Рухангиз Гасымова – раритет

Две недели я договаривалась об интервью с композитором и драматургом, заслуженным деятелем искусств Азербайджана Рухангиз Гасымовой. Она все время занята: – утром на телевидении, вечером на междусобойчиках самого разного масштаба. «Понимаете, таких, как я, мало уже осталось. Боятся, что и я умру, поэтому таскают на все телепередачи, чтобы архив был полный», – так объяснила свою востребованность композитор. Не обделенная чувством юмора и здоровой самоиронией, Рухангиз ханым в интервью New Baku Post рассказала о том, «почем опиум для народа». На наших танцевальных последнее время вас чаще ищут и находят в качестве эксперта, члена жюри музыкальных конкурсов, нежели как композитора. Вас это устраивает? – Это уважение к возрасту, нужда во мне как в человеке, который застал славные времена нашей музыкальной сцены. И ко мне больше обращаются как к архивариусу, потому что живых свидетелей лучших времен эстрады не так уж много и осталось. Целый век прошел – и я уже раритет. Хорошо, что кто-то помнит, что я еще и композитор! (Смеется) Композиторов сейчас столько развелось, что хоть беги. Чересчур современные технологии многим

дают возможность почувствовать себя творцами музыки. Но против лома нет приема. У нас все заострили внимание на шоу-бизнесе. По мне, так шоу-бизнес – это такая же неизбежность, как автомобильные пробки. Это еще и опиум для народа. Дает народу возможность от чего-то уйти, к чему-то не прийти. По-разному можно относиться к шоу-бизнесу. И при таких обстоятельствах я не особо переживаю по поводу того, что меня больше ищут в качестве эксперта и члена жюри. – И вас не беспокоит то, что ваша музыка сегодня невостребована? – Обратите внимание на репертуар всех этих звезд. Что бы они ни делали, какой бы выпендреж ни вытворяли, все равно в конечном итоге обращаются к

творениям классиков. И от этого никуда не деться, потому что сами эти исполнители признаются, что все эти их песни а-ля «гарпыз-гарпыз, ня гяшянгсян, ай гыз» рядом не стоят с песнями в исполнении Шовкят Алекперовой, написанными Эмином Сабитоглу, например. Эти песни живут и будут жить – и вопреки, и во славу. И если в качестве

члена жюри меня все еще приглашают, и я могу приносить пользу, значит, не все еще потеряно. – Наблюдая за вами на «Ени улдуз», невооруженным глазом можно было увидеть, как скучно вам там было находиться… – Скучно потому, что мало достойного материала. Но, с другой стороны, если бы вы знали, с каким наслаждением я работала!

Я чувствовала себя нужной! Все знают, что я никогда не пойду ни на какие уступки. И всегда приложу все усилия для того, чтобы пробились ростки хорошего. Я не

переоцениваю свои возможности, но если какой-то вес имело мое слово, то приоритетами для меня были профессионализм и талант. Мы прослушали на «Ени улдуз»

около 20 тысяч молодых людей. Проходили в финал 16 человек. В общей сложности за все время существования этого конкурса в финал попали около 200 человек, из

которых лишь десяток исполнителей обращались к моему творчеству и тем самым лили воду на мельницу хорошей музыки. Там, где пели мои песни, исполнялись

и песни столпов азербайджанской музыки – Рауфа Гаджиева, Тофика Гулиева, Фикрета Амирова, Джахангира Джахангирова и других. И певцы, которые уже

переросли штанишки шоу-бизнесовских звездочек, на любом мероприятии наряду с исполнением современных, архитехнических песенок обязательно поют классическую песню, которая облагораживает весь их репертуар. – Согласитесь, что все эти певцы исполняют классические песни не потому, что по достоинству оценивают красоту

мелодии, а для того, чтобы прибавило в весе их имя, из потребительских соображений. Для того, чтобы завоевать славу и популярность, поются другие песни.

– Потому что шоу-бизнес живет по правилам рыночной экономики. Когда открылись шлюзы, хлынул поток всего китайского и турецкого. Что мы можем противопоставить такому большому напору увлечения турецкими песнями? Только свое, настоящее. Мы не можем соревноваться с Западом. У нас на отборочных турах конкурсанты поют песни на английском, турецком, реже на русском. Еще реже – на своем. Все перемешалось в доме Облонских! Впору сейчас ставить заслон! Но «не пущать» тоже очень страшно. Пусть

будет выбор. К сожалению, все нивелировалось, границы стерлись, засилье попсы поработило все. На наших танцевальных площадках уже не отличишь парня от девушки: безумные лица, глаза, все прыгают в бешеном ритме – мы такие, какую музыку любим. А композиторы пишут по принципу «что хочу, то и ворочу». И многих истинных композиторов отпугивает, приводит в шоковое состояние. Мы все в растерянности. Не все могут адаптироваться в таких условиях. Многие композиторы замкнулись в себе, пишут в стол потому, что не могут не писать. Я песенник и хоть каким-то образом самовыражаюсь. Нам повезло больше. Положение тех, кто пишет серьезную музыку, гораздо хуже. Но все равно последнее слово остается за красотой, и Бах, Бетховен, Узеир Гаджибейли всегда будут звучать. Мы опять вернемся к ним. – А пока что будете делать? – Мне 72 года. Я всегда говорю и делаю то, что знаю и люблю. Не буду прыгать выше себя. И уходить так просто тоже не стану. У меня есть спасение – я еще и драматург. И могу словом

высказать то, что не услышат музыкой. И, по-моему, мне это удается. Сейчас я занята рядом интересных проектов. В новом году приятно удивлю всех.

АЙНУР ГАДЖИЕВА

Bakupost.- 2012.- 1 декабря.- С.36