Откровения мизантропа,или Творческий экстрим

Чингиза Абдуллаева

Миллионеры, о существовании которых в советское время мы узнавали только из прессы, давно нас перестали удивлять, не правда ли? Сегодня мы обыденно воспринимаем даже грандиозные масштабы реализуемых ими проектов, считая, что это вполне соотносится с повальной меркантилизацией всего и вся вокруг, за чертой которой остается многое из того, что мы по старой памяти привыкли ставить выше материальных интересов. Но парадоксально то, что даже на этом фоне можно встретить популярного писателя, и не просто популярного, а истинного миллионера, тираж произведений которого исчисляется не одним десятком миллионов. Думаю, здесь есть чему удивляться, тем более, что на протяжении последних десятилетий мы не перестаем сетовать на отсутствие интереса к литературе нового «нечитаюшего» поколения. Вы, конечно же, уже догадались, что у нас в гостях народный писатель Азербайджана Чингиз Абдуллаев, с которым мы сегодня решили побеседовать не только о его творчестве.

ЛАЛА БАГИРЗАДЕ

Когда знания

умножают скорбь

– Помню, как однажды в беседе с журналистами вы сказали, что стали пессимистом. С тех пор что-либо изменилось в вашем настроении, или пока еще рано делать какие-то выводы?

– Я помню это интервью и потому хочу внести некоторые уточнения: дело в том, что раньше я был стратегическим оптимистом и тактическим пессимистом, а сегодня все изменилось с точностью до наоборот.

– То есть оптимизм вам все же не изменяет?

– Нет, во всяком случае, очень надеюсь, что на ближайшие сто лет его хватит. Хотя меня несколько удручают мрачные прог-

нозы отдельных ученых, которые утверждают, что через несколько миллиардов лет Земля перестанет вращаться, а Солнце – светить. Обидно, конечно, хотелось бы, чтобы движение планет продолжалось вечно.

– А стратегическим пессимистом вы стали, переступив свой полувековой рубеж?

– Думаю, что да. Подобные вещи происходят постепенно, ибо знания умножают скорбь: чем больше живешь, тем больше убеждаешься в том, что люди по большому счету существа несовершенные. Согласитесь, если в обществе самый богатый человек считается самым умным, или, скажем, самый успешный карьерист – самым талантливым, это верный показатель того, что процесс формирования общества доведен до грани абсурда. Я убежден, что такого быть не должно, и именно это мне мешает быть оптимистом. Видимо, я слишком «испорчен» хорошими книгами и умными собеседниками. Я лично знаком и беседовал с Орханом Памуком, Дарио Фо, Жозе Сарамаго, Клайвом Касслером, Сергеем Михалковым, Чингизом Айтматовым – в 2000 году мы с этими людьми в течение двух месяцев ездили в поезде по Европе и знакомились с потрясающими президентами и королями разных стран.

– А потрясающие короли и президенты – это закономерность или?..

– В современном мире и короли, и президенты встречаются разные. Королям легче, им власть передается по наследству. А президентом, к сожалению, может стать человек, который, пройдя весь путь восхождения до этой ипостаси, сильно меняется и к тому же становится абсолютным циником, чувствующем при этом еще и бремя собственного одиночества на вершине власти.

– Как вы считаете, может ли произойти нечто подобное с писателем в ореоле славы, книги которого издаются двадцатимиллионным тиражом?

– Если это намек на меня, то хочу уточнить, что тираж моих изданий достиг уже 25 миллионов, но при этом я совершенно не знаю, как чувствует себя писатель в ореоле славы. Для писателя слава – это его читательская аудитория. Да, у меня она есть, и я считаю, что это прекрасно, но в то же время собственная популярность нисколько не дает мне право забывать о том, что в мире существуют такие имена, как Толстой, Достоевский, Рабле, Гомер, Данте… Поверьте, я говорю вам это не из скромности. Мне очень нравится выражение Конфуция: «Никогда не измеряй себя с ног до головы, измеряй себя с ног до неба и тогда тебе станет ясно, насколько ты ничтожен». Я бесконечно благодарен нашему уважаемому президенту Ильхаму Алиеву за то, что он несколько лет назад наградил меня званием «Народный писатель Азербайджана», хотя на тот момент мне было всего сорок пять лет. Получить это высокое звание в таком возрасте не удавалось ни одному писателю – ни в советском, ни в постсоветском литературном пространстве. Но все это не отрывает меня от главного: не покладая рук, заниматься своим творчеством.

– Хотелось бы знать, как чувствует себя писатель в статусе «миллионера»?

– Без малейшего преувеличения могу сказать, что к этому очень быстро привыкаешь, когда тираж твоих книг перевалил за десять миллионов. Я потерял интерес к этой арифметике. Мне всего лишь нравилось чувствовать себя востребованным писателем.

– Но это очень сильно зависит от интереса поклонников вашего творчества, которые четко разделились на читателей советской и постсоветской эпохи. В чем вы видите их разницу?

– Это, разумеется, две совершенно разные категории людей. Советский читатель был более взыскательным, более интеллектуальным, да и сама литература в ту пору была реликвией. Это была эпоха высокой культуры, к которой все тянулись, в те годы почти в каждом доме вы могли видеть как необходимые атрибуты пианино, собрания сочинений разных писателей и поэтов, картины. Что касается постсоветского читателя, то он, в отличие от своего предшественника, оказался под огромной лавиной источников информации. Только в одном магазине «Али и Нино» сегодня продается 25 тысяч наименований книг, добавьте сюда Интернет, программы различных телеканалов, и вы поймете, что такое читатель постсоветского периода.

– В таком случае, сегодня писателем может назвать себя только тот, кто способен переключить внимание людей с этого информационного изобилия на свои произведения?

– Мне трудно ответить на этот вопрос. Но если быть предельно искренним, то должен сказать, что, конечно, трудно назвать писателем человека, который за двадцать лет не смог продать ни одной своей книги. В XXI-столетии писать нужно совершенно по-иному, в соответствии с преобразившимся интересом читательской аудитории.

Билет в один конец

– Говорят, вы стали мизантропом…

– Пока не окончательным, но думаю, что процесс моего формирования в этом качестве уже близится к завершению.

– Если это означает, что раньше вы были филантропом, то в скором времени вы, надо полагать, превратитесь в собственного антипода? В чем причина?

– Да, я действительно был безрассудным филантропом, и не исключено, что именно за свое безрассудство и расплачиваюсь теперь. Мир, в котором мы живем, сегодня заражен непостоянством, неблагодарностью людей, и потому сегодня я гораздо комфортнее чувствую себя в мире героев своих книг, нежели в наших реалиях. Иной раз мне даже кажется, что реальный мир находится именно там – в моих книгах, где я могу позволить себе все: любить, ненавидеть, жалеть, сомневаться, причем делать все это с твердой верой в то, что если все это и вернется ко мне бумерангом, то исключительно с позиций искренности.

– Итак, мир ваших героев и творческий экстрим. Получается, что вы сознательно к этому стремитесь, чтобы абстрагироваться от реальности?

– Я бы не назвал это стремлением, это – мой ритм жизни, в которой я всегда боялся и боюсь что-то не успеть, проглядеть нечто очень важное, что следовало бы донести до ума читателя. И в этом случае, сами понимаете, я никак не могу абстрагироваться от реальности. Казалось бы, написав сто сорок романов, я вполне мог бы позволить себе расслабиться, но никак не получается. Мой друг, писатель Натиг Расулзаде, как-то сказал мне, что если в человеке заложена толика таланта, то она обязательно будет давить на него изнутри, не давая возможности заниматься чем-то другим.

– Но талант – это еще и путевка в одиночество, причем нередко с билетом в один конец…

– С этим поспорить трудно. Я вообще не верю в гармонию людей, в гармонию взаимоотношений мужчины и женщины также не верю. Есть такой знаменитый роман немецкого писателя Ганса Фаллады, настоящее имя которого Рудольф Дитцен, «Каждый умирает в одиночку». Мир действительно так устроен, что каждый из нас в одиночку рождается и в одиночку покидает этот мир. Как бы человек не был окружен близкими людьми, в душе он всегда одинок, у каждого из нас есть свои тайны, которые мы никому не раскрываем, есть свое кладбище, где мы кого-то или что-то хороним, чтобы навсегда вычеркнуть это из своей жизни.

– Хочу уточнить, что речь идет именно о талантливых людях.

– А талантливый человек тем более, он одинок во много раз больше, по меньшей мере потому, что от природы обречен во всем замечать несовершенство. Такой человек может иметь семью, детей, родных, друзей – все это уже делает человека счастливым, но… нисколько не решает проблему его одиночества. Правда, часто говорят, что мудрец никогда не бывает одинок, хотя бы только потому, что ему интересно с самим собой, но ведь это тоже гулкое одиночество. Безусловно, писателю в этой связи несколько легче, он способен изложить на бумаге, а сегодня – в Интер-

нете – проблему собственного одиночества, и это даст ему возможность быть услышанным миллионами.

Момент откровения

– Многих ли вы похоронили на своем «кладбище»?

– В первую очередь я похоронил там свои иллюзии, ну и, конечно, близких людей, с которыми жизнь меня навсегда разлучила. Там захоронены также люд-

ские пороки: грех, предательство, измена, которые я совершенно неожиданно обнаружил в тех, кто в советское время был для меня едва ли не олицетворением чести, морали, верности собственным принципам. Не хотелось бы сейчас называть никаких имен, но по жизни мне пришлось убедиться на примере очень многих людей, как мало им понадобилось, чтобы сломаться под властью денег, трансформироваться в собственных антиподов, что никак не стыкуется даже с элементарными понятиями о чести и достоинстве человека. Видимо, распад Союза попросту сорвал с них маски.

– Сколько вы могли бы назвать смертных грехов, в которых вам никогда не придется раскаяться?

– В первую очередь это, пожалуй, чувство зависти, которое мне самому совершенно не знакомо, я даже не знаю, что это такое, как не знаю греха ревности, алчности. Хотя, если подумать…

– Тридцать секунд на размышление…

– Не стану отрицать, что мне совершенно не чужд грех похоти по той простой причине, что без него творческий процесс вообще не может состояться – это сильно взаимосвязано, даже взаимовлияемо, если хотите. Нередко приходится мне каяться и в таком грехе, как чревоугодие, что уж тут скрывать. Но при всем этом я всегда старался быть хорошим сыном, хорошим отцом, мужем, главой семьи и, главное, джентльменом при всех обстоятельствах, связанных с женщинами, и не только с ними.

– Кстати, о женщинах. Вы не могли не заметить, что лучшая половина по-

клонников вашего творчества чаще влюбляется в ваших героев, нежели в вас, как в автора. Вы и в этом случае не ревнуете?

– Нисколько, Меня радует подобная конкуренция и даже несколько интригует. Когда моя дочь, которая очень внимательно читает все мои произведения, была еще маленькой, между нами произошел смешной диалог.

– Папа, а с кого ты берешь своих героев? – спросила она меня однажды.

– Разве ты сама не поняла? Скажем, Дронго, почти мой ровесник, такой же лысый, шутит, одевается как я, даже пользуется моим любимым одеколоном Fahrenheit…

– Я все поняла, – ответила она, – но ведь ты не такой умный, как Дронго…

Вот такой у меня сильный конкурент.

Да, мне не раз приходилось слышать, что мои романы чаще читают женщины, которые при этом еще и влюбляются в моих героев – это какой-то удивительный феномен, которому, поверьте, сам я не могу найти никакого объяснения. Помню даже один необычный пример читательской благодарности: одна из поклонниц послала мне икону и написала при этом: «Вы страдаете за Бога, спасибо вам!» Есть еще один труднообъяснимый для меня момент: дело в том, что несколько своих романов я написал от имени женщин, после чего нашлись люди, которые не поверили, что авторство этих произведений принадлежит мне, они мне так и заявили, что романы эти написаны именно женщиной.

Контрасты общества

– А вам не кажется, что ваши герои пользуются большой популярностью среди женщин именно потому, что сильно контрастируют с современными мужчинами?

– Да, это не исключено. Сегодня мы вправе гордиться тем, что в нашем обществе много прекрасных, талантливых, умных, преуспевающих в различных сферах деятельности женщин, на фоне которых, увы, слишком блекнут наши мужчины, что никак не соотносится с общепринятым в нашем народе понятием «настоящий мужчина» даже в генетическом аспекте.

– Чем вы могли бы это объяснить?

– Причина этого явления кроется, в первую очередь, в чудовищном инфантилизме современных мужчин, которые, видимо, напрочь позабыли о своей первейшей обязанности быть опорой дома, семьи, женщины, с которой его связывают те или иные отношения. Возможно, со мной не согласятся психологи, но многим матерям, которые растят и сына, и дочь, я задавал вопрос: кто из их детей в подростковом возрасте спал спокойнее? И представьте себе, большинство из матерей ответили, что намного спокойнее спят девочки, в отличие от которых мальчикам, как правило, снятся какие-то кошмары. Поверьте, ничего удивительного в этом нет и, более того, это вполне нормально, поскольку в генетической памяти каждого мальчика заложен его доисторический предок, некий самец, которому сама природа диктует обязанности защищать свою пещеру, огонь, который он добыл, и свою самку, охраняющую этот огонь в его отсутствие. Беспокойный сон мальчика подросткового возраста есть не что иное, как пробуждение его либидо, которое в будущем заставит его осознать собственное эго, сделает надежным партнером для женщины и – как исходное – привлекательным для нее с точки зрения сексуальности.

– Но согласитесь, немалую роль в обезличивании мужчин сыграл и экономический кризис начала 90-х годов прошлого столетия, когда безработица, лишив мужчин почвы под ногами, попросту превратила их в вынужденных иждивенцев.

– Безусловно, подобное явление имело место в нашем обществе, ибо мужчина, лишенный способности заработать на кусок хлеба, лишается своего природного статуса кормильца семьи, за чем следует и потеря уважения. Я помню, как одна из певиц однажды сказала, что если у человека есть деньги, значит он уже умен. Или другой пример: некий олигарх послал по известному адресу каждого, кто не имеет миллиарда. Оба высказывания, конечно, могут послужить предметом для серьезных дискуссий, но в то же время в них не мешало бы узреть и определенный позитив. До недавнего времени считавшийся самым богатым человеком в мире Билл Гейтс изрек однажды гениальную фразу: «Мерилом твоего труда является гонорар, который ты за него получаешь. А «молодец» ты скажешь себе сам». Американцы говорят: «Если ты такой умный, то почему ты беден?», с чем тоже трудно не согласиться, ведь деньги платят за талант, за труд, за умение претворить в жизнь собственную идею, а вовсе не за нужные связи, не за высокую должность.

– Не кажется ли вам, что если адаптировать этот вопрос к нашим реалиям, он прозвучит несколько иначе: «Если ты так богат, то почему столь глуп и невежественен?»

– К сожалению, это действительно так. Но, как я уже отметил выше, если в обществе умными признаются именно те люди, которые благодаря своей должности имеют возможность заработать много денег, гораздо больше, чем, скажем, писатель, художник, композитор, ученый, значит что-то в этом обществе не так.

– Известно, что в условиях кризиса начала 90-х больше всех пострадали представители нашей интеллигенции, которые попросту оказались на обочине жизни, в то время как другие, скажем, менее привередливые люди, очень быстро сумели сориентироваться в новых условиях. Вам не кажется, что это, как, впрочем, и сам кризис, было связано, прежде всего, с пассивностью национальной интеллигенции?

– Да, это действительно так, во всяком случае, в определенной степени. Но дело в том, что были и другие, более глубинные причины. К примеру, если помните, на том этапе в большой растерянности оказалась в первую очередь русскоязычная интеллигенция нашей страны.

– Вот именно, в растерянности! Почему?

– По той простой причине, что на том этапе мы в одночасье почувствовали разрыв между массами и интеллигенцией, и не только русскоязычной. Ведь Баку всегда был немножко другим городом. Скажем, по продаже книг на душу населения наша столица всегда занимала одно из первых мест в СССР, Азербайджан при этом был на одном из последних мест. Это свидетельствует об огромной пропасти между городской интеллигенцией и жителями регионов, которая, кстати, не наблюдалась ни в Грузии, ни в Армении. Думаю, что это все же наша вина, интеллигенции, которая вовремя не протянула руку жителям регионов, не попыталась им помочь сначала стать на голову выше в плане образования, а потом уже устремляться в столицу.

– Но в те годы была совершенно очевидна и политическая составляющая этого процесса…

– Согласен, и связано это было с тем, что в Баку на тот период полностью исчезла сакральность власти, которая была в Азербайджане при Мир-Джафаре Багирове, Имаме Мустафаеве, позже при Вели Ахундове, при Гейдаре Алиеве – безусловно, затем по инерции перешла в период правления Кямрана Багирова и все. При Везирове власть просто исчезла, и вдруг оказалось, что с руководителем республики можно разговаривать как угодно, говорить ему можно что угодно, можно даже хамить.

Да и среди русскоязычной интеллигенции оказалось премного глупых, недостаточно грамотных, не достойных уважения людей, и потому неудивительно, что массы, прибывшие в Баку с периферии, оказались неуправляемы. В известной мере произошло это и потому, что наша интеллигенция сама отстранилась от процесса, не захотела его возглавить, в то время как должна была это сделать. Да, быть интеллигентом – это не так просто, как может кому-то показаться на первый взгляд.

– Получается, что для активности интеллигенции необходим именно авторитарный режим как единственное условие, против которого она предпочитает выступать, а все остальное ей нипочем?

– Ни в коем случае. Когда Гейдар Алиев в 1993 году вернулся к власти и спас страну в истинном понимании этого слова, Зардушт Ализаде сказал мне гениальную фразу: «Алиев, вернувшись к власти, всех расставил по местам в соответствии с их коэффициентом интеллекта и власти». Но есть и другой момент: во всех бедах обвинять интеллигенцию легче всего. Да, я не стану сегодня отрицать вины тех писателей, которые поспешили создать Народный фронт, а потом уступили место пустым горлопанам. Кроме того, совершенно очевидна вина тех, кто считал ниже своего достоинства выступать на митингах, кто не нашел общего языка со своим народом, кто оказался попросту не способен его понять, в то время как гордился своим званием «народный писатель». Разумеется, это было непросто, рискованно, даже опасно в такие минуты быть рядом со своим народом, но если ты этого боишься, то не называй себя народным писателем. А народ, поверьте, прекрасно знает каждого из них, народ всегда верил и верит только в искренность, а не в высокие звания. Я всегда считал и считаю, что писатель просто обязан оставаться достойным человеком и придерживаться однажды избранной линии поведения. Все мы смертны, и больше всего мне хочется, чтобы после смерти кто-то сказал моему сыну: «Твой отец был достойным человеком».

– Много ли вы можете назвать сегодня представителей национальной интеллигенции, способной достойно представить нас на международной арене?

– К сожалению, их можно пересчитать по пальцам.

Шаг в зазеркалье

– Если бы вам пришлось описывать в своем произведении реалии переходного этапа, какой бы жанр вы предпочли?

– Сюрреализм. Это однозначно! Ведь было время, когда никому и в голову не могло прийти, что однажды СССР, который весь мир более семидесяти лет называл сверхдержавой, отправят на свалку истории, что некогда убежденные атеисты станут вдруг верующими, набожность которых станет граничить с патологией. Сегодня страшно вспомнить, сколько метаморфоз мне пришлось наблюдать в обществе за последние два десятилетия и более! Сколько вокруг меня преданных коммунистов вдруг стали верными националистами, затем преданными демократами, ярыми мусаватистами, членами правящей партии – перечень выбранных ими для удачной карьеры трамплинов можно продолжать очень долго. Стыдно, поверьте!

– Удается ли сегодня вам, человеку, верному собственным принципам, ладить с Чингизом Абдуллаевым советской эпохи, который однажды неожиданно для себя оказался в советском «зазеркалье»?

– В принципе, да, во всяком случае, серьезных конфликтов между нами никогда не было. Я думаю, что в моем случае произошел всего лишь плавный переход Чингиза Абдуллаева советской эпохи в того же человека, но уже в условиях нового режима, и именно поэтому никакой растерянности на стыке двух политических режимов я не испытал. Как придерживался «левых» взглядов, так и остался верен им по сей день.

– То есть?

– То есть, я по-прежнему выступаю за социальную справедливость, так же, как всегда, считаю, что богатый человек должен помогать бедному, так же, как в советское время, полагаю, что шведская модель социализма намного не просто гуманнее, но и одинаково выгоднее как для богатых, так и для неимущих, чем дикий капитализм, который сегодня мы наблюдаем в обществе. Я вообще считаю, что плох тот писатель, который не думает о своем народе, о проблемах общества и каждого человека в отдельности.

– Говорят, в жизни важно получить то, что любишь, иначе придется полюбить то, что получишь. Как было в вашем случае?

– Мне сегодня 51 год, и могу вас заверить, что мне никогда не хотелось изменить ни одного часа своей жизни.

– Настолько она вас баловала?

– Настолько, что мне сегодня хочется сказать Богу только одно: «Спасибо, Всевышний, за все то, чем ты меня наградил!». Потому что он мне дал так много, что большего просить просто немыслимо. Я никогда не мог бы предположить, что придет время и мои книги будут издаваться такими фантастическими тиражами, что они вызовут интерес такой огромной читательской аудитории. Поверьте моей искренности, но мне очень часто хочется поделиться со своими коллегами популярностью, тиражами своих книг, многими своими достижениями, но, увы, это не в моих силах. Помню, когда я был еще совсем юным, скончался мой дядя в молодом возрасте, для меня это стало страшной травмой, и я неустанно молил Бога, чтобы он продлил жизнь моим родителям. Видимо, мои молитвы были услышаны, потому что мой отец скончался в возрасте 81 года, маме сегодня 87 лет, и она прекрасно себя чувствует. За все это я, безусловно, благодарен Творцу.

Каспий.- 2010.- 10 июля.- С. 9-10.