деде Горгуд». Созданы эти произведения новаторски и созданы блестяще. Причем эпос не служит простым строительным материалом, а помогает вызывать из небытия дух земли и воды, дух воздуха и огня и, конечно, вызывать то ускользающую, то являющуюся прямо перед нами искомую душу человеческую. Важнейшую роль в успехе романов и рассказов писателя играет мощная научная основа его творчества: он доктор филологии, много лет был ректором и председателем ученого совета Бакинского Славянского университета, ныне — ректор и председатель ученого совета Азербайджанского университета языков. Камал Абдулла — автор романов «Неполная рукопись», «Долина кудесников», «И некого забыть...», «Приключения тайн», «Дневник без даты», а также сборников рассказов, стихотворений и огромного числа научных трудов. Память жанра, о которой писал М.М.Бахтин, романист и рассказчик Абдулла обнаружил в первых же своих сочинениях и остался верен этой памяти, не пожелав сменить ее на новомодные и часто незрелые выдумки. Его жанр — это цепь новелл и притч, соединяемых реалиями мифа в роман. Миф, используемый современностью, отнюдь не аморфен, он — ритмичен, потому что ритмична наша память: она несет в себе то острые синкопированные ритмы, то медленную кантилену, то ускоряющее ход событий аccelerando, то тесноту полифонической strettы.

Разнообразны ритмы памяти и в романе «Неполная рукопись». Ритм чередования образов, а также ритм внутри них помогает — кроме прочего — отказаться от стереотипов и банального комментаторства при обнаружении новых и необычных сторон, казалось бы, давно засыпанной песком и пеплом архаики. Именно ритмомелодический рисунок текста и придает роману неповторимую прелесть. Важно и то, что герои «Неполной рукописи» поданы в заново осмысленном модернистском ключе, что делает роман остро современным. Такой младоархаизм чрезвычайно ценен для сегодняшней литературы и часто является выходом из тупиков эклектики и деконструкции, свойственных постмодернизму. Камал Абдулла — яркий представитель азербайджанской культуры, но подходы к реализации текста у него нередко европейские (при сохранении азербайджанских психологических доминант и оригинального, основанного на мугамах, мелодизма родной для него речи). Что же до жанра «Неполной рукописи», то сам автор высказался по этому поводу так: «Если бы меня спросили, я бы сказал, что эту книгу можно назвать «фантазией на тему». Темы моей книги начинаются там, где они обрываются в «Китаби Деде Горгут».

Еще один притягательный роман Камала Абдуллы — «Долина кудесников». В караван-призрак, появляющийся на первой же странице романа, веришь безоговорочно. Мы бредем вместе с этим караваном, как в полусне, произнося про себя слова героев и ремарки автора. Многие из нас знают: самое веское на земле — мысль и слово. Но иногда мы забываем о том, что так же весомо и воображение. Оно тесно связано с прапамятью, а значит с мифом. Именно творческое воображение помогает взглянуть на миф по-современному, без пошлых наслоений и чудовищных глупостей, приписываемых мифам искателями упрощенных арифметических действий, низких истин и обывательского здравого смысла.

В «Долине кудесников» автор погружает нас в волшебную страну. Там происходят как вполне обычные, так и странные события. Обычные — это когда женщина вместе с одноногим любовником Забуллой убивает своего мужа, инсценировав при этом разбойничье нападение. Спустя годы сын женщины обо всем догадывается и, мстя за отца, сталкивает мать в колодец, а Забуллу закалывает, как барана. Убивший собственную мать мальчик Мамедкули долго скрывается, а затем поступает на службу к Шаху палачом. Ведь из нас всех только палач может забыть о собственных муках! В этом ему помогают непрестанные казни. Но кроме реальных событий витает над романом и призрак мести. Но так ли невесом этот призрак, так ли он «внеисторичен»? Кудесники и маги объясняют героям неведомое. Один из них говорит: «Цвет неба зависит от цвета крови, льющейся на земле». Так ли призрачны эти слова? Двадцать три ученика в знак протеста против казни учителя-дервиша кидаются в пропасть. А один из учеников исподтишка наблюдает. И это звучит достоверней многих реальных историй... Мне всегда казалось: история людей — интереснее истории событий. Мы в России сегодня под завязочку набиты нескончаемыми толпами лагерных событий 20—30—40—50-х годов ХХ века, а также гримирующейся под литературу публицистикой, где для раскрытия глубин человеческого характера просто нет места. При этом миф, пробивающий в нашем сознании глубочайшие колодцы мудрости и сверх-знаний, некоторыми критиками оболган и засунут в мусорные мешки. Вместо плодотворного мифа нам навязывают дохловатую фантастику, созданную ради нее самой и авторского самораздражения. Однако в противовес давно обрыдшей, вырезанной из картонок фантастике «литературное фантастическое», о котором писал Цанко Тодоров, нас до сих пор по-настоящему увлекает. Это самое «литературное фантастическое» часто и есть отзвук древних мифов в их современных формах!

Так и в романе К.Абдуллы: здесь фантастичны не события, а люди! Мало мы читали про отрубленные головы в торбах, о прелюбодеяниях и об убийстве ближайших родственников? Сами по себе эти действия уже мало кого не взволнуют. Зато взволнуют психологические установки, эмоции и мысли людей как совершающих неслыханные злодеяния, так и творящих никогда не теряющего цены добро.

Мир — требует форм. Миф — тоже требует форм. Дух форм витает над долинами и нагорьями протяженного Слова, будто ища, в какую бы из притч или историй вселиться, придать им черты бессмертия. Созданный Камалом Абдуллой роман аллегорической мудрости, стремится сотворить собственный универсум, насыщенный притчами, плачами, философскими афоризмами. Есть в «Долине кудесников» настоящие, а не выдуманные метаморфозы, есть неожиданный конец и не отпускающее ни на миг движение каравана: иногда затрудненное, иногда летящее стрелой. И это не «караван истории», давно ставший банальностью, а караван людских душ, ищущих пристанища в том или ином мире.

Чуть истеричный Шах, пасынок Караванбаши Шахверен, сперва некрасивая, а потом становящаяся все более прекрасной девушка Перниса, маг Сайях, прячущий от шахских убийц палаческого сына. Эти герои из памяти не исторгаются еще и потому, что между ними возникают новые жизненные связи: связи будущей, а не «проклятущей» нынешней жизни.

Отсюда — еще один герой романа Камала Абдуллы. Это наш с вами современный мир. Мир, утративший или, скорее, истративший свою душу. В романе-фантазии об этом и сказано: «Утратив душу, наша земля обессилела». Что за ересь — душа земли? А это как раз триединство: живое слово, сверхинформативный миф, неагрессивный человек. Звон зурны и тоска балабана, купол пятничной мечети и радость предстоящей войны, которую испытывает Шах вместе со своими воинами, эти и другие восточные формулы-символы, мощно обновленные писателем, держат роман на весу: над горами, пустыней, морем. Так и кажется: это бессмертная тема Дюка Эллингтона, в которую неожиданно вплывают интонации азербайджанского мугама, навсегда запечатлела качания и восхождения каравана, шествующего через столетия по направлению к вечности. В то же время нельзя отделаться от мысли: в этом романе из-под полу-сомкнутых век проснувшийся Восток потихоньку наблюдает за усыпляемым Западом… Все бесконечное и все конечное состоит из череды мгновений. У каждого мгновения должно быть имя. Точно и ярко поименованное мгновение содержит в себе и прошлое, и настоящее, и будущее. Назвать мгновение «караван» или «долина кудесников» — это и значит: придав мгновению неостановимый импульс движения, понять, для чего существует литература.

Ближе к концу романа начинает идти снег. Кавказский снег — особый: неудобен, колюч, часто царапает, раздражает. Но вместе с этим снегом падают и крупицы мудрости, крупицы колкой, проникающей за шиворот зрелости. Неожиданный снегопад, который устроил в конце романа Камал Абдулла, покрывает все: измены, казни, полеты душ, прыжки в пропасть. Но одно из «имен мгновения» остается. Имя ему — высокое слово. Если в начале времен было слово, то оно же — и это хорошо и точно переведено в романе с азербайджанского на русский — будет и в конце времен… Недавно написанный роман «И некого забыть…» вряд ли можно рассматривать как продолжение романов «Неполная рукопись» и «Долина кудесников». Однако внутренняя стилистическая и жанровая перекличка, сходность мотивов и единая образная система, без сомнения, во всех трех романах есть. Поясню: искать связь «по темам» не всегда продуктивно. Настоящая связь обнаруживается в мотивах. Мотив всех трех романов — волнующая до слез универсальность мифа и необходимое для запечатления этой универсальности обретение письма: будь то вазопись, клинопись или пиктограмма. История трудно поддающейся переводу надписи, найденной в скрытой от посторонних глаз пещере, в романе необычна: она просвечена лучиками подлинной любви, трепетна и философски поучительна. Молодой ученый из древней цветочной надписи узнает не о кровавых событиях, не о тех, «кто во прах государства поверг», а о возвышенно-прекрасной, хотя и не лишенной терзаний любви двух сердец. Конечно, события в книге связаны и с историей, и с греческими мифами. А как иначе? Нужна круговая панорама истории с человеком посередине! Чтобы на фоне исторических «катаклизмов и бурь» выставить перед Всевышним одно-единственное оправдание: светлую, преданную, духовно-плотскую любовь. Важно и то, что действие романа происходит на небольшом деревенском пятачке, который по ходу романа делается все значительней, иногда приобретая поистине мировое значение.

Ритмы и символы всех трех романов несут в себе горькие ноты прозрений, сладостные ноты постижений, терпкие, как гранат, зернышки кровоточащей любви. Но пусть лучше писатели, формирующие в умах любой власти в любой стране золотой резерв понятий и слов, сообщают нам горькие максимы, чем политики плюют друг в друга с экранов. Культура всегда выйдет из положения, потому что она — универсальный инструмент познания. Миф всегда будет выше псевдоидеологических построений, потому что глубже и неожиданней их. Миф — яркое, свежее и нескончаемое утро человечества. И тот, кто по-настоящему с мифом связан, проживает в лучах этого утра счастливейшую писательскую жизнь.

Борис Евсеев

Бакинский рабочий.-2021.- 11 марта.- С.4.