Марина Магомаева: "Я очень боюсь сцены"

Олег АМИРБЕКОВ

Все, кому посчастливилось общаться с маэстро, бережно хранят в памяти эти дорогие моменты и с радостью делятся ими с тем, кому действительно интересны творчество и жизнь Муслима Магомаева. Но кто может рассказать о нем лучше, чем родные и близкие? Сегодня, в день его рождения, говорить будет его дочь - Марина Магомаева.

- Марина, поделитесь, пожалуйста, первыми воспоминаниями об отце.

- Думаю, никто из людей не помнит о впечатлениях младенческого возраста, поэтому мои самые первые воспоминания отрывочны и относятся к возрасту четырех-пяти лет. Папа казался мне очень высоким и веселым, он много шутил, балагурил. Мне было очень интересно с ним, ведь он был очень молодым. Они с мамой вместе познакомились в музыкальном училище, где учились, там же полюбили друг друга и поженились очень быстро - ведь в юности всегда кажется, что впервые - это навсегда! Отпраздновали свадьбу, а через полтора года у молодоженов родилась я. Когда родители решили разъехаться (официальный развод они оформили намного позже - в конце шестидесятых), то мама со мной переехала жить в новую квартиру, а я продолжала навещать папу в квартире на улице Хагани. Несмотря на то, что папа был уже знаменитостью, жил он скромно, в комнате было только все самое необходимое и никаких излишеств. В то время он очень много лепил, и я часами могла наблюдать за этим чудесным занятием. Ну и, конечно, он всегда играл и пел.

- В репертуаре Магомаева было множество прекрасных эстрадных песен и классических арий. Какую песню в его исполнении вы услышали впервые, и есть ли самая любимая?

- Не могу сказать, какую песню я услышала впервые, а вот полюбилась мне впервые "Синяя вечность", и пронесла я эту любовь сквозь долгие годы. Несмотря на то, что у папы огромное количество прекрасных и любимых мною песен, просто трудно отдать какой-либо из них предпочтение, но "Синяя вечность"- это песня моего детства, моя первая любовь.

- Вы с отличием окончили музыкальную школу. Но выбрали совершенно другой путь в жизни.

- Дело в том, что я очень боюсь сцены. Это и решило мою судьбу. Страх был настолько сильным, что все родители бросали своих отпрысков и кидались ко мне с вопросом: "Что с тобой, детка?". Я становилась белее снега перед выходом на сцену. Это было мучительно, и буквально перед выпускным классом я приняла решение не продолжать этот путь. Папа отреагировал так, как он должен был отреагировать, будучи очень справедливым и демократичным отцом. Он сказал дословно: "Ну что ж, ты - взрослый человек и вправе выбирать свой жизненный путь". Я понимала, а впоследствии папа мне сам об этом сказал, что он очень сожалел о том, что я бросила музыку. Да, конечно, я могла окончить консерваторию и не быть концертирующей пианисткой, а стать, например, музыковедом или педагогом. Но я всегда была максималисткой. Я считала, что в искусстве нужно ставить перед собой либо очень высокую планку, как это делал мой отец, либо вообще не стоит этим заниматься.

- В одном из своих интервью Муслим Магометович сказал, что вы прекрасно читаете с листа и играете лучше него самого. У вас не возникало мысли выступать совместно?

- Да, действительно, я всегда прекрасно читала с листа, в школе однокашники постоянно сажали меня за клавир, когда мы готовились к музыкальной литературе. У нас с Тамарой Синявской даже был такой случай: ей предстояло разучить довольно сложный вокальный цикл Прокофьева на стихи Ахматовой, и она попросила меня аккомпанировать ей. По-моему, у нас очень неплохо получилось, при случае вы можете спросить об этом у самой Тамары Ильиничны. А насчет совместных выступлений... Да, папа говорил мне: "Гастролировали бы вместе, ты бы мне аккомпанировала". А я с ужасом в этот момент представляла, что мне, помимо страха перед сценой, нужно было бы взять на себя такую ответственность - аккомпанировать самому Муслиму Магомаеву!

- Ваши с отцом музыкальные вкусы и пристрастия - они совпадали, или вы любили разные направления?

- Совпадали. Во-первых, думаю, вряд ли найдется человек, которому не нравилось бы творчество Магомаева, во-вторых, мы оба получили музыкальное образование, а значит, оба любили классическую музыку. Тут не может быть резкой разницы во вкусах, это ведь не тот случай, когда одному нравится хард-рок, а другому - джаз. Кроме всего прочего, во многом музыкальный вкус ребенка определяется его родителями - как говорится, что родители будут крутить ребенку, то он и будет впоследствии слушать. А папа очень часто знакомил с музыкальными новостями. У него всегда была очень современная техника, которую он привозил из-за рубежа, и он мне ставил все то, что только появлялось на музыкальном небосклоне. Прекрасно помню тот день, когда он приехал из очередной поездки и заявил, что у него есть совершенно потрясающая новая рок-опера Ллойд Уэбера "Иисус Христос - суперзвезда". Он мне включил послушать, а после прослушивания он сел за рояль и практически всю оперу сыграл на рояле. Я была в таком трансе и все время просила: "Папа, папа, научи меня, пожалуйста!". Папа, кстати, с большим терпением показывал мне аккорды.

- Муслим Магомаев - был отцом-наставником или же отцом-другом?

- Папа всегда был скорее отцом-другом нежели отцом-наставником. Повторюсь еще раз, разница между нами была всего двадцать лет, он был молодой и все понимающий. Никогда не навязывал своего мнения, мог очень деликатно поинтересоваться о личном, о карьере, о планах на жизнь. Я и сама с удовольствием с ним делилась, и он тоже всегда со мной делился, как с другом. Поэтому с уверенностью могу сказать, что у нас были очень доверительные отношения. Он мог всегда дать добрый, хороший совет, но ни в коем случае не читал наставлений. Вот этого никогда не было!

- Вы практически никогда не давали интервью. С чем это связано? Намеренное отстранение от публичности?

- Я с настороженностью отношусь к журналистам. Кстати, папа тоже всегда был очень избирателен в этом. Во-первых, я действительно не люблю публичность, это черта характера. Во-вторых, несмотря на мое стремление избегать журналистов, у меня все же есть небольшой жизненный опыт общения с вашими коллегами. Ни в коей мере не хочу всех под одну гребенку, есть замечательные, высокопрофессиональные журналисты. Я и сама, между прочим, в юности мечтала стать международником. Можно по пальцам пересчитать, сколько раз меня уговорили дать интервью, но представьте, что при таком малом количестве выступлений в прессе я потом очень и очень сожалела о своем согласии. Нетрудно догадаться о причинах. Ведь часто даешь конкретный ответ на поставленный вопрос, а потом этот твой ответ искажается как угодно и приобретает совершенно новый смысл. Или просто печатается откровенная фальшивка, которой ты ну никак не мог произнести. Кстати, очень часто папа жаловался на таких недобросовестных людей и сетовал: "Ну что я, с ними судиться буду?". Биографию и папину, и мою так перекроили, что я иногда не понимаю, о ком это пишут, да еще с подачи каких-либо так называемых друзей, а иногда и вовсе посторонних людей. Не понимаю, зачем задавать биографические вопросы людям, которые не знают ответа, но говорят ерунду, лишь бы не показаться несведущими?

- Дети знаменитостей часто любят греться в лучах славы родителей. Как насчет вас? Фамилия помогала вам?

- Ну, это личное дело каждого человека: кто-то любит греться, кто-то нет (улыбается). Я никогда не пыталась греться в лучах папиной славы, и ему это очень нравилось. Но это не означает, что греться - это плохо. Наверное, это нормально, просто я всегда была чрезмерно стеснительной. Фамилия моя часто скорее помогала, чем мешала, но я никогда не старалась её использовать. Просто люди сами догадывались, кто я, и выражали свое восхищение и уважение моим отцом. Всегда приятно слышать добрые и сердечные высказывания, ну и, естественно, если тебе еще и помогают, например, пройти без нервотрепки таможню, то это называется помощь. Хлопот никогда не доставляла, если только не называть хлопотами опять же ту самую стеснительность, о которой я уже говорила. То есть, понимаете, получается палка о двух концах. "Вы случайно не родственница Магомаева ?", - человек внимательно смотрит на меня. Я, уставясь в пол: "Родственница". "Да что вы говорите?!", - глаза расширяются, начинаются вопросы, вопросы, вопросы... А для меня это уже нечто вроде хлопот. Но приятные, добрые слова и уважительное отношение все компенсируют. Надеюсь, я смогла объяснить.

- Вы планируете написать об отце книгу?

- Прошло почти два года, но до сих пор не верится. Я об этом, честно говоря, еще не думала. Мне кажется, что он сам написал две замечательные автобиографические книги. Думаю, что все, что он хотел о себе рассказать, он рассказал. Добавлять что-либо к этому на данный момент не считаю нужным. Может быть, позже у меня возникнет такая необходимость. И потом, я всегда думаю, что бы он одобрил, а что нет, ведь он был очень требовательным и безукоризненным во всем. Он многое опустил в своих мемуарах, значит, посчитал нужным не писать.

- Марина, всем известно о теплых отношениях, которые существуют между вашей семьей и Тамарой Синявской. Что сделало эту дружбу возможной?

- Я очень ясно помню нашу с Тамарой Ильиничной первую встречу. Это произошло в Гостевом доме представительства Азербайджана в Москве, где папа тогда жил. Папа представил нас друг другу, и Тамара сразу расположила меня к себе. Она оказалась общительной, обаятельной и очень естественной. Мы стали подругами. Тамара всегда относилась ко мне с большой любовью, как и я к ней. У мамы моей с Тамарой тоже сложились прекрасные взаимоотношения. И супруг мой, как и я, с юных лет знает Тамару. С уходом папы наша с Тамарой связь не прервалась, мы продолжаем с большой теплотой относиться друг к другу, постоянно перезваниваемся. Так случилось, что волею судьбы мы оказались по разные стороны океана и из-за этого, к огромному сожалению, последние несколько лет не можем видеться так же часто, как это было, когда я жила в Баку. Но несмотря на огромные расстояния, которые нас разделяют, мы продолжаем быть одной семьей. А как может быть иначе.?

Эхо.- 2010.- 18 августа.- С. 8.