Живопись как философские откровения

В Музейном центре проходит персональная выставка Агали Ибрагимова

Бакинцы высоко ценят творчество этого мастера, и это подчеркнуло то особое волнение, с которым они ждали встречу с его работами – в день их презентации в салоне Музейного центра Министерства культуры и туризма Азербайджана, как говорится, яблоку негде было упасть. Художники и представители общественности, друзья, студенты, просто неравнодушные к изобразительному искусству люди буквально до отказа заполнили пять огромных светлых залов, в которых разместились 38 крупногабаритных полотен Агали Ибрагимова. Они явно пришли на встречу с неординарным живописцем, который более четверти века не выставлял свои произведения и, несмотря на широкую популярность, на персональную выставку решился… впервые!

Что ж, мастер не обманул ожиданий своих поклонников. Здесь не пройдешься вдоль стен нарочито неторопливой походкой, чтобы успеть удостоить взглядом тот или иной вывешенный экспонат, как нередко бывает на подобных мероприятиях. Завороженные, посетители подолгу остаются рядом с масштабными полотнами, каждое из которых привлекает магией не сразу «прочитываемых» сюжетов. Которые загадочностью, красноречивой колористикой, значимостью лаконичных на первый взгляд деталей не отпускают, приглашая в свой неизведанный мир, вызывая желание понять его.

Не удивительно, что многие из участ-

ников презентации спешили выразить чувство признательности автору и лично поздравить его с успехом, а он – не на шутку смущенный, – как бы оправдываясь, говорил:

– Все-таки дата. В Министерстве культуры и туризма сами решили отметить мое 65-летие. Ведь сам я долго не решался.

Смелость мудреца

Верно, дата! Верно, что сотрудники министерства и Музейного центра действительно организовали эту выставку по своей инициативе. Более того, увидев огромный интерес к ней, приняли решение не ограничиваться традиционным, часто формальным недельным показом, как здесь заведено и было задумано поначалу, а продлить его до конца апреля. Как иначе позволить всем желающим повнимательнее рассмотреть интересные, сложные, оказывается, во множестве скопившиеся в его мастерской картины, поглубже узнать не только творческий путь нашего талантливого соотечественника, но и мир его философских откровений, в общем-то предназначенный для общения с нами и… ожидавшийся многими.

Казалось бы, ответ на вопрос, почему Агали Ибрагимов более четверти века практически никому не показывал свои работы, лежит на поверхности. Как не рядовой член Союза художников Азербайджана, а один из действующих его секретарей, долгие годы возглавлявший здесь живописную секцию, как профессор Азербайджанского государственного университета культуры и искусства он давно уже известен как организатор и участник многочисленных мероприятий. Требующие большой самоотдачи деловое общение с коллегами, публичные обсуждения, встречи, выставки, в том числе зарубежные, не раз вынуждали вспоминать выражение «самому себе не принадлежу», а у окружающих создавали впечатление, что в такой круговерти у художника не может оставаться времени и сил на то, чтобы писать. Но предположить такое могли лишь люди, не знающие этого человека, художника…

Да, теперь то и дело случаются периоды, когда Агали Ибрагимов редко поднимается в мансарду, где расположена его залитая светом мастерская. Из-за занятости не всегда может откликаться на зов распростертого на подрамнике и ожидающего его холста, габариты которого почти всегда соответствуют «двойному стандарту», то есть сшиты из двух полотнищ по два с половиной метра каждое – лишь на таком можно осуществить осенивший замысел. Но он постоянно видит себя за любимой работой, готовится к ней, зримо представляя, как исподволь пленившие сознание образы обретают конкретные черты. Придумывает, как сделать, чтобы они рассказали миру о его озарениях и стали не молчаливыми свидетелями времени, а, вобрав опыт поколений и черты вечности, известили о главном, судьбоносном. Скучает по творческим исканиям, кстати, не обязательно мучительным – подчас одаривающим душу состоянием праздника, желанием поделиться с окружающими и, что греха таить, услышать их искреннюю благодарность.

Словом, как мы теперь увидели, Агали Ибрагимов на творчество всегда находит время, если учесть, что поиск и раздумья – главная составляющая его внутренней жизни, никогда не отпускающая сознание. И значит, дело отнюдь не в одной только нехватке времени. Запечатлеть родившиеся замыслы – дело техники, пусть вовсе не ремеслу подобной, требующей времени

и увлеченности. Оказывается, дело в беспредельной честности, принципиальности художника. Долгие годы он считал, что людям «не до этого», сомневался в том, нужны ли им волнующие его «проблемы». Ему потребовалось много лет, чтобы разобраться в глобальных переменах в жизни общества, осмыслить прошлое и утвердиться в выборе критериев, соответствующих нынешним реалиям и нынешнему состоянию его души, прежде чем по-прежнему открывать ее и показывать плоды своих трудов всем желающим не только видеть, но и принять их.

– Знаете, – сказал мне художник, когда, наконец, нам удалось встретиться, – события 90-х поставили передо мной, как и перед моими соотечественниками, множество сложных вопросов, которые совсем не просто осмыслить, без ответа на которые трудно выработать отношение даже к самому себе, тем более – к творческому кредо. Наверняка не вдруг обнаружилось столько затаенной злобы, лжи, коварства, разрушивших не только экономические и политические институты, но и породивших море внутренних протестов, разброд мнений.

– И вам потребовалось время, чтобы найти в этом хаосе себя, человека, ответственного за каждое свое слово, то бишь, за каждый мазок, а по большому счету, за каждый сюжет, каждый образ и символ. Не на поверхности же лежат исповедальные проблемы, в той или иной мере, но непременно привлекающие ваше внимание к чему-то высокому, важному, судьбоносному!

– Да, мне необходимо время, чтобы найти точки опоры, сюжеты, темы и героев своих произведений.

– И они периодически приходили даже в дни так называемого простоя, а скорее – затворничества, не позволявшего вам выйти на встречу с обществом?

– Когда впечатления переполняли и я ощущал, что решение пришло и больше не могу носить это выстраданное бремя в себе, бывало, погружался в «упоительный запой». Мой друг и коллега, председатель Союза художников Фархад Халилов, понимая это состояние, не раз закрывал глаза на то, что некоторое время я не участвовал в тех или иных официальных мероприятиях.

– Это в те дни, когда на ваши холсты пришли ангелы.

– Не только!

– Не обижайтесь! Под этим словом я объединила такие ваши яркие, глубоко содержательные работы, как «Конец света», «Воссоединение духа», «Перед истиной», «Мой храм», «Перед закатом», «Возвращение», «Прикосновение», «Дерево надежды». А еще «Почему?», в которой, кстати, вы задаете вопрос самому Богу.

– Я позволил себе говорить с современниками по планете с высоты самых значимых из накопленных

человечеством духовных ценностей и общечеловеческих проблем.

– У вас праведный путь, путь к вечности – это чаще всего заоблачные дали, возвышенная стихия за пределами грешной земли.

– Каждый «прочитывает» и понимает картину по-своему.

– Спасибо за доверие. Но давайте вернемся к истокам.

– Давайте!

Право

на собственное слово

О себе Агали Ибрагимов заявил очень рано, вернее, даже, не он сам, а его не по возрасту зрелые работы. Отмеченные мыслью, умением талантливого юноши показать через зримые образы внутренний мир заинтересовавших автора героев и даже вселенские проблемы, они с большим успехом участвовали в выставках, запоминались окружающим и вызывали похвалы маститых профессионалов.

Едва окончив Государственное художественное училище имени Азима Азимзаде, Агали Ибрагимов постоянно выставлялся, а, закончив факультет художественной графики в тогдашнем Театральном институте имени Мирзааги Алиева, встретился с сенсационным успехом. Предъявленная на публичное обозрение в рамках Республиканской выставки картина 26-летнего художника «Сона бюльбюльляр» была признана явлением в азербайджанской живописи.

По меркам искусствоведов, это – замечательное по красоте и богатству живописи произведение. Объективно на нем изображен ансамбль мастеров, играющих на национальных инструментах – таре, кяманче, нагаре, на кларнете и гармони, а также уникальный ханенде Гадир Рустамов. Нарисовал его Агали по памяти – стал бы тогда популярный певец, всенародный любимец позировать начинающему художнику! Но объективность в данном случае не стала тем аргументом, который возвеличивает живописное полотно – бесценность его именно в тончайшей субъективности, позволяющей каждому смотрящему не только увидеть героев художника и колоритнейшую сцену из праздничной жизни нашего народа, но и буквально услышать музыку. Вот они, рядом – звуки каждого инструмента, голос певца, словно в экстазе поющего мугам – предмет нашей национальной гордости и шедевр мирового масштаба.

Жаль, что тогда Гадир Рустамов не знал, что его портрет, а по сути – собирательный портрет азербайджанского ханенде на полотне молодого живописца с собственным взглядом на мир и не по годам богатым кругозором, многое сказав о своем авторе, будет сравниваться с яркой вспышкой молнии. И еще – что полотно приобретено

государством. Что впоследствии, размещенное в Посольстве Азербайджана в Анкаре (Турция), оно будет украшать один из залов этого здания как олицетворение величия нашего национального духа.

Замеченный и обласканный молодой художник писал тогда много и охотно, привык к тому, что его произведения с неизменным успехом занимают видное место на всех без исключения республиканских выставках и все чаще отправляются за рубеж, чтобы свидетельствовать об успехах нашей талантливой молодежи.

В 1961 году отметили «Мельницу» 15-летнего художника, в 1962-м говорили о «Портрете мужчины», в 1963-м – хвалили полотно «Музыка Стравинского», пейзажи «Джыдыр дюзю», «Карабахские чабаны» размером 3х2,8 метра, приобретенные после выставки в Москве одним из государственных музеев России. В 1976-м многих увлекли буквально философские исследования граната, ошеломили «Бегущий» и «Палитра» (обе 1977-й), уже тогда выразившие неприятие, протест, вызов, заявившие о неординарности личности тридцатилетнего художника.

Что же ценили в работах посетители престижных галерей и особенно искусствоведы, чье мнение волей-неволей должно оказываться решающим при выборе отношения к творчеству деятелей изобразительного искусства? Какие высказывали мнения из тех, что влияют и на официальный статус мастера, на самооценку, уровень которой всегда есть

стимул для поиска, для творческого роста?

К примеру, в каталоге, выпущенном специально к нынешней презентации работ, написанных Агали Ибрагимовым за долгие годы и в большинстве своем ни разу не выставлявшихся на публичное обозрение, написано так: «Работы, представленные в этом каталоге, – своеобразная исповедь художника, отчет за десятилетия творческой деятельности.

Великолепные живописные работа Агали Ибрагимова можно рассматривать часами. Каждый сантиметр драгоценен. Красный в полотнах мастера живописи был притчей во языцех в 70-е годы. Художник мастерски владеет всеми существующими живописными приемами. Он придает огромное значение фактуре, колориту. Над некоторыми своими произведениями он работает годами.

Темы, волнующие художника, вечны, как сама жизнь. Добро и зло, красота и уродство, любовь и ненависть, жизнь и смерть – эти глобальные нравственные проблемы художник осмысливает по-своему, пропуская их сквозь фильтр собственного мироощущения.

От реалистических работ к абстракции, от буйства красок монохромности, от многофигурных композиций к лаконизму образов – так многогранен диапазон его творческих исканий.

Работы Агали Ибрагимова эмоциональны, действенны и активны, они несут в себе мощный нравственный заряд и заставляют задуматься.

Что есть человек? Как он живет на земле, что оставит после себя? Познание, искушение, трудный путь к истине, к Богу, любовь, духовное очищение – так видится художнику путь человека на земле.

Работы мастера последних лет огромны – их невозможно увидеть фрагментами, в них входишь и живешь одной с ними жизнью. Они полны болью и состраданием. В этих полотнах много света и тьмы, но света больше.

В работе «Два ангела» ангелы, светлый и темный, борются за души. Кто победит? Выбор за каждым из нас».

– Если без ложной скромности, скажите, пожалуйста, какие оценки знатоков больше всего импонировали вам?

– Ценили за тот «второй план», понять который можно лишь благодаря облагораживающим усилиям самих смотрящих.

– А вы тут ни при чем?

– Ну…

– И почему именно вам в 2009 году заказали Двойной портрет Папы Римского и общенационального лидера азербайджанского народа Гейдара Алиева, предназначавшийся для подарка Музею Ватикана, тоже не знаете?

– Да. И об этом не мне судить!

– Хорошо, попытаемся ответить хотя бы на вопрос о том, что такое второй план.

– Он у каждого свой.

– Словом, опять вы скромно умалчиваете о заслугах своей персоны. Это похвально, но вопрос-то не праздный, а? Расскажите хотя бы, как нам следует относиться к словам известного французского искусствоведа Патрика Персена о том, что написанному

в 1975 году вашему «Автопортрету» место в Лувре?

– Творчество – процесс глубоко интимный. Так вот если считать, что сегодняшний разговор на эту тему должен проходить в том же ключе, конечно же, мне следует признать, что это очень высокая оценка.

– Оценка чего?

– Мне было 29 лет, когда на фоне слабо освещенного свечой пространства и скромно притаившегося в полумраке собственного портрета я вывел на передний план череп – практически символ вечности.

– Такое каждый прочтет по-своему!

– Видимо, за это моя работа и понравилась искушенному критику.

– Как средоточие раздумий, осмысления векового опыта?

– Естественно! Не случайно же я работаю, как бы это сказать, вместе с музыкой.

– Не под музыку, а вместе с ней?

– Именно вместе. Она всегда мой соавтор, организующий, настраивающий, вдохновляющий.

– Знаю, что не только в выставочных залах, но и на всех этажах здания Музейного центра в дни выставки звучат ваши песни – вы еще и композитор?

– Окончив музыкальную школу, я стал писать песни – мелодии как-то сами рождались. Говорили – удачные. Мои песни пели Ислам Рзаев, Эльмира Рагимова, Флора Керимова. Потом был длительный перерыв, когда просто не писалось. Сейчас вот, слышите, звучат новые записи в исполнении Айгюн Бейляр – как-то опять потянуло писать.

– Ни с того ни с сего?

– Наоборот! Повод появился более чем значительный – у меня родился внук Нурлан, и с тех пор душа буквально запела.

– И сил явно прибавилось, и планов…

– Конечно!

– Как возникают идеи, темы, что становится для вас источником вдохновения – происходящие вокруг события, беседы с друзьями?

– Знаете, еще в юности у меня появилось много друзей, и сейчас не жалуюсь. Все знают, что, приступив к какой-то работе, я могу на два-три месяца превратиться в затворника. Доходит до того, что дочь Наина, вы знаете, она актриса Русского драматического театра имени Самеда Вургуна, буквально силой заставляет меня «выйти на воздух». Пишу в основном ночью, так что друзья иногда могут заявиться ко мне и в двенадцать, и позже. Нам всегда есть о чем поговорить, поспорить, что обсудить. Это такой эмоциональный заряд!

– Перечень ваших работ говорит о том, что менее всего вы стремитесь «зафиксировать» сиюминутное впечатление и последовать чьему-то совету.

– Это вы верно подметили. Главные мои советчики и собеседники – великие мира сего.

– Кто ваши кумиры?

– Я бы не стал оскорблять словом «кумиры» тех, кто делает мою жизнь осмысленной, оправдывает мое существование в творчестве. Низами и Леонардо да Винчи, Ван Гог, Моцарт, Бетховен, Шопен, Чайковский, Блок, Стравинский, Шостакович… И, естественно, мугам. Они всегда со мной и всегда во мне.

– Формирующие лучших…

– Когда писал картину «Два ангела», звучал «Реквием» Моцарта. Он мой соавтор, кумир и, надеюсь, часть меня. И так с каждой работой.

– А как же индивидуальность – безоговорочно признанная?

– Опять вопрос не ко мне.

– Рискуя ошибиться, все-таки скажу, что по мне ваша индивидуальность – в неторопливости, ответственном выборе только очень глубоко зацепивших, высокозначимых проблем. И еще в долгом обдумывании всех составляющих картины, всегда габаритной у вас.

– Это заметно даже непрофессионалам?

– Думаю, что да. От композиции и деталей до того самого второго плана, который подчас и позволяет считать замысел осуществленным, а работу – состоявшейся.

– Не забывайте, что всегда остается неудовлетворенность.

– Чем?

– Разве это объяснишь? Помню как писал «Начало конца», без конца что-то меняя, переделывая. Жена – она тоже художник – говорила: далась тебе эта фигурка, оставь ее в покое. Речь шла о светлом пятнышке два на три миллиметра. Я смотрел на эту «точку» с разных ракурсов и всякий раз видел ее по-разному. Когда она меня раздражала, убирал с полотна, но потом снова наносил на холст – чувствовал, как ее не хватает.

– Теперь она здесь – оказалась к месту?

– Как видите… В процессе работы вещь подчас буквально уходит из повиновения. Иногда заводит в тупик, а подчас, редко, выводит на свет.

– Вот-вот, поговорим о свете! В последние годы вы написали много работ буквально в белом свете – не тот ли это свет, который ждет каждого уходящего в мир иной в конце тоннеля? Не из этой ли «серии» «Четвертое измерение» (1981), «Стена» (1985), «Гнездо» (2000), «Мой храм»

(2005), «Художник Аллаха»..?

– В Коране сказано, что в начале мир был белым. Белый – он как чистый лист бумаги, призывает хорошенько задуматься, прежде чем что-то написать на нем. Может, не вполне осознанно, я пытаюсь перевести этот призыв в плоскость жизни, истории, которую так или иначе пишет каждый человек. Сам.

– Вы давно уже не пишите приземленные картины.

– Думаю, имею право хотя бы в форме вопросов высказать свое отношение к окружающему миру и, не копошась в негативных, мелочных, но, увы, не безобидных, не нейтральных явлениях, все больше увлекающих людей в свои страшные сети, стараюсь пригласить землян в тот мир, где человек непременно задумывается о своей миссии во Вселенной.

– Это явное свидетельство неравнодушия талантливой личности, своеобразия его натуры и творческого почерка. Спасибо вам!

Галина МИКЕЛАДЗЕ

Каспий. – 2011. -16 апреля. – С. 10.