Девяносто ролей Сафы Мирзагасанова

Поздравляя четыре года назад с присуждением почетного звания «Народный артист Азербайджана» Сафу Мирзагасанова – актера одного из ведущих в нашей стране и признанном за рубежом Русского драматического театра имени Самеда Вургуна, - я чуть было не назвала его представителем молодой плеяды этого коллектива. Вовремя остановил взгляд на лежавший рядом послужной список, в котором приведен внушительный, из 90 названий, перечень сыгранных им ролей – какая уж молодая плеяда? Так можно и обидеть человека! Однако же…

Сегодня рада возможности начать разговор с признания в том, что ошиблась именно тогда, когда на ходу поправила себя. О чем еще, как не о душевной молодости, мощной внутренней энергетике и неугомонном стремлении больше работать, могут красноречиво говорить сменяющие одна другую все более сложные роли, число которых то и дело пополняется, как не о готовности актера находить смысл жизни в вечных поисках-сомнениях и после 30 лет работы в театре, отмечающем 90-летие?

Галина МИКЕЛАДЗЕ

Он родился в актерской семье. Отец, четыре года учившийся у знаменитого режиссера Мехти Мамедова, долгие годы работал директором Дома культуры в городе Балакян. Дядя – известный актер ТЮЗа. Увлечение театром привело его в школьную художественную самодеятельность и естественным образом сделало лидером кружка в средней школе, а потом привело в Москву, на курсы великого актера и выдающегося педагога Олега Табакова.

В 17-летнем возрасте Сафа Мирзагасанов сделал неудачную попытку поступить в Московский ГИТИС, но огорчаться было некогда: скоро оказался счастливчиком, зачисленным на курс Рзы Тахмасиба в Азербайджанском институте искусств (ныне – Университет культуры и искусств), где несколько лет получал уроки Шафиги Мамедовой, Джаннет Селимовой и других корифеев театра. Уроки, сформировавшие в юноше потребность постоянно учиться, что, уверена, и составляет базовую ценность любой профессии.

Еще студентом приходил в РДТ и был готов выполнить любое поручение, лишь бы дышать воздухом театра, видеть, как готовят роли мастера и проводятся репетиции, из каких деталей «собирается» спектакль. Он и сегодня с нескрываемым удовольствием говорит, что испытал ощущение подлинного счастья, когда ему стали доверять роли в «утренниках», которые здесь неизменно создают для маленьких зрителей.

Сказки

Интересная закономерность… В который раз отмечая про себя, что большинство теперь уже ведущих актеров РДТ начинали с участия в спектаклях для детей и ни на минуту не забывая, что встреча наша с Сафой Мирзагасановым проходит в юбилейном году, когда принято оглядываться на историю, ощущаю потребность поподробнее поговорить именно об этой, к сожалению, мало освещаемой грани театральной программы. Начинаю с несколько провокационного, на мой взгляд, вопроса к собеседнику, ответ которого, как оказалось, и есть достойная уважения правда.

– Вас уже отмечали как талантливого артиста, хвалили за «удачное прочтение ролей» и «прекрасно воплощенные образы» героев классических и современных пьес, а вы все продолжали играть в сказках. Не отказывались от ролей Коз-

ла в «Кошкином доме» и Петуха в «Терем-теремке» по С.Маршаку, Осла, Леше-

го, Нуф-Нуфа, чудаковатого Леопольда,

инфантильного Кая в «Снежной королеве» по Г.Х.Андерсену… Почему?

– В вашем вопросе так и видится снисходительное отношение к «утреннему» репертуару, а жаль! Не забывайте, что наши спектакли для детей готовит не кружок художественной самодеятельности, а серьезный профессиональный театр, конечно же, и развлекающий, и, не скрывая, воспитывающий молодое поколение граждан!

Да уж… Нет, я не посчитала этот ответ за желание выражаться высокопарно – то, что здесь обобщенно называют «сказки», – часть биографии РДТ, и надо же хоть в эти дни в полной мере оценить эту его заслугу.

– Играя героев сказочных спектаклей, – охотно развивает тему теперь уже ветеран РДТ Сафа Мирзагасанов, – молодые актеры постигают премудрости перевоплощения, учатся быть убедительными в самых разных характерах – сказочный кот, зайка, ослик, петух или Баба-яга это такие колоритные типажи со своей философией!

– Знаю-знаю! И всегда помню, что широко известное выражение «для детей надо писать (играть) так же, как и для взрослых, только лучше» – для вашего коллектива не красивые слова.

– Спасибо! Если по выходным дням неизменно переполнен наш зал, если преисполненные благодарности малыши с учащенно колотящимися сердечками бегут на сцену с букетиками живых цветов, – не лучшее ли это доказательство того, что, здесь никогда не работают в полноги или спустя рукава?

Я, например, всерьез верил всему, что происходит на сцене, всерьез огорчался и искренне радовался. И потом учтите, что афоризмы, крылатые слова, мудрые народные пословицы и поговорки, образы любимых носителей добра и ненавистных злодеев – все мы в детстве чаще всего впервые видим и запоминаем на всю жизнь, услышав именно здесь. Знаете, какая это ответственность – подбирать достойный внимания подрастающего поколения драматургический материал? Добавьте, что каждая постановка должна стать феерией из музыки, яркого художественного оформления, каскада превращений с поучительными сюжетами. Исподволь, в игровой форме мы прививаем маленьким зрителям вкус, преподносим им правду о главных нравственных ценностях и принципах, о лучших достоинствах человека, о величии природы, формируем на всю жизнь чувство стойкого неприятия пороков.

– Получается, «работа для детей» – это расчет на перспективу, на отдаленный результат…

– Пожалуй. И потом… Традиция от души заботиться о юных зрителях позволяет нашему театру предметно заниматься формированием все новых поколений зрителей – малыши навсегда становятся завсегдатаями, когда родители приводят их регулярно. У них развивается потребность видеть все это, появляются темы для разговоров со сверстниками.

– А у актеров… работа…

– Опять вы иронизируете. Что скрывать, так происходит своего рода «обкатка» начинающих лицедеев, но, заметьте, на богатом эмоциями детском репертуаре! Да, для театра это один из способов непрерывно пестовать профессиональную труппу из числа молодых, но уже истинно преданных искусству людей, готовых к непростым испытаниям за счастье работать и существовать в труппе с высоким статусом.

– И не знаешь, где тут яйцо, а где курица.

Пародии

Вот. Спросила о том, что многие и в самом деле, увы, считают вроде бы «второстепенным», а получила достаточно исчерпывающий для большой зрительской аудитории ответ об истоках запаса прочности, о мудрости тех, кто создавал и запрограммировал РДТ и все последующие годы определял условия его долгой успешной жизни в азербайджанской культуре. В самые разные времена. Но, наверное, неспроста я пригласила к разговору на такую тему именно Сафу Мирзагасанова, актера, творческая жизнь которого пришлась не на самый простой и благополучный отрезок времени в жизни театра и нашего общества. Актера, в ком участие в спектаклях-сказках сформировало веру в свои силы, готовность служить профессии и, что не менее важно, подарило зрительские симпатии.

– Вам знакомы симптомы звездной болезни? – возвращаю собеседника к разговору о ролях, составивших его творческую биографию.

– Симптомы знакомы. По молодости очень нравилось, что выход моего героя встречают аплодисментами, дарят цветы, а меня замечают на улице.

– И «Апофигей» растрогал до слез.

– Да ладно вам. Ну было такое... А как я мог реагировать на приз зрительских симпатий, когда проводилось настоящее анкетирование, голосование по итогам весьма протяженного сезона?

– Согласитесь, публика полюбила вас на волне ажиотажа вокруг спектаклей «Сцены для ненормальных со зрителем», «Дикая Роза», «Все звезды», потом – «Грешные истории»…

– Обижаете, гражданин корреспондент! Во-первых, напомню, что в те семь лет, по итогам которых семь раз получал приз зрительских симпатий, играл сложные характеры. Тогда многое довелось сыграть.

– Активно посещая РДТ в последние 15-17 лет, годы выхода из сложнейшего кризиса, я помню все следовавшие одна за другой премьеры – по 6-8 за сезон. А еще юбилеи, бенефисы, новогодние встречи – все, чем театр баловал своих зрителей. Конечно же, более всего помню такие вехи, как освоение произведений Мольера, Шекспира, Чехова, Теннеси Уильямса, Горина, составляющие по сей день славу труппы. Но дались же многим эти «капустники», судачат о них. Даже сейчас.

– Пусть бы судачили… караван-то идет. Только… Понимаете, за державу, то бишь, за театр обидно. Я вовсе не против такого уютного теплого слова, как «капустник», за которым милая сердцу стародавняя традиция московских студентов собираться на капустные пироги. Но в Баку почему-то с чьей-то нелегкой руки этим словом с оттенком пренебрежения и неуважения стали называть вечера пародий. В 90-е годы народ и в самом деле «балдел», откликаясь на наш репертуар. Он не просто вернул в зал зрителей-завсегдатаев, а, будем справедливы, привел в РДТ нового, молодого, современного зрителя, который сегодня не пропускает ни одной премьеры, на которого мы теперь в определенной мере равняемся!

– Но вы же не гордитесь эпизодами, где играете Орестика, Риккардо, Чингисхана…

– Отчего же? Очень даже горжусь. Сыгранные пародийные роли воспринимаю как самые удачные и любимые. И знаете, меньше всего потому, что они пользовались огромным, ажиотажным спросом у публики. Ярко, интересно поставленные, они были замешаны на материале, написанном талантливым, остроумным, эрудированным Владимиром Неверовым – истинным бакинцем, умеющим откликаться на злободневные и юморные ситуации. На постсоветском пространстве пародисты и сейчас собирают огромные залы и стадионы, а пьесы Неверова и по сей день не уступают популярным аналогам, делая честь нашему театру, нашему городу. Народ 12 лет валом валил на спектакль «Встретимся на Торговой», знакомые просили достать билетик на «Грешные истории», «Дикую Розу», «Все звезды» – остроумнейшие пародии с узнаваемыми репликами и хохмами. Считаю, что это – золотая веха в истории нашего театра.

– Когда вы Киркорова изображали…

– Сами видели, что это было нужно зрителям.

– Нужно?

– Конечно! Время было такое.

– Видела, но мирилась. Потому что параллельно в театре ставились серьезные пьесы. Кстати, к тому времени режиссеры делали ставку и на вас, как на сформировавшегося актера.

– Надеюсь, это было закономерно и органично!

Доверие режиссеров

– Не станем перечислять все сыгранные вами роли, помня, что случались проходные, надолго не задерживавшиеся в репертуаре спектакли. Поговорим о тех, что остались в душе на всю жизнь.

– Расставание с которыми оставляло на сердце рану за раной.

– Есть и такие?

– А как же! Разве забудешь их, рождавшихся в долгих поисках характера, когда выкладываешься, играя все новых героев или подлецов с собственной жизненной философией.

– При том, что концепцию спектакля выстраивают режиссеры, – каждый со своим почерком – трудно учитывать все эти «особенности»?

– Имя режиссера в театре должно произноситься с пиететом. Какими бы одаренными ни были участники спектакля, все они работают в ансамбле с партнерами. Работают на замысел постановщика.

– И если ваш Аполлон Окоемов в спектакле «Красавец-мужчина» А.Островского, не отличающийся нравственной чистоплотностью человек, Стэнтон в «Опасном повороте» по Дж.Б.Пристли, холодный, расчетливый тип, а Патрик в спектакле «Второй

выстрел» по пьесе Р.Тома и вовсе проходимец, то это заслуги режиссеров Бориса Лукинского, Ираны Тагизаде, Алек-

сандра Шаровского?

– В большей степени! Конечно, мои человеческие возможности определяют внешние проявления персонажа, которого мне доверено сыграть, и это зависит от того, как я, грубо говоря, вошел в его шкуру, полюбил или осудил его. Есть внешние приметы каждого действующего лица, есть видение постановщика, но свободу поведения на сцене дает лишь внутреннее слияние с тем, кого изображаешь.

– Скажите, трудно преодолевать неприязнь к отрицательным персонажам?

– Интересный вопрос! Есть неписанное правило, по которому актер должен найти средства оправдать даже отрицательного «героя».

– Вам приходилось?

– А как же – сплошь и рядом. Драматурги редко обходятся без них, иначе что за пьеса, если в ней ни антиподов, ни интриги.

– Пойди, актер, создай полнокровный убедительный образ.

– Приходится не только оправдать, но подчас и полюбить антигероя, да так, что расстаешься с ним чуть ли не со слезами на глазах.

– Шутите…

– Отчего же. Когда после 10 лет из репертуара ушел спектакль «Кин IV» по Григорию Горину, я долго не находил себе места.

-Почему?

– В нем я играл с упоением. И публика хорошо принимала. Поставленный нашим главным режиссером Александром Шаровским «Кин IV» – сложный философский, хотя и очень зрелищный спектакль. Это и гимн величия актеру в собирательном смысле этого слова, и исследование феномена власти, и яркий показ такого порока, как зависть. Делая роль наследного принца Уэльского, впоследствии – короля Георга IV, я вслед за своим героем пытался понять истоки той власти, которую неизменно имеет актер над переполняющей залы публикой, и, обуреваемый страстями, не хотел согласиться с тем, что есть нечто над той высшей властью, которую наследнику дает престол. Это вдохновляло меня, это волновало зрителей.

– Здесь напрашивается вывод о том, что более всего зажигает актера драматургический материал?

– Репертуарной политике нашего театра можно только завидовать. У нас практически одновременно идут «Визирь Лянкяранского ханства» М.Ф.Ахундзаде, «Фархад и Ширин» С.Вургуна, «Чайка» А.П.Чехова, «Король Лир» У.Шекспира…

– А в них вы – Визирь, Хосров, Тригорин, Эдмон Глостер…

– С недавних пор еще и Иван в спектакле «Братья Карамазовы» Ф.Достоевского.

– Это явное доверие режиссера Ираны Тагизаде, за которым, по-моему, и

Благодарность

зрителей

– Зрительское восприятие творчества отдельного актера или всего коллектива – сегодня важная часть беседы о театре. Неспроста же в период кризиса выручили рассчитанные на огромную аудиторию телевизионные методы общения со зрителями, согласны?

– Абсолютно! В кризисные годы все было значительно сложнее, чем воспринималось на первый взгляд обывателями. Даже наши пародийные представления как бы отменили оскорбляющий новую аудиторию идеологический прессинг с его плакатно-лозунговыми разоблачениями «антиподов революции и их носителей».

– По-моему, в новое время классика, пьесы современных авторов вместо вчерашних роботов-резонеров с готовыми на все случаи жизни рецептами вывели на подмостки художественные образы людей, человеческие судьбы и проблемы которых приглашают к раздумьям и актеров, и зрителей.

– Безусловно. В этом смысле характерны спектакли по пьесам Эльчина. Я получаю истинное наслаждение, когда по задумке автора стараюсь показать, как поведет себя человек в экстремальной ситуации.

– Это так трудно!

– Трудно! Однозначными, ходульными их не сделаешь – они явно другие, с внутренним подтекстом что ли. В них всегда есть загадка, после спектакля остается столько вопросов.

– Вы напомнили мне ощущения после просмотра спектакля «Звезда, любовь и шампанское» по пьесе, которую автор назвал «Убийца», когда пришлось писать рецензию. Это было непросто, но, видимо, потому так и захватило. Помню, я так и не разобралась в том, кто же Мужчина, которого вам довелось сыграть, не педалируя ни характер, ни обстоятельства. Тогда мне захотелось назвать катастрофой то, что в средней школе преподают одни только женщины и мальчикам не хватает мужского воспитания.

-Это больше, чем я увидел в своем персонаже – то ли фантазере, то ли альфонсе.

– Видите, загадка даже для исполнителя! Неудивительно, что этого до конца не поняли зрители.

– Зато наверняка долго думали и после, почему «герой» погиб от руки полюбившей его женщины. Это психологическое исследование учит умению понимать умом и сердцем тех, кто рядом, при том, что главная посылка автора остается за кадром и не воспроизводится на сцене.

– Мне нравится, когда авторы не преподносят готовых ответов и есть повод задумываться.

– Мне – тоже. Этим интересны и пьесы Эльчина «Мой любимый сумасшедший», и премьера прошедшего сезона – поставленные К.Шахмарданом «Квартиранты ада».

– Кого вы там играете?

– Тоже Мужчину. Все герои Эльчина – собирательные персонажи без конкретных имен. И этот – сложнейший образ человека, решившегося, наконец, покаяться за то, что в 1937-м своими доносами сгубил много достойных людей – то ли по трусости, то ли, кто знает, чего ради. Там 37-й год – некая отправная точка, фон, позволяющий предметно поговорить вовсе не о злосчастных репрессиях, – нет! Это возможность на примере конкретных фактов поговорить о человеке вообще и, в частности, об участниках кровавых событий. Возможно, не только тех, тридцатых. И тут Эльчин старается разобраться в том, что вообще происходило с человеком в условиях террора, осуществлявшегося авантюристами, пытавшимися присвоить себе функции господа Бога.

– Да, поди, сыграй материал, который сам по себе овеян флером неизвестности и загадки.

– В пьесе «Квартиранты ада» Эльчин поднял огромный пласт общечеловеческих, философски осмысленных проблем, и, как мне кажется, призывая не усыплять в себе совесть, все-таки предупреждает, что запоздалые ее муки не дают полной свободы и чаще всего посещают человека слишком поздно.

– Играть такое – огромное доверие. Скажите, что выручает актера в подобных случаях – знания, эрудиция, общественное самосознание, опыт, привычка искать, потребность выкладываться?

– Все вместе и порознь.

– А где брать силы?

– Физические?

– И духовные тоже.

– Загадок тут много даже для психиатров. Помните, Шаровский главного психиатра республики уважаемого Агабека Султанова приглашал к нам в качестве консультанта, но одно совершенно ясно: актер должен быть молод душой и телом. Всегда.

– Нужны тренировки?

– Смотря что вы называете тренировками. Постоянное напряжение, чувство ответственности… Но главное, пожалуй, успех у зрителя. Это и есть тот допинг и источник здоровья, благодаря которому накапливается энергетика, питающая актерское существование. Я выражаюсь понятно?

– Не очень!

– Ну и хорошо. Без загадок, без вопросов, на которые постоянно хочется искать ответов, и жить не интересно.

– Вам, насколько мне известно, все интересно – за плечами 30-летний стаж, более 90 ролей, звания – заслуженный, затем – народный артист республики. Скучать явно не приходилось. Каким ощущаете груз, обретенный благодаря профессии? Для вас же он не из тех, что огорчают.

– Переживаний было много… у кого без них. Но помнится только то, что в 12-ти сказках играл главные роли, что с 1983-го, начиная с шейха Наима в спектакле «Шейх Санан» по Гусейну Джавиду, одну за другой осваивал все новые разноплановые роли.

– С кем из персонажей отождествляете себя?

– Я? Это невозможно, ведь я был Левкой-гусаром в спектакле Джаннет Селимовой «Закат» по И.Бабелю, где Шаровский играл Беню Крика. В 1989 году я был Мерулло в «Отраве», играя с такой партнершей, как Людмила Духовная, с упоением играл Заура в «Тахмина и Заур» Анара… Ой, вот в буклете все роли перечислены.

– Чего не умеете?

– Выжимать смех в зале.

– А он нужен?

– Далеко не всегда! Подчас герою плакать хочется, а в зале смешки.

– Раздражает?

– На сцене некогда отвлекаться. И потом, актер всегда готов к неадекватному восприятию того, что на сцене. Но играть в комедиях люблю.

– Говорят, вам это удается.

– Кто говорит – зрители?

– И коллеги тоже. Есть мнение, будто комедийные роли требуют особой выносливости. Ощущаете возраст?

– Сам? Не имею права! Возраст – это состояние, это профессионализм. Актер должен уметь сыграть все!

– Да, сложное дело эта ваша профессия. Как поется в одной классической оперетте (правда, о женщинах), «создал вас иль черт, иль Бог, но лучше выдумать не мог». Спасибо за все и за беседу тоже. Успехов!!!

Каспий.- 2010.- 18 сентября.- С.8-10