Заброшенные гнезда

«Литературная газета» (№6, 15 февраля с.г.) опубликовала рассказ нашего соотечественника, журналиста, прозаика, уроженца села Алигулуушагы Губадлинского района Азербайджана, лауреата литературной премии «Золотое перо» (1963), заслуженного журналиста Азербайджана (1988), кавалера ордена «Шохрат» (2007), автора собрания сочинений в 12 томах (2017) Мамишова Али Илдырым- оглу (1927-2020). Представляем его рассказ вашему вниманию.

Когда чувствовался благоухающий аромат весны, в небе устало взмахивала крыльями пара птиц. Дети, ведомые свойственным им любопытством, выходили на крыльцо, умиленно наблюдали за их плавным полетом, радовались:

- Аисты прилетели. Какие они верные! Они прилетели из чужих стран, чтоб почтить нас. Раз прилетели, добро пожаловать!

Птицы несколько раз медленно описывали круги вокруг величавого платана, а затем заглядывали в свое прошлогоднее гнездо, сохраненное в целости. Они запрокидывали головы, выгнув стройные и красивые шеи, и стучали длинными клювами. Как будто возвещали о своем прибытии. Затем замолкали, неподвижно смотря вдаль, погружались в грезы. Осторожно оглядывались вокруг. Будто внимательно смотрели на изменения, произошедшие в этих местах, пока они находились в дальних странствиях. Аисты осматривали бетонные плотины перед рекой Баргюшад, которая днем и ночью пела колыбельную поселку Губадлы, новые здания, возведенные на берегу, расширяющиеся дороги. Они хлопали крыльями, стоя на месте, как будто приветствовали подвиг умелых людей, живущих и творящих в этих краях.

Немного отдохнув, птицы величаво поднимались в воздух, парили в небе, удаляясь, уменьшаясь в размерах, становились точками, исчезали из поля зрения. Вскоре они возвращались назад. Приносили хворост. Несли мягкую траву, делали раствор. Начинался ремонт в гнезде, покинутом осенью. Выравнивали свое подпорченное снегом и дождем жилище, ведомые желанием завести птенца, тоской по потомству…

Сколько птенцов вылупилось в этом круглом прохладном гнезде! И каждый раз родители думали: «Пусть гнездо будет для них уютным, мягким. Пусть беда не настигнет наших детенышей, явившихся в этот мир, среди зеленых ветвей родного платана».

Конечно, у аистов были свои заботы. Прокормиться самим, помочь подняться птенцам, воспитать их… Когда нежный рассветный ветерок колыхал густые листья старого платана - свидетеля веков, они покидали гнездо, бродили по лужам, купались в голубых волнах Баргюшада, охотились, принося в клюве запасы корма для своего потомства.

Только что вылупившиеся птенчики, как правило, казались неуклюжими. Но они были дороги своим родителям. Аисты с утра до вечера лелеяли их. Неустанно приносили корм. Детеныши быстро подрастали, покрывались черно-белыми перышками, становились красивыми, и постоянно прихорашивались, приглаживали свое новое одеяние едва затвердевшими клювами. И ноги их, и глаза с каждым днем становились все красивее, и птенцы все больше походили на своих родителей, радуя их. Взрослые аисты часто щелкали клювами, будто выражая гордость своими детьми, которых с трудом вырастили и воспитали.

Аисты привыкали к людям. Кружились вокруг пахарей - никто их не обижал, не поднимал на них руку. Когда накрывали дастархан, не забывали и птиц. Им выделяли отдельную долю.

Как только приближалась зима, аисты сразу снимались с места, перебираясь всей семьей в жаркие страны, в чужие края. Отлет птиц сильно огорчал детей. Но они находили утешение, глядя на оставленное гнездо.

Так было всегда - десять, сто лет назад. Может, еще больше. Может быть, вечно…

А три года назад... Вытянув вперед длинные клювы, откинув назад неуклюжие лапы, взмахивая большими крыльями, они снова прилетели. Но однажды где-то разразилась гроза. Или чьи-то пальцы легли на спусковой крючок винтовки - и у какого-то негодяя внезапно вылетела пуля... Или, может, виной всему хищные птицы, которых здесь много и которые устраивают засады на отвесных скалах... Кому из них он попал в когти?!

Никто не знал этого! Знали только, что одна из птиц не вернулась в свое гнездо. Мать-аист осталась одна-одинешенька…

Она села на край гнезда. Грустно-грустно огляделась вокруг. Больше не расправляла крупные крылья, не наклоняла кокетливо тонкую шею и не стучала клювом. Всем своим видом выражала скорбь. Даже принесенные тонкие прутики не положила в свое гнездо. От обиды отбросила их в сторону. Одна длинная крестообразная палочка свисала с ветки платана…

Мать-аист ждала долго, до самого утра. В волнении переминалась с ноги на ногу и не сомкнула глаз. Ее тревожный взгляд блуждал высоко-высоко в небе, а слух сосредоточился на щебетании птиц. Но никто ничего не знал о нем. Отец-аист не вернулся.

Мать-аист навсегда утратила надежду увидеть своего любимого. Их родное теплое гнездышко, в котором она всегда находила покой, уже казалось ей чужим и холодным. Это была тяжелая утрата. Птица тоскливо взмахнула крыльями и покинула гнездо, навсегда попрощавшись с платаном. Одинокая мать-аист переселилась на верхушку большой железной трубы, которая высилась в небе на окраине поселка. И с того дня ни разу даже не взглянула в сторону своего бывшего дома.

Когда наступила осень, в мрачном небе появились стаи перелетных птиц. И аисты, и ласточки отправлялись в чужие страны... Но одинокая птица не улетела. Осталась навсегда.

Алипанах - житель Губадлы - говорил, что мать-аист жила так три года. На рассвете она, горюя, улетала куда-то, а когда стемнеет, появлялась на своей трубе. Тихо, беззвучно. Только после полуночи ее хриплый и печальный крик нарушал звенящую ночную тишину. Кто знает, о чем она голосила?! Может, изливала свою боль в безмолвные глубины ночи, жаловалась на свою судьбу?!

Алипанах говорил, что с того дня, как пропал отец-аист, она не приближалась ни к людям, ни к птицам, даже к своим собратьям-аистам. Отстранилась, бродила в одиночестве. Днем ее обиталищем становились неизвестные безлюдные пустоши, а по ночам - эта железная труба. Так и проходили ее дни на протяжении трех лет…

Алипанах киши рассказал о жизни матери-аиста, похожей на его собственную жизнь, и замолчал. На бледной, испещренной глубокими морщинами щеке старика застыла слезинка. Он облокотился на свой посох, стоя в густой тени старого платана. Его дом стоял недалеко от подножия холма, но старик с самых детских лет имел обыкновение останавливаться и отдыхать здесь. Как сейчас. Здесь много больших деревьев, густой тени. Но нигде ему так не нравилось, ничто так не успокаивало его душу, как прохлада этого старого платана. И хотя его возраст приближался к ста годам, он всегда искал в тени старого платана комфорт, веселое настроение, радость - и находил их здесь.

Алипанах задумался, мысленно возвращаясь в свои детские годы. Прищурившись, вспоминал разные забавы, особенно игру в колотушку: как перед наступлением праздника Весны - Новруз байрамы они разбивали крашенные матерью в луковой шелухе яйца, выигрывая друг у друга разными способами…

Когда он стоял рядом с платаном, старым другом, на плотном теле которого однажды оставил неизгладимые следы острием ножа, казалось, что он возвращается в те времена. Находит потерянную молодость, переносится в детство. Туда, где мысли легки, а он снова бегает, падает, не чувствует боли в коленях, ударившись о землю, не замечает царапин на локтях, не говорит, что устал, не знает покоя…

После рассказа об одинокой птице Алипанах киши, сделав глубокую затяжку из своего кальяна, спокойно продолжил:

- Второй раз становлюсь свидетелем такого события. Не могу простить себя. Тогда мне едва исполнилось десять лет. На деревьях только распускались почки. Это было время гнездования птиц. Соседские бедовые дети сбили меня с толку - руки чесались похулиганить. Мы забрались на этот платан. Взяли одно из яиц аистов, а на его место положили воронье яйцо. Затем спрятались за углом. Ждали прилета птиц. Аисты вернулись. Сели на свое гнездо. Когда заметили чужое яйцо, сильно заволновались. Отец-аист с отвращением отошел в сторону. Затем в обиде и гневе поднялся в воздух. Как улетел, так и не вернулся. Мать-аист осталась одна, осиротела. Засуетилась вокруг своего гнезда...

Прошла целая неделя. Она больше не подходила к своему гнезду, где было чужеродное яйцо. Как будто поняла подозрение отца-птицы. Вела себя как виновная, словно совершила преступление. И было видно, что она искала возможность смыть свою вину.

И нашла. В один моросящий день мрачная птица-мать взлетела в небо. Описала круг над поселком. А потом внезапно сложила крылья и стремительно стала падать головой вниз. Прямо в раскаленный тандыр, который горел во дворе нашей соседки Асмер... Так мать-аист погубила себя. Только густой дым взвился на небо. И осталась от нее горсть пепла…

Алипанах киши прервал свой рассказ. Его грудь тяжело опускалась и поднималась. Он с трудом выдавил из себя:

- И вот теперь второй раз вижу одинокого аиста…

Когда Алипанах киши смотрел на платан, казалось, что он читает юношеские рассказы, выгравированные на его жилистых листьях, изогнутых ветках, морщинистом стволе. Как будто перелистывает удачные и неудачные страницы своей жизни, проведенной в заброшенных гнездах…

Али Мамишов

Перевод

Абузара БАГИРОВА

Бакинский рабочий.-2023.- 17 февраля.- С.8.