Маэстро выбирает FORTE

Мурад Гусейнов: В моем репертуаре всегда есть место новым произведениям

На днях азербайджанский пианист Мурад Гусейнов в рамках проводившегося продюсерским центром «Бута» фестиваля «Сто дней Азербайджана в Лондоне» выступил как солист, удостоившийся чести играть с Королевским симфоническим оркестром в одном из концертов той обширной программы, и это, думается, серьезный повод для рассказа о карьере музыканта…

Мурад уже был известным пианистом, удостоенным звания «Заслуженный артист Азербайджанской Республики», когда мне довелось услышать его впервые. Он играл серьезный концерт с Государственным симфоническим оркестром, его хорошо принимала публика, по просьбе которой он исполнил на бис «Турецкий марш» Моцарта в какой-то бравурной интерпретации, что лично я восприняла как не очень понятное мне желание под занавес «ошеломить» зал..., посягнув на Моцарта.Но когда в телефонном разговоре Мурад объяснил мне, что во всем мире сейчас принято заканчивать концерты нарочито сложными в техническом отношении номерами, что сейчас в моде усложненные обработки классики, поняла, что пора встретиться и поговорить. Хотя бы для того, чтобы из первых уст услышать и в общих чертах представить те самые «современные тенденции» в отношении публики к репертуару концертирующего музыканта, на которые он успел намекнуть. Тем более встретиться после выступления с Королевским оркестром Лондона…

Галина МИКЕЛАДЗЕ

– Как поступило такое приглашение? – спросила я Мурада.

– Составляя программу фестиваля «Сто дней Азербайджана в Лондоне», продюсерский центр «Бута» включил в нее и мое выступление с этим прославленным оркестром.

– Это честь?

– Огромная! Поскольку это ансамбль, состоящий из профессионалов экстра-класса, можно сказать, избалованный высоченными оценками выдающихся профессионалов, и возможность играть вместе с ним на правах солиста переоценить невозможно…

– Отступая от принятой в интервью последовательности, сразу же спрошу: что дороже музыканту-исполнителю – бурная реакция зала на его игру, или просвещенное мнение профессионалов?

– Однозначно ответить на этот вопрос невозможно.

– Профессионалы редко бывают объективны?

– Такую ситуацию я научился не брать в расчет. Когда выбрал исполнительство, когда нацелен на общение со зрительным залом, не можешь оставаться равнодушным к его реакции и, в том числе, к бурным аплодисментам. Но, конечно же, профессионалам, мэтрам, для которых главное мерило – «качество музыки», доверяешь безоговорочно, хотя и в их среде каждый имеет право на собственный вкус, собственное мнение.

Кстати, во многих городах есть такая искушенная, можно сказать, профессиональная публика, которой совсем нелегко понравиться.

– А что она ценит?

– Искренность!

– Было время, когда ценилась собственная интерпретация классических произведений. Сейчас все больше слышишь: «В нотах есть все, вот и играй, что написано!». Что правомерно, что приемлемо для вас?

– На такой вопрос тоже однозначно не ответишь. Музыкальные опусы вызывают разные ощущения у разных слушателей, и время меняет людей. В годы учебы педагоги добиваются грамотного отношения к тексту, и это правильно. Иное дело – самостоятельное исполнение, как говорят, прочтение… Во взрослой жизни я оценил высказывание выдающегося пианиста Сафроницкого: «В нотах есть абсолютно все и абсолютно ничего».

– Как вы, человек, занимающийся музыкой всерьез, понимаете это мудрое философское изречение?

– Мое дело не философствовать, хотя серьезная музыка очень близка к этому состоянию. Исполнитель должен в рамках дозволенного максимально показать свое отношение к тому, что играет.

– На что необходим запас эмоций в собственной душе?

– Безусловно.

– Это и есть индивидуальность?

– Наверное, это умение при одинаковом нотном материале выразить разные по сравнению с коллегами эмоции, по-своему «озвучить» зашифрованную автором сочинения энергетику.

– Публика чувствует и отмечает это?

– Слава Богу, неизменно…

– Где и у кого вы учились играть?

– Учился в Музыкальной школе имени Бюльбюля в Баку, потом в Париже и Москве. Начинал у замечательного педагога Гюляры Намазовой, в Бакинской музыкальной академии моим педагогом были незабвенная Эльмира Сафарова, а в аспирантуре – профессор Фархад Бадалбейли. Будучи школьником в 15 лет удостоился чести играть Концерт С.Рахманинова с оркестром под управлением Рауфа Абдуллаева, после чего решил стать пианистом. Играл с молодежным оркестром «Тутти», который создал и пестовал нынешний руководитель Азербайджанского камерного оркестра Теймур Гейчаев.

– А потом?

– А потом работа, выступления. В том числе и в городах Азербайджана – Гяндже, Сумгайыте, Шеки для очень тонкой, внимательной и благодарной публики. Играл за рубежом, даже в Кабуле. Получив за активную концертную деятельность Государственную стипендию французского правительства, два года учился в аспирантуре Высшей академии музыки в Париже, которую окончил в 2002 году.

– И пошла активная кон-

цертная жизнь, можно сказать, по всему миру…

– Пошла… Участие в престижных фестивалях и конкурсах…

– Например…

– На конкурсе имени Пуленка выиграл все три приза за лучшее исполнение произведений французских композиторов. Участвовал в фестивале «Музыкальный Кремль», что открыло возможность многих приглашений в престижные залы Москвы.

–Что играли там?

– Чаще – Гайдна, Шопена, Рахманинова, а вообще – Баха, Моцарта, Брамса … Многое.

– За что вас ценили, вернее, что отмечали?

– Такое о себе не говорят, но раз вы спрашиваете... Больше говорили и писали о технической оснащенности, профессионализме, трудолюбии, искренности.

– Опекаемый с детства музыкант в свободном плавании остается один на один со своими проблемами при выборе репертуара, организации своей концертной деятельности, в конце концов, при самооценке, которая часто не совпадает с тем, как его воспринимают со стороны те же зрители и профессионалы. С солистами балета до самого конца карьеры работают персональные репетиторы, у вокалистов всегда есть концертмейстеры и другие наставники, которых в обиходе называют «певческое ухо», без которого не обходится никто. А как у пианистов? Вы предоставлены сами себе?

– Пианисты тоже выбирают себе педагога – друга и советчика на все случаи жизни, которым доверяют больше, чем себе. Чаще всего – педагога, в классе у которого занимался.

– Для вас это…

– Для меня это выдающийся пианист, народный артист СССР Николай Петров. В 2004-2006 годах я прошел в аспирантуре Московской консерватории класс этого мэтра мирового пианизма, и с тех пор он остается наставником, общение с которым очень помогает мне.

– Но это, как говорится, на общественных началах, по дружбе…

– Сам процесс обучения музыканта, солирующего, скажем так, пианиста с самого начала носит характер индивидуальных отношений, когда «класс» – понятие условное, ибо годами один на один, подчас в тесной комнатенке, работают педагог и ученик, и нет между ними посредника, кроме музыки. Там такая духовная связь… Там воздух, наполненный особым ароматом. Потому и после, будучи предельно загруженным, учитель годами живет интересами подопечного. Человек занятой, он всегда найдет время для беседы, совета и даже занимающего немало его драгоценного времени прослушивания. Потому что ему не безразличны мои проблемы.

– Проблемы возникают?

– А у кого они не возникают?

– Вы востребованный музыкант?

– Вполне. Тем более, что занимаюсь и преподавательской деятельностью.

– Где?

– Поработал в Турции – три года вел мастер-классы и консультировал студентов консерватории в городе Эдирне. Сейчас я доцент БМА, веду одного второкурсника и одного магистранта.

– Но главное – концертная деятельность?

– Конечно.

– А как вас «настигают» приглашения?

– Когда твое имя уже известно в музыкальном мире, можно сидеть дома и ждать предложений. Можно даже выбирать и отказываться от того, что, скажем, не интересно.

– Или не выгодно…

– Возможно. Но знаете… Я провел тест на собственное отношение к деньгам, вернее, к их количеству. Проследив, изменили ли появившиеся гонорары меня как человека в худшую сторону, порадовался, что худого влияния оказать на меня они не смогли. Могу отказаться от выгодного по материальным параметрам контракта, если участие в нем ущемляет творческие предпочтения или требует «прогибаться».

– У вас есть друзья среди коллег?

– А как же! Вот недавно встретились со скрипачом Шлемой Минцем… Какое это дорогое общение с талантливым музыкантом и прекрасным человеком! На творческом пути я встречаю немало единомышленников.

– Что цените в них?

– Ну, скажем, то, что готов от них слышать сколько угодно нелицеприятной критики – профессиональной, заинтересованной, пусть даже на первый взгляд субъективной. Знаю, это искренне, это следует принять на вооружение.

– Потому что в оценке работы музыканта не может быть шаблонов или усредненных показателей?

– Должно же что-то вдохновлять на эксперименты, на желание идти в ногу со временем, которое и при бережном отношении к классике, канонам и традициям все-таки выдвигает необходимость индивидуальных находок, умения сказать свое слово современникам.

– И следовать вкусам любой публики…

– В ее вкусах есть что-то рациональное.

– Неужели?

– Уверен. Снобизм – это в определенной мере противопоставление себя среде, потребностям развитых в интеллектуальном отношении личностей, отсутствие гибкости, в конце концов. Разве можно сбрасывать со счетов нарождающиеся тенденции?

– И этим продиктовано ваше желание играть Моцарта в интерпретации современного автора?

– Не думал, что кому-то это не понравится…

– Получается, из всех оттенков звука вы выбираете FORTE, потому что это вызывает восторги зрительного зала?

– Нет, конечно! Поверьте, выбор у меня большой – репертуар сложился обширный, и новым произведениям в нем всегда есть место. Хотя предпочтениями публики пренебрегать негоже. Разве я не прав?

– Музыканту с богатым опытом виднее… Успехов вам и спасибо за откровенный рассказ о своей творческой карьере!

Каспий.- 2010.- 12 марта.- С. 8.