Экспедиция за диссертацией

Долгая дорога

в Страсбург

В наши дни в Страсбург из Баку ездят часто и в числе немалом. По самым разным делам: и учиться, и службу в офисах нести тех или иных международных учреждений, и даже на ПМЖ. А мой двоюродный брат, по-азербайджански говоря – халаоглу, уехал в Страсбург, простите за печальную прозу, умереть: был там, ответственный работник Минюста, в командировке и внезапно прямо за деловой беседой с коллегой своим скончался ни с того ни с сего…

Фарид Ханларов и Расул Рахшанлы, слава Всевышнему, избежали сей огорчительной и огорчающей участи. Их 10-дневная поездка в Страсбург завершилась благополучно, увенчалась долгожданным успехом и ознаменовалась победоносными достижениями. И об этом я постараюсь вам рассказать.

Но прежде – о том, с какими трудностями пришлось столкнуться им, пока не нашелся тот, кто, презрев пустые слова и эффектную позу, сделал зримый реверанс в сторону конкретного дела и подписал эти два командировочных удостоверения.

Зовут его Махмуд Керимов, он, как вы понимаете, – президент НАНА, и этим своим жестом, этим поступком он более чем оправдывает выбор, ему оказанный, доверие, которым пользуется как главный руководитель азербайджанской национальной науки.

Были и до него хозяева небольшого уютного кабинета на третьем этаже в величественном здании Исмаиллийе, где дислоцируется президиум республиканской академии. И об одном из них я хочу сказать особо – но вовсе не доброе слово, которого, быть может, вы ждали от меня. Он сегодня жив, у него есть дети, есть наверняка внуки, и наверняка они – достойные люди, верные своему слову и своему долгу, приличные, порядочные люди, и я не хочу, чтоб стыдились они того, чье имя я решил не называть всуе, но обозначить, тем не менее, обозначаю.

Ему первому Расул Рахшанлы и Фарид Ханларов, как, собственно, и должно быть в уважающем себя научном сообществе, и доложили, что в результате определенных поисков обнаружены в архивах Германии первые, но не до конца прослеживающиеся сведения о Мовсум беке Ханларове, первом азербайджанце, защитившем докторскую диссертацию.

И не когда-нибудь в благословенные советские годы, под чутким руководством родной Коммунистической партии, не на русском языке, как это предписывалось неписаными законами Высшей аттестационной комиссии (ВАКа) СССР и даже не на родном азербайджанском, что иногда, в исключительно редких случаях тем же ВАКом разрешалось (моему отцу, кстати, выпало воспользоваться этой благосклонностью), и не в Баку и не где-либо в Москве, Киеве, Тбилиси или Ленинграде (ныне – Санкт-Петербург).

А в 1883 году в Германии (Страсбург только после Первой мировой войны отошел к Франции). И написана была его диссертационная работа на немецком, и выступал он на Ученом совете тоже по-немецки, и вообще все связанные с защитой документы, статьи, отзывы, рекомендации выполнены Мовсум беком Ханларовым на языке Бетховена и Шиллера (Карла Маркса сознательно не упоминаю, поскольку родным для него был все же еврейский).

Надо отдать должное конъюнктурному чутью того функционера от науки, которому столь доверительно открылись Фарид Ханларов и Расул Рахшанлы. «Что ж вы медлите, ребята, – панибратски приобнял их он за плечи. – Срочно за компьютер, и сочиняйте статью об этой своей находке. Но, – даже не замялся хотя бы для приличия, – чтоб обеспечить ей зеленую улицу, на газетные страницы поставьте, если, конечно, не возражаете, и мою подпись».

Сказано – сделано. Но когда Расул Рахшанлы и Фарид Ханларов принесли наутро написанное, чтоб новоявленный соавтор завизировал будущий опус, тот уже не просительным, а приказным тоном посоветовал им, поскольку пишут-то они о химике, поставить еще одну маститую подпись – теперь уже академика-химика. И опять Расул Рахшанлы и Фарид Ханларов промолчали, поступили так, как велено им было.

Потом уже и вовсе без их ведома статью эту срочно перевели: «Чтоб и рус-

скоязычный читатель знал о наших выдающихся ученых», чуть позже она была переслана в Москву, в один из центральных, как тогда говорили, журналов, потом еще и еще… Но всякий раз – уже за двумя подписями, одна из которых принадлежала тому горе-ученому, а другая – академику химии, понятия ровным счетом не имевшему, кто такой Мовсум бек Ханларов и каким образом появились в Баку сведения о нем.

Понятия об этом имела, пожалуй, только лишь профессор Анаханым. Тоже химик, тоже занимавшаяся всю жизнь химией нефти. И тоже Ханларова. Она, между прочим, была тещей моего друга детства, и – редко встречающееся! – он ее очень любил и крепко уважал. За то, что была искренним человеком, умной женщиной, настоящим ученым, хранительницей очага и достойной дочерью знаменитого в Баку, в Ичери шехер рода Ханларовых. И я ее не виню, что за многие годы знакомства с нею, доверительного общения в их доме ни разу не обмолвилась она о знаменитом своем родственнике, первым в истории Азербайджана ставшем доктором наук. Времена, повторяю, были такие, а ей фактически одной приходилось поднимать сына и растить дочь…

И в свистопляску эту, некрасивую и явно спекулятивную, которая вокруг нежданно-негаданно для широкой публики обнародованного имени Мовсум бека Ханларова, она, естественно, не втянулась – посчитала ниже своего достоинства. Только и сказала Расулу Рахшанлы однажды: «Желаю успеха! Ты добрым делом занимаешься, сынок, и Аллах тебе в помощь!»

На ее похоронах Расул Рахшанлы, к тому времени успевший уже на свой риск и страх и на свои же собственные средства выпустить небольшую книжку о Мовсум беке, помню, подошел к нам с Валидом Санани, тоже, кстати, заслуженный журналист, известный в республике телекомментатор, и, представившись, сказал: «Акшин муаллим, Валид муаллим, окажите услугу, вернее, даже не услугу, а содействие. И не мне, а всем нам, нашей науке. Посодействуйте своим именем, чтобы о Мовсум беке был снят хоть какой-никакой документальный фильм, ну, на худой конец, передача какая-нибудь. Все необходимые материалы у меня собраны. Нет, не подумайте чего дурного, я не напрашиваюсь ни в сценаристы, ни в ведущие».

Ни ко мне в редакциях газет, ни к Валиду Санани на ТВ-каналах не прислушались. А Анаханым Ханларова уже третий год как скончалась…

– Все это время, конечно, Расул Рахшанлы без дела не сидел, – говорит Фарид Ханларов. – Обращался в немецкие архивы, копался в архивах наших, российских, переписывался с коллегами знакомыми, но зачастую совершенно незнакомыми.

И – о, удача! Иранский ученый, работающий во Франции и случайно оказавшийся в поле зрения Расула Рахшанлы, заинтересовался его многолетними просьбами и неожиданно, наверное, и для себя самого нашел-таки упоминание о Мовсум беке Ханларове в запасниках Страсбургского государственного университета. А точнее – то, что так настойчиво и неутомимо искали Расул Рахшанлы и Фарид Ханларов, – диссертацию его. И немедленно сообщил об этом в Баку.

– А знаете, почему наши поиски так долго были бесплодными? – спрашивает Расул Рахшанлы и сам же отвечает: – Потому что мы в своих запросах неправильно указывали немецкое написание его фамилии, а надо было так и только так, как на титульном листе обложки. И тогда все значительно облегчилось бы.

Даже элементарную копию снять в Страсбурге с найденной, наконец, диссертационной работы оказалось на поверку делом нелегким. Служительница в архиве, которая только что была сама любезность и охотно помогала в поисках, вдруг заупрямилась и ни в какую не соглашалась копировать для визитеров из Азербайджана эти несколько десятков страниц машинописи.

– Вы, господа, в своих обращениях просили найти эти материалы для вас, не правда ли? – говорила она, подводя Расула Рахшанлы и Фарида Ханларова к компьютеру. – Смотрите сюда, вы так и писали. А теперь вы хотите еще и копии сделать… Нет, господа, вы должны новое письмо нам прислать, мы его обсудим, может, и изыщем возможность удовлетворить ваше новое ходатайство, а на это месяцы потребуются. Вы лучше времени не теряйте, возвращайтесь к себе на родину и ждите нашего решения. Вызовем – значит приедете опять.

Только Богу одному вестимо, сколько нервных клеточек положили на алтарь благого дела Расул Рахшанлы и Фарид Ханларов, прежде чем смогли переубедить эту неприступную хранительницу архивных папок и фолиантов. Но вряд ли бы это им удалось, если бы не пришел на помощь паренек из села Тил-Тиля Габалинского района Сахават Сейидмамедов, обучающийся в Страсбургском университете и загоревшийся идеей помочь поневоле попавшим в проблемную ситуацию двум соотечественникам.

Втроем они кое-как втолковали единственной своей визави, что формально она стопроцентно очень даже права, но чисто по-людски неправа, и опять же очень даже. И, затратив немалую сумму из нещедрых своих командировочных плюс скудную стипендию студента-азербайджанца из Габалы, копию с диссертации Мовсум бека Ханларова они-таки сняли.

– Хотите еще одну сногсшибательную новость? – говорит Фарид Ханларов. – Хотя, наверное, это и новостью-то назвать не совсем правильно было. Мы обнаружили в архиве в Страсбурге неизвестную поэму Хатаи, и тоже через поисковую систему компьютера. Когда, ища сведения о Мовсум беке Ханларове, правильно, как я вам уже показал, начертали его фамилию. На букву Х (Ch) и имя Хатаи вышло…

Известна ли вам сия истина, друзья-литературоведы? Есть, очевидно, смысл заняться этим делом – несомненно, много нового и любопытного с научной точки зрения выявится…

Мне очень жаль об этом писать, но в противном случае с таким трудом, по воле случая обнаруженная рукопись может остаться невостребованной, неизученной. Как остаются неизученными труды, связанные с именем, научным наследием и творчеством великого Кязымбека.

Нет, не родственник он мне, чтоб вам чего не подумалось. Он – уроженец города Дербент, сам – азербайджанец, сын, внук, правнук правоверного, но почему-то иные исследователи называют его татарином из Казани, иные – татарином крымским, узбеком, а то и турком из Анатолии. И только наши ученые молчат, отнюдь причем не из скромности голос не подают. Стыдятся, видимо, что всю почти 68-летнюю жизнь в России проживший Мирза Мухаммед Али Кязымбек на старости лет принял христианство и стал Александром Касимовичем. Но разве это умаляет его величие? Ведь был он, сын нашего азербайджанского народа, основателем и первым деканом востфака в Санкт-Петербургском университете, внес огромный вклад в тюркологию, в изучение восточной философии, был членом-корреспондентом Петербургской академии, является автором капитальных трудов по истории Кавказа, Ирана, Центральной Азии, Крыма, крупнейшим знатоком истории ислама, иранского и тюркских языков.

Теперь уж, надо полагать, Мовсум бека Ханларова столь малоприятная участь не постигнет. Судя по тому, что НАНА командировала в Страсбург двух ученых и уделяет предметное внимание их находкам, все проблемы, сопряженные с увековечиванием памяти первого доктора наук – азербайджанца, с изучением и пропагандой его научного наследия получат положительное решение.

– Мы подготовили примерный перечень вопросов, так или иначе которые следует реализовать, – не чураясь канцеляризмов, говорит Расул Рахшанлы, – мемориальную доску, например, установить, улицу назвать, быть может, и в Ичери шехер, в честь Мовсум бека, персональные стипендии его имени учредить в вузах для студентов-химиков, научные симпозиумы проводить, в том числе и международные, фильмы снять, книги выпустить.

– Но прежде надо бы хоть один экземпляр его диссертации в Баку привезти, чтоб она на видном месте у нас в НАНА бы демонстрировалась, – убежден Фарид Ханларов. – Ведь какой бы эффект это произвело! А знаете, это, наверное, не так и трудно сделать. В архиве городского муниципалитета Страсбурга нам сообщили, что была диссертационная работа выполнена в 5 экземплярах. Первый торжественно вручили автору, и, естественно, его можно считать утерянным, четыре другие остались на хранение в библиотеке Университета «Кайзер Вильгельм». При отторжении Эльзас-Лотарингии от Германии в 1918 году немцы взяли себе три экземпляра главного труда Мовсум бека Ханларова, один из них хранится, это мы достоверно установили, в университете в Берлине, второй – в Мюнхене, третий – в Фрайберге. А спрашивается, на что Германии три экземпляра диссертации азербайджанского ученого? Мы сейчас пробуем заполучить один из них и уже обратились с соответствующим письмом в наше посольство в ФРГ.

Добавлю от себя, автора эти строк: президент НАНА Махмуд Керимов уже выходил по этому вопросу на прямой контакт с Чрезвычайным и Полномочным послом Азербайджанской Республики в Германии Пярвизом Шахбазовым, и тот обещал всяческое содействие. Ну что ж, в добрый час, как говорится!

И, наверное, не мешало бы в Академию истории науки (единственной в своем роде на планете, она давно уже функционирует в Париже, и Расул Рахшанлы с Фаридом Ханларовым по пути в Страсбург побывали там и поразились грандиозности этого исключительно интеллектуального центра, размаху и объемам поставленной здесь работы) обратиться с просьбой застолбить место на одном из стендов, например, развивающимся странам отведенным. Я лично убежден, что французские историографы с интересом отнесутся к пожеланиям коллег из далекого Азербайджана, тем более что имя Мовсум бека Ханларова напрямую связано со Страсбургом, с Францией, пусть даже было это в те времена, когда Страсбург в состав Германии входил.

И пусть весь мир, весь свет белый воочию убедится, что фундаментальные науки в Азербайджане не с «Краткого курса ВКП(б)» начинались и не из российского захолустья выписанные сельские учителя приказом ревкома в профессора и доценты зачислялись, и не отставные унтер-офицеры царской армии основы азербайджанской химии и физики закладывали.

После Ревкома

Товарищ мой, который одним из очень и очень немногих у нас в абсолютном совершенстве как азербайджанским, так и русским языком владеющих слывет, в конце 60-х – начале 70-х был командирован во Львов на Всесоюзную конференцию по переводу.

Скромнейший до отчаяния по природе своей, не в пример иным, не любящий выставлять себя и собственные достоинства напоказ, вот и сейчас, кстати, взявший с меня торжественное обещание, что не назову я его ни по имени, ни по фамилии, ни даже в инициалах не обозначу, согласился с категорическим условием, что выступать не будет: «Только послушаю да посмотрю».

А потом нам рассказал, что увидел и услышал:

– С основным докладом речь держал не то инспектор, не то инструктор ЦК КПСС, невыразительный такой мужичок с изрядно помятым после вчерашнего бухла лицом крестьянина, но с дипломом доктора философских наук и удостоверением профессора межнациональных отношений.

Пока он разглагольствовал в строго кондовом стиле о глубочайшей преданности всех советских людей партии и правительству, мой товарищ бесстрастно разглядывал соседей по аудитории, как и он сам, засыпающих от скуки с открытыми глазами. Когда докладчик стал говорить о том, что ленинская национальная политика – единственно верное учение о совместимости народов с разным менталитетом, разным цветом кожи и разным вероисповеданием, его внимание привлекли пташки, затеявшие потешную возню за окном.

Но едва с трибуны стали раздаваться утверждения, безапелляционные до отвращения, что до Октябрьской революции все народы и национальности, проживавшие на отсталых окраинах Российской империи, были беспробудно темны и забиты невероятно, сплошь неграмотны, и что если бы не ленинская национальная политика, то не имели бы они ни языка, ни письменности, так и сгнили бы в нищете и прозябали в невежестве, в общем остались бы на уровне чуть ли не неандертальцев, в лучшем случае – галлов, гуннов и прочих варваров, мой товарищ заерзал на месте. И, еле дождавшись, чтобы лектор, докладчик, оратор (назовите, как хотите) сошел под жидкие аплодисменты с кафедры, послал в президиум записку: «Я не выступить хочу, у меня вопрос».

– Пожалуйста, – равнодушно проговорил председательствующий, явно не подозревая, какую бомбу сам под себя подкладывает. – Товарищ из Азербайджана, – произнеся это слово, подобно всем без исключения своим соплеменникам, с огромными искажениями, буквенными и в ударениях, – чего-то не понял, видимо…

– Вы совершенно правы, – сказал, чуть приподнявшись на месте, мой приятель. – Я не понял… Значит, вы утверждаете, уважаемый оратор, что Азербайджан в числе других так называемых окраин царской России был краем сплошной неграмотности, не так ли?

– Я искренне рад, что вы уловили суть моих тезисов, утвержденных, кстати, в Центральном Комитете партии, – высокопарно и высокомерно отвечал докладчик. – А чего ж вы не поняли?– продолжил он, наверняка подумав, что этот, как они говорили всегда и говорят по сей день, чучмек не совсем того…

– В таком разе, – добил его мой товарищ, к слову, весьма активно плативший членские взносы коммунист с многолетним стажем, – для кого в Азербайджане в те же дореволюционные годы издавалось свыше 150 газет и журналов? И причем как на азербайджанском языке, так и на русском?

Докладчик, только что заливавшийся соловьем и рассыпавшийся в цитатах из двух Ильичей и единственного Маркса, беспомощно захлопал ресницами, бессильно замахал руками и стал открытым ртом хватать воздух.

Председательствующий, кое-как взяв себя в руки после многосекундного замешательства, залпом, как водку вчера на вступительном банкете, опрокинул в себя стакан воды и объявил перерыв.

Зал же, в первое мгновение опешивший от неожиданности, во второе уловил структуру момента и разразился громким хохотом.

– Конференция, рассчитанная на три дня, – заключил свой рассказ наш приятель, – завершила свою работу на следующее утро. Пленарные заседания были отменены по какой-то сходу придуманной причине, и все разъехались втихомолку.

А его самого, добавлю уже от себя, по возвращении в Баку несколько раз профилактировали в известном ведомстве, вызывали в партком и в конце концов сделали ему, грубо говоря, основательный втык, отодвинув защиту диссертации на неопределенное время. И, к вашему сведению: он ее до сих пор не защитил. Ему стало стыдно за тему, которая формулировалась так: «Работа Ленина над заголовком». И он по собственной инициативе уже написанное и утвержденное научным (?!) руководителем и профилирующей кафедрой разорвал на мелкие кусочки и спустил в унитаз…

Издавна служили верой и правдой азербайджанской науке, народу своему такие доблестные подвижники, как Мовсум бек Ханларов, что семена, брошенные ими в стародавние те времена, сегодня дали исключительно щедрые всходы, подарили человечеству выдающихся ученых в самых неожиданных подчас сферах знания, кроме традиционных, с нефтью связанных, – в микробиологии и электронике, биомеханике и робототехнике, в теории машин и механизмов. И даже в космических науках мы, азербайджанцы, тон задаем: основы австронавтики и в США, и в СССР заложили два гениальных сына нашего народа – профессор Л.Заде и генерал Керим Керимов.

Как-то я писал о Л.Заде, великом азербайджанце, при жизни вписавшем имя свое в анналы всемирной науки, и заключил посвящение свое ему его же словами, произнесенными в одном из немногочисленных интервью (он, как всем известно, чрезвычайно занят, и для общения с пишущей братией у него элементарно нет времени). А сказал он буквально следующее: «Будущее Азербайджана –

за наукой!»

Наверное, если бы 100-150 лет назад Мовсум бека Ханларова спросили, он бы тоже так сказал. Я, во всяком случае, в этом нисколько не сомневаюсь.

Акшин КЯЗИМЗАДЕ,

заслуженный журналист Азербайджана

Каспий.- 2010.- 30 января.- С. 8.