Жизнь «на разрыв аорты»

Спектакли заслуженного деятеля искусств, режиссера Ираны Тагизаде как правило озвучивают то, о чем не принято говорить из страха остаться перед множеством вопросов, на которые нет ответов, которые заставляют человека заглянуть внутрь себя. А классика в ее режиссерском решении при всей своей драматической энергетике предстает перед нами без академизма, не свойственного нынешним временам и нравам. Ирана Тагизаде умело «спекулирует» на сцене страстями. Именно поэтому ее спектакли выстреливают. А в интервью New Baku Post режиссер уготовила Араблинскому XXI века еще более трагическую судьбу, чем та, что постигла артиста в начале прошлого столетия. – На днях на суд общественности вы сдали спектакль, повествующий о жизни и творчестве Араблинского, ставший событием в культурной жизни столицы. По ходу работы вы

наверняка погрузились в трагическую атмосферу вокруг этого выдающегося актера и режиссера. Скажите, насколько сегодня возможно такое горение в искусстве и во имя искусства в актерах? – То, о чем вы говорите, очень злободневная тема. Автор произведения, по которому был поставлен спектакль, Эльчин столько правильных, созвучных с нашими днями мыслей озвучил устами своих героев, столько верных нюансов подметил в монологах Араблинского, в диалогах между героями! Потому что никогда! Никогда – ни в 1916 году, ни во времена Моцарта и Сальери, ни во времена Пушкина, Насими, Низами, Джалила Мамедгулузаде, Есенина – не понимали людей от Бога. Актеров много, артист – один. Актер играет на сцене. Артист живет. Араблинский – большой человек. И такие люди всегда имели много недругов. И даже сегодня вместе со славой всегда приходят новые враги. Слава за собой тащит противников таланта. Это ревность,

зависть, злость, непонимание и нежелание принимать творчество. Эти люди не хотят перемен. Такие люди боятся перемен потому, что сами по сути своей очень мелкие и им уютно жить в своем старом мирке. Такие люди и окружали Араблинского. Такие люди окружают и сегодня талантливых людей. И только после смерти начинают рукоплескать их искусству. Видимо, такие люди после смерти

становятся безопаснее. Как это было с Шукшиным, Высоцким, Вагифом Мустафазаде. Примеров – масса. – Все самое глубокое, настоящее мы видим в ушедшем поколении, в прошлом веке. Настоящее время не дает нам таких примеров для подражания и гордости. Более того, мы сами словно не верим, что наше вре-

мя способно взрастить на сцене артистов. Это так? – Именно так! И именно, что

не верим в себя. Не верим, что среди нас могут быть люди, которые, как Араблинский, положили бы свою жизнь на алтарь театрального искусства, которые

проживут в искусстве «на разрыв аорты». На Араблинского смотрели как на клоуна, как на отребье, которое позорит нацию. И артист в искусстве балансировал на грани жизни и смерти. Но именно благодаря ему сегодня мы имеем наше богатое театральное наследие. И важно сохранить его. – Вы считаете, что современный азербайджанский театр заслуживает араблинских, сарабских? – Я боюсь, что им бы пршлось очень туго в наше время. – Еще тяжелее, чем тогда, когда Араблинского убил собственный двоюродный брат за его сценическую деятельность, в том числе и за исполнение женских ролей? – Еще хуже! Потому что сегодня те люди, которые чего-то сейчас достигли на сцене, категорически не хотят уступать своих позиций. Хотя на их позиции никто и не претендует. Они не понимают, что у каждого свое

место в жизни и на сцене. Они хотят, чтобы все оставалось так, как было 100 лет назад. Люди, вы смотрите сейчас цветные телевизоры, плазменные! Как можно все остальное оставлять нетронутым?! И я не думаю, что Араблинского сегодня поняли бы! Может быть, его не уничтожили бы физически. Но морально уничтожили бы! Вспомните

хотя бы, как кислотой облили художественного руководителя Большого театра.

– Но там все-таки во главу угла поставлены не вопросы чести, а шкурные.

– Пусть так, но методы те же, что и сто лет назад. Никогда талантливых людей не ценили. Пушкин был убит на дуэли, Лермонтов убит, с Насими содрали кожу, Саттар Бахлулзаде – уникальный художник, по которому сходит с ума вся Европа по сей день, который был обласкан и любим, не был понят как художник. А Вагиф Мустафазаде? Что с ним творили?! Очень горькая вещь – слава. Настоящая слава,

а не покупная, не пиар, не желтушная. Столько неадекватности идет в адрес таких людей. И Араблинский имел такую огромную силу воли, чтобы продолжать

творить в таких нечеловеческих условиях. И на режиссерском факультете в Москве, а я заканчивала курсы Эфроса, говорят об Араблинском на уроке «Исто-

рия театра»! А у нас никто о нем не вспоминал. Лишь в 1982 году был снят документальный фильм. И все! И я счастлива, что именно мне, азербайджанскому

режиссеру, женщине, первой было поручено поставить это произведение!

– Искусство артистов способно влиять на массы, и именно этим они опасны. Скажите, современное искусство обладает такой силой? – Это такой сложный во-

прос… Знаете, я убеждена в том, что подлинное искусство достучится до ума и сердца. А жалкое его подобие – отпиаренное, отутюженное, выхолощенное,

грязное – даже не дотронется до нас. Настоящее искусство – очень хрупкое, ранимое и поэтому обладает бешеной энергетикой. Именно поэтому и сегодня наши идеалы – те же Саттар Бахлулзаде, Вагиф Мустафазаде, Гара Гараев, Фикрет Амиров. Новых героев нет.

АЙНУР ГАДЖИЕВА

Bakupost.- 2013.- 19 марта.- С.16.