Как зовут Сархана Сархана?

На вопросы "Эхо" отвечает известный певец, заслуженный артист России и Азербайджана, а также лауреат многих фестивалей Сархан Курбанбеков

О.БУЛАНОВА

Если любителю эстрады назвать имя Сархана Рашидовича Курбанбекова, заслуженного артиста России и Азербайджана, лауреата многих фестивалей, он, скорее всего, на него никак не отреагирует. А вот если назвать имя Сархана Сархана, то тут же встает образ высокого голубоглазого красавца с чудесным голосом, бывшего в 80-х годах настоящим секс-символом. Этот образ стоял перед глазами и у меня, и я страшно боялась разочароваться - все-таки за четверть века люди меняются, стареют, часто превращаясь в жалкое подобие себя самого. Каково же было мое удивление, когда передо мной возник все такой же красавец, словно на машине времени перенесшийся из прошлого. Сархан Сархан не изменился ни на йоту, вот только голос стал богаче и глубже. Хотелось ущипнуть себя и сказать - так не бывает. Оказывается, бывает.

- У вас, как у известного исполнителя, часто берут интервью. Вопросы не могут не повторяться. Какие вопросы у вас любимые, а какие нелюбимые?

- Нелюбимые - это оценка творчества других исполнителей и коллег. Думаю, это неэтично. А спрашивают, как вы относитесь к тому или этому исполнителю, постоянно. Да честно говоря, никак не отношусь. Потому что я на эту тему никогда не задумывался. Вопрос, кто из исполнителей мне нравится, тоже не относится к разряду любимых. Также не люблю вопросов, как мне удалось так сохраниться. Удалось, и все! И безо всякой пластики. Мне больше импонируют вопросы о творческих планах, о жизненной позиции.

- Вот тогда давайте с него и начнем.

- Я думаю, что жизненная позиция формируется в процессе становления личности, если таковая есть. И, если ты творческий человек, жизненная позиция параллельно отображает и твое творчество. Да, я эстрадный певец, иногда сочиняю какие-то песни, но в этом все-таки есть эмоциональная составляющая, и если внимательно присмотреться, это и есть жизненная позиция. Но жизненная позиция - это нести добро людям, не получать что-то от них, а отдавать. Т.е. не удовлетворять какие-то свои эгоистические потребности, вот, мол, какой я хороший, а находить подтверждение тому, что тот путь, который ты выбрал в жизни, по которому ты идешь, он правильный, т.е. он находит согласие, сочувствие, понимание зрителей, что выражается в симпатиях, в аплодисментах.

- А как вы относитесь к всеобщему мнению, что артист, чтобы стал популярным, должен быть амбициозен и стремиться к всеобщему почитанию?

- Относительно себя я не считаю, что это правильно. Вот мне, например, нравятся настоящие художники. Они вообще не ищут популярности, не стремятся, чтобы их все узнавали, забьются в угол у себя в мастерской, сидят в каких-нибудь рваных джинсах, месяцами не бреются. Они более честные, они не нуждаются в популярности, в публичности. И мне это нравится. Есть театральные актеры, которые всю жизнь играют в театре, в кино не снимаются, их никто на улице не узнает, а у них звание народного артиста. А есть какой-нибудь выскочка на телевидении, засветившийся в телепроекте каком-нибудь, и его все узнают. Но это дешевая популярность. Когда я начинал, мы об этом вообще не думали, нам лишь бы доступ к сцене был, и все. Сцена - это первооснова. Тогда популярность получали через свою работу, через труд. А сейчас настоящая истерия с этой популярностью! Сейчас поставлено во главу угла, стало самоцелью, чтобы тебя узнавали на улицах. Не любили, а узнавали. Вот почувствуйте разницу: "ой, смотрите, я его знаю!", и другое: "я его люблю". Ты можешь светиться на экране с утра до вечера и ты будешь узнаваем, можешь появляться редко, но ты будешь любим. Это две большие разницы.

- Как вы относитесь к современной эстраде, к современной попсе, российской и азербайджанской?

- Ну, мое отношение - оно необъективное. Потому что время идет вперед, и раз такая дешевая эстрада и попса существуют, значит, так и должно быть. Это отображение действительности. Раз все изменилось в жизни, раз изменилась сама жизнь, то и эстрада изменилась, каноны изменились, ценности изменились... Все это идет в соответствии со временем.

- Но разве не мы виноваты в том, что все так изменилось?

- Конечно, мы. Мы все виноваты. Что касается эстрады, то я считаю, что в этой области должна была быть сохранена монополия государства. А так как государство отказалось от монополии на эстраду, тут же все кому не лень, стали заниматься концертами, организацией, продюсированием, а то и исполнением. Раньше этим занимались специальные организации: Росконцерт, Москонцерт, различные филармонии, там были профессиональные режиссеры, редакторы, цензоры. То есть редактор - он и есть цензор, он на текст обращал внимание, на музыку, на уровень исполнения. А сейчас этого нет.

- Где та переломная точка, после которой все пошло наперекосяк?

- Это я вам скажу точно: 1988 год. Именно тогда разрешили заниматься концертной деятельностью всем, кто этого хотел. Всем, кому не лень. Ты мог открыть кооператив, получить печать и делать, что твоей душе угодно. И в итоге человек, который вчера занимался колбасой, сегодня стал приглашать артистов, прокатывать их. Это очень легко, потому что ничего не надо делать, ничего производить. Вот тогда все и рухнуло. Артисты тоже перестали требовательно и ответственно относиться к тому, что они делают, стали петь под фонограмму.

- А вы под фонограмму поете?

- Никогда не пел, не пою и петь не буду! Что я на сцену вышел делать? Тело свое показывать? "Фанера" - это то же самое, что прекрасно оформленная витрина, в которой стоит красивый манекен, на котором замечательная одежда, но мы проходим мимо, потому что эта витрина бездушная. Но красивая! Там никто ничего не делает. И вот у меня "фанера" ассоциируется с таким бездельем. Видимо, те люди, что выходят петь под "фанеру", не любят ни зрителя, ни то, чем они занимаются. Они даже себя не уважают. Для них пение - это средство для достижения какой-то цели. Меркантильной цели. А для меня цель - это само пение. Для меня цель то, чем я занимаюсь. Донести что-то, какую-то мысль до зрителей. Своим голосом, тембром, словом, интонацией донести. И каждый раз получается немного по-разному. Невозможно все время петь одинаково. Все зависит от твоего настроения, от настроения зала, да даже от температуры воздуха. Эта разница, в общем, почти незаметна, потому что остаются общие каноны, твоя индивидуальная интерпретация. Вот почему Бетховена, Моцарта, Чайковского сколько ни играют, а все равно их слушают с удовольствием. Потому что каждый исполнитель дает свою интерпретацию. Хотя ноты одни и те же и ты не имеешь права их менять, но дыхание каждый раз ты даешь свое. А современной эстрадой, к сожалению, занимаются малограмотные и малокультурные люди с большим эгоизмом, которые любят только себя, не искусство в себе, а себя в искусстве, и если обратить внимание на исполнителей другого жанра - джаза, классической музыки, то там более культурные, более глубокие, приятные в общении люди. Я вам больше скажу: я в Москве целое открытие сделал. Меня несколько раз приглашали на вечера шансона, и я был поражен, какие это хорошие люди. Сами пишут слова, музыку, и у них такая солидарность, такое добродушие друг к другу, такое братство, как у джазменов. Я был приятно поражен. У попсы все не так - там одни волки. Они ненавидят друг друга. Там правит закон джунглей: выжить, быть первым. Ну пусть будет много первых, пусть все будут разными, но они этого не хотят.

- А в среде исполнителей авторской песне как?

- Там тоже спокойнее, чем среди эстрадников, хотя авторская песня и шансон - это не одно и тоже. Они похожи лишь по концепции творческого подхода.

- А как вы относитесь к авторской песне?

- Очень хорошо. Но как музыканты, барды, как правило, не очень сильны. Шансон более музыкален, а так как я эстрадный певец, для меня очень важна музыка. У бардов надо слушать текст. Потому что в авторской песне нагрузка прежде всего на текст. Он первичен, он - главное в авторской песне. Если обогащать мелодию, это будет мешать. Я помню, фирма "Мелодия" выпустила в советское время диск Владимира Высоцкого. Там была очень красивая и богатая аранжировка, он пел под оркестр. Так Высоцкого не стало! За красивыми мелодиями потерялись стихи, вся прелесть гитары и голоса исчезла. Диск не получился. Была такая история, мне ее рассказал один звукорежиссер, известный в Москве, его фамилия Кальянов, он, кстати, поет шансон. Они работали во Дворце спорта три концерта в день с Высоцким. И после одного концерта он незаметно пробрался на сцену, подстроил одну струну на гитаре, которая была расстроена. Высоцкий заметил и говорит: "Расстрой обратно". Он специально это делал! Потому что каждый сидящий в зале имел эту семиструнную гитару, у каждого, сидящего в зале, она была настроена не идеально, и, слушая этот легкий расстрой, зрители понимали, что вот это мое, это я на сцене. Как это тонко! Но у Высоцкого такой жанр. А я вот не имею на это право. У меня должна быть идеально настроенная гитара, идеальные аккорды, пассажи... Да я и не хочу, чтобы каждый в зале мог сказать - а я дома тоже так смогу. У меня другой жанр: сидящий в зале должен понимать, что для этого надо учиться, заниматься. А Высоцкий именно этим был свой. Он настолько стал своим, что ему присылали вопросы: а в какой зоне вы сидели и т.п. Потом он от этого мучился. Мучился от того, что я же вам образ даю, а вы думаете, что это я сам такой. Значит, вы меня не воспринимаете, как художника, который может создать любой образ.

- Если сравнивать азербайджанскую и российскую эстраду, какая, на ваш взгляд, стоит на более правильных позициях?

- Наверное, российская. Ведь все дело в том, что эстрадный продукт надо реализовать. Там, где за этот продукт платят. Возьмем Россию. Где его там реализовать? На концертах. А в Азербайджане - на свадьбах. В России все-таки есть еще концерты, а здесь платят исключительно на свадьбах. Поэтому сама музыка подстраивается под конъюнктуру, чтобы она была покупаема на свадьбах. Здесь она ближе к ресторанному, кабацкому пению. А что делать? За что платят, то и поют. Но в таком положении виноваты не исполнители. Потому что если бы в Азербайджане была развита концертная деятельность, то и уровень эстрады был бы выше. В России больше диапазон эстрадных исполнителей. Там есть попса, есть прозападные исполнители, есть певцы с джазовым или с роковым уклоном, есть барды, есть шансон... Т.е. есть из чего выбирать. И из-за этого выбора, из- за того, что исполнителей больше и они все разные, можно говорить о том, что и уровень чего бы там ни было там тоже выше. А в Баку... Я помню в Баку советских лет я пел на свадьбах. Но раньше как было? Кто работал на свадьбах, попадал в черный список. Этого артиста нельзя было показывать по телевидению, потому что петь на свадьбах считалось чем-то неприличным. Сейчас все наоборот: телевидение в Азербайджане стало коммерческим, за него надо платить, а платить будут за того, кого знают. А знают тех, кто выступает на свадьбах.

- И вы из Баку уехали. В каком году и почему?

- Не из-за черного списка! Я уехал в 1968 году учиться. Первое образование я получил в музыкальном училище при консерватории им. Чайковского. Там я учился по классу гитары. Классической, не эстрадной. После армии я получил второе образование, уже вокальное, в Гнесинке.

- А чем вы занимаетесь сейчас? Я помню вас еще со времен Советского Союза, а потом как-то потеряла...

- Потому что с распадом СССР российское телевидение тоже стало коммерческим и многих исполнителей просто перестали показывать. Любой шаг на коммерческом телевидении должен быть оплачен. Пока еще была перестройка, все еще шло более-менее нормально. А вот когда Союз рухнул, все тоже рухнуло. Московские администраторы, правда, заставили меня петь, мол, ты не должен это дело бросать. Были какие-то концерты, Театр эстрады, концертная деятельность. В Театре эстрады я регулярно работал с 1983 года. Вообще в 80-е годы было очень много сольных концертов, но с распадом Союза их тоже не стало. И где работать? В ресторане? В ресторане настоящий, уважающий себя эстрадный артист не может работать. Там ведь как? Подошел клиент, заказал песню, и нравится она тебе или нет, ты должен ее спеть. Например, просят песню Антонова? Можете себе представить, что я пою песню Антонова? Да ее еще надо знать, во-первых. То, что сейчас поют в ресторане, это кошмар. Домашнее караоке, я считаю. В итоге многие исполнители вообще ушли в небытие.

- И где вы сейчас поете?

- Московское управление культуры меня привлекает на различные мероприятия и концерты, например, на праздничные: на 9 Мая, 8 Марта, на различные профессиональные праздники типа Дня медика, Дня шахтера или энергетика. Пою на разных площадках Москвы, на корпоративных концертах, которые заказывают различные организации. Вот такой нынче рынок сбыта.

- А гастроли бывают?

- Гастроли с разрушением Советского Союза закончились у всех. Настоящие гастроли, я имею в виду, когда ты уезжаешь на месяц, на два, у тебя маршруты: Прибалтика, Молдова, БАМ... Серия концертов: сорок, шестьдесят... А сейчас позвонит какой-нибудь менеджер администратору, скажем, Розенбаума, давай, говорит, вот в этом городе, скажем, в Калуге, сделаем его концерт. И они рискуют, потому что можно заработать, а можно и погореть. Но это не гастроли, что были раньше, это одноразовые концерты. Да, театры с гастролями ездят, но они на бюджете, а эстрадные артисты - нет. Дай Бог, кто-то организует какой-то концерт в каком-нибудь городе, тогда артист поедет. Но в этот же день он дает еще и концерт в каком-нибудь ночном клубе, чтобы какие-то деньги заработать и администратору заплатить. Плюс еще проблема цены на билеты. Очень дорого они стоят! А раньше билеты стоили рубль, два, да еще и в буфет можно было без проблем сходить и не считать копейки. Потому что раньше производство работало по всему Советскому Союзу, и рабочие ходили на концерты, могли спокойно это себе позволить. Сейчас производства нет, денег у людей нет. Какой-нибудь небольшой российский город может потянуть только один концерт. Всё!

- Вы довольны своей востребованостью?

- Если бы мы сейчас находились в 80-х годах, а частота моих выступлений была такой, как сейчас, я был бы недоволен. Но мы находимся в другом измерении, и я, в принципе, доволен.

- Относительно эстрады каков ваш прогноз на будущее?

- Я думаю, эстрада будет медленно умирать. Сейчас она держится за счет телевидения. Вот представьте себе, что на телевидении не будет этих бесконечных программ, шоу и проектов? Все, она умрет. "Ящик" ее искусственно поддерживает, не будет поддерживать - всё, все эти "звезды" пойдут в ресторан.

- А, может, оно и правильно? Большинству исполнителей только в ресторане и место...

- Возможно, но дело в том, что в ресторане музыка тоже умирает. На Западе давно от этого отказались, они отдельно танцуют, отдельно едят, а у нас всё в одном флаконе. Это пережиток советского прошлого, тогда считалось, что в ресторане должен играть ансамбль. В будущем, может быть, в престижном ресторане останется лишь какой-нибудь хороший пианист с легкой ненавязчивой музыкой. В элитных ресторанах в Москве, кстати, музыки уже нет. А на Западе эстрада сейчас живет за счет дисков. Выпускается диск, и на этом зарабатывают все: автор музыки, текста и исполнитель. У нас такого нет. На дисках не зарабатывает никто, ни исполнители уровня Пугачевой, ни другие. Потому что процветает пиратство и авторские гонорары никто не получает.

- Но пока эстрада еще жива, поэтому ответьте на такой философский вопрос. Представьте, что имеются два острова. На одном есть все, что душе угодно, и прекрасные женщины, но нет искусства. Вы лишены возможности им заниматься и его потреблять. На другом все ваши потребности в творчестве будут удовлетворяться, но не будет прекрасного пола. Какой остров вы выберете?

- Как это так - есть женщины, но нет искусства? Без женщины не может быть искусства. А искусства не может быть без женщин. Женщины - это продолжение рода человеческого, это великая сила, без них ни жить, ни творить нельзя. Женщина - это муза для творческого человека.

- Условия задачи жесткие: или - или.

- Тогда я бы ничего не выбрал, я бы создал свой остров. (Смеется) Кстати, я могу вокруг себя создать свой комфортный оазис, где бы я ни был. Чтобы я мог себя и чувствовать комфортно, и творчеством заниматься. И получать то, что мне нужно. Я считаю, что у каждого человека должно существовать на земле какое-то свое место, где он будет себя максимально комфортно чувствовать, где раскрываются все его способности. Я, например, такой кусочек пространства, где мне хорошо, нашел в Москве.

- В 80-е годы вы считались этаким сеск-символом, у вас была куча поклонниц. Как с этим дело обстоит сейчас?

- Неплохо, знаете ли. (Смеется) Но в 80-х был настоящий кошмар! И до сих пор пионеры этого дела являются моими горячими поклонниками. И в Москве, и здесь. У многих, оказывается, дома есть уголок Сархана. Пластинки там, афиши, какие-то оброненные носовые платки...

- И как вы к этому относитесь?

- Я к этому отношусь спокойно. Мне нравится, что я смог создать образ, который нравится публике. Но я никогда никого из своих поклонниц не обманывал, не давал никаких надежд, а ведь некоторые слишком популярные артисты этим вовсю пользуются.

- То есть вы не были бабником, выражаясь простым русским языком?

- Да, бабником я никогда не был. Нет, мне женщины нравятся, но ярых поклонниц нельзя слишком близко подпускать. Не дай Бог, даже если она тебе понравится, иметь с ней близкие отношения! Ведь неизвестно, что потом с ней будет. Она ж заболеть может, если ее бросить! А то и с собой покончить. С поклонницами надо очень осторожно общаться, очень бережно. На последнем концерте в Баку прошлым летом была одна поклонница, так она до сих пор не вышла замуж, так преданно ко мне относилась.

- Ну, любовь, что поделаешь...

- Да никакая это не любовь! Как можно любить человека, ничего о нем не зная, видя его только на сцене? Это что-то сродни маниакальному синдрому. Вот поэтому и надо к ним бережно относиться. Поэтому я и сказал, что никогда никого не обманывал. Я лишь показывал людям кусочек своего мира. Концерт, если посмотреть, он всегда разный - по текстам, по музыке, он многогранный, и каждый в этих гранях видит что-то свое. Концерт - это отражение объемного мира, который есть во мне. Это отношение между мною и публикой. И мне было очень приятно, когда после последнего, прошлогоднего концерта в Баку на сцену хлынула толпа девушек, которые хотели со мной сфотографироваться. Я тут же вспомнил 80-е, тогда тоже были такие молодые девушки. Но сейчас это девушки, которые моложе моей дочери, но они опять хлынули ко мне, им понравилось то, что я делал. Это значит, что настоящая песня - она всем нравится, независимо от возраста. Тут важен посыл исполнителя. Я себя считаю современным, не в плане моды, а современником. Раз ровесницам моей дочери понравилось, раз до них дошло - я их современник. Современник этого поколения. И здесь дело не в том, что я бакинец, потому что в Москве происходит то же самое. Реакция везде одинаковая, она не от национальности зависит. Просто я стараюсь, чтобы мои концерты были не похожи на сегодняшний день. Я даю возможность соприкоснуться с тем, старым добрым миром. Я открываю этот мир, в этом я вижу свою задачу. Этот мир очень сильно контрастирует с тем, что льется на нас нынче с экранов телевизоров. После концерта мне многие говорили, что они почувствовали ностальгию по прошлому, по доброте, чистоте, которая была раньше. Самое приятное, что это говорили молодые люди.

- Вы в Баку часто приезжаете?

- Каждые полгода. В основном ради родных. Концерты тоже даю, но реже - раз в несколько лет.

- Что вы можете сказать об изменениях в городе?

- Мне очень нравится Баку, он растет, хорошеет. Но действует на нервы, что процесс затянулся, все время пилят, точат, пыль летит, правда, есть результат. Но каким бы город ни становился красивым, есть нюансы, на которые надо обратить внимание. Это мусорные баки, которые всегда открыты. У них же есть специальные крышки! Можно построить дворцы, можно ездить на шикарных машинах, и проколоться на такой мелочи, как мусорки, которые стоят на каждом перекрестке. Я думаю, что культура начинается именно с таких вещей: с туалетов, мусорных баков, а не с шикарных мраморных дворцов. Говорят, первые бани появились на Востоке, а Европа в это время в грязи тонула. Так надо возродить старые традиции. Еще меня нервируют автомобилисты, они на пешеходных переходах, где нет светофора, не пропускают людей. Раздражают машины, которые стоят на узких тротуарах, пешеходу негде пройти. Я считаю, это неуважение к пешеходу.

- Но машины стоят на тротуарах, потому что городские власти не сделали места для стоянок.

- Значит, городские власти должны лучше работать! Но и автомобилистам тоже думать надо! Вы посмотрите, автомобили все огромные, типа престижные, но они не соответствуют нашему городу, его размерам. Я много путешествовал и замечал, что нигде в мире на таких громадных машинах уже не ездят. Видимо, это еще не закончился период насыщения. Уже внуки этих людей будут ездить на небольших автомобилях, которые не портят окружающую среду и не занимают много места. Что касается понатыканных в центре высотных зданий, которые торчат, как зубы, то и это однозначно плохо. Первое время был беспредел, строили все, кому не лень и что ни попадя. К счастью, это бездумное строительство вовремя остановили, сейчас что попало уже не построишь. Сейчас уже вырастают ансамбли, чувствуется некая системность. Все гости Баку в восторге от города, город изменяется в лучшую сторону. Я думаю, что все в итоге устаканится, просто был период неразберихи и кто-то этим воспользовался.

- В следующем году у вас юбилей. Вы планируете дать по этому случаю концерт?

- Пока не знаю, как ситуация сложится.

Эхо.- 2011.- 24 сентября.- С.6.