Что дал нам соцреализм?

О литературе советского периода

4

Порой наша критика и литературоведение отождествляют литературу, создававшуюся в шестидесятые годы, с литературным поколением, дебютировавшим в те годы, – с «шестидесятниками», и это вносит путаницу и неточности в художественно-эстетическую градацию.В результате «оттепели» (по названию повести Ильи Эренбурга), возникшей в обществе после ХХ партсъезда, в конце пятидесятых и в шестидесятые годы в азербайджанской прозе появились произведения, по теме и художественному качеству отличавшиеся от художественного хозяйства предыдущих десятилетий, – «Подземные реки текут в море» (Мехти Гусейн), «Ивы над арыком», «Мостостроители» (Ильяс Эфендиев), «Буйная Кура» (Исмаил Шихлы), «Телеграмма», «Саз», «Келлу Кеха» (Иса Гусейнов), «Телефонистка» (Гасан Сеидбейли), «Знак на холме» (Сабир Ахмедов). Примечательные неординарные удачи ощущались и в поэзии, и в драматургии.

В то же время, параллельно, в литературу вступала новая смена, это была не просто смена поколений, а художественно-эстетическое событие, и речь идет не о качестве письма того или иного отдельного автора, а о новой волне в художественном мышлении, о наметившемся переломе в отношении к стереотипам соцреализма, об обретении талантом внутренней свободы…

Именно эта новизна, раскрепощение творческой мысли, внутренняя свобода, с одной стороны, определили новаторство «шестидесятников», с другой стороны, возвели мосты между этим новаторством и корневой традицией большой литературы. И в движении этой традиции обозначилось органичное единство двух начал: связь с национальной литературной традицией и с опытом мировой литературы.

И именно такой художественно-эстетический прорыв перекинул мост – через предыдущие десятилетия – к фольклору, и, если некоторые рассказы Сулеймана Рагимова, Мехти Гусейна, Ильяса Эфендиева, Энвера Мамедханлы были отдельными (единичными) образцами, выдержанными в фольклорной поэтике, то в творчестве «шестидесятников» фольклор превратился в важную часть глубинного пласта воплощений, стал в изображении чувств и переживаний, в раскрытии психологических перипетий не цитатным антуражем, а сущностным выражением. Это качество творчества «шестидесятников» сыграло большую роль в изжитии и преодолении искусственности, ходульности и фальши, которые пытался внедрить и отстаивать в литературе соцреализм.

Такой мост преемственности с классической национальной литературой, с литературной школой «Моллы Насреддина», с азербайджанским просветительством XIX-XX веков создал живую, я бы сказал, кровную связь предтеч с «шестидесятниками»; вместе с тем, отдалил последних от перспектив космополитической безадресности, определил национальные координаты и принадлежность их творчества. Если многие представители старшего поколения в первые годы своего творчества – в 1920-30-х годах – под прессом или страхом Системы или же под влиянием революционной эйфории, большевистского фанатизма питали к классической литературе «классовое отношение», если в творчестве великого Джалила Мамедгулузаде искали «мелкобуржуазные элементы» или в творчестве Абдуррагимбека Ахвердова пытались высмотреть «сущность пролетарской революции», то «шестидесятники» сумели усвоить классический опыт, в особенности уроки Джалила Мамедгулузаде, феномен «Моллы Насреддина» в нашей общественной мысли как художественно-эстетическое достояние и высокую планку гражданственности и патриотизма, и это, с одной стороны, определило национальную доминанту их творчества, а с другой стороны, умение выразить это национальное качество на современном художественно-эстетическом уровне, проистекавшем из их творческих исканий, не позволило им никоим образом замыкаться в узко-национальных параметрах.

Классическая и современная мировая литература и опыт теоретико-эстетической мысли, став предметом изучения «шестидесятников», обеспечили почву для развития качественного обновления их творчества, для перетекания новаторства из формы в содержательную, художественную сущностную плоть произведения.

Художественно-эстетическая оппозиция Системы, даже, если можно так выразиться, художественно-эстетический протест и фобия против Системы(!) въелись в плоть и кровь «шестидесятников», и они стремились вырваться из пут соцреализма не только за счет подсознательных сил таланта, но также путем сознательных усилий. Парадокс же заключался в том, что хотя соцреализм оказывал серьезное сопротивление этим «посягательствам» в партийной и комсомольской печати, на официальных собраниях разных уровней метал громы и молнии, стращал вульгарно-социологическими нападками, не гнушаясь при этом поддакиванием «литературных обывателей», пересудов и наветов узколобых болтунов из чайханы, остановить этот новый процесс не получилось.

Кстати, оговорюсь, хотя соцреализм как литературный метод потерпел крах, канул в Лету, как перевернутая страница истории искусства, но те примитивные «чайханинские» словоблудия, «литературные сплетни», обывательские наветы оказались живучими, и пока живет искусство, возле него с постоянством Кощея Бессмертного будут оживать очернительские «ансамбли», ибо, как и у искусства есть своя миссия, так и у этих черносотенных «златоустов» – своя…

Творчество «шестидесятников» по своей природе было чуждо соцреализму, но в то же время оно было, видимо, неожиданным, и этот фактор посеял некоторый переполох в рядах охранителей соцреализма. Конечно, немалую роль сыграло и то обстоятельство, что в «брежневские» времена (1964-1982 гг., – позднейшие советские функционеры и историки назвали этот период «застойным»), совпавшие с формированием «шестидесятников», соцреализм в значительной мере ослаб, и это, естественно, было на пользу художественности, в том числе и в отношении азербайджанской литературы.

Система, с одной стороны, третировала, преследовала, выживала и выдворяла из страны диссидентов (А.Солженицын, В.Аксенов, В.Некрасов, А.Гладилин, А.Синявский, Ю.Даниэль и др.), с другой стороны, в контексте ослабления и расшатывания догм соцреализма создавалась, утверждалась оппозиционная его теоретико-эстетическим принципам литература и, невзирая на ортодоксально-партийную критику (а может, благодаря обратному эффекту ее усилий!), завоевывала широкое признание и славу (в русской литературе на примере таких авторов, как Ю.Трифонов, В.Распутин, Е.Евтушенко, В.Белов, А.Вознесенский, Б.Ахмадулина и другие; в Азербайджане заявляли о себе свои «шестидесятники»).

Ясное дело, что наши «шестидесятники» – Фикрет Садых, Юсиф Самедоглу, Фикрет Годжа, Акрам Айлисли, Анар, Иси Меликзаде, Иса Исмаилзаде, Вагиф Насиб, Вагиф Самедоглу, Сабир Сулейманов, Алекпер Салахзаде, Фарман Керимзаде, Ариф Абдуллазаде, Чингиз Алекперзаде и другие не писали на равно высоком уровне, и в их творчестве наличествует дифференциальность, но их опыт в совокупности отражал качества, отмеченные мною выше.

Очевидно, в силу этих принципиальных качеств «шестидесятники» постепенно стали рассматриваться не в строго хронологических рамках десятилетия, и это понятие охватывало художников, вступивших в литературу ранее и позднее, речь шла скорее о явлении, связанном не с одним поколением; в литературной критике часто числятся в «шестидесятниках» и Али Керим, и Сабир Ахмедли, дебютировавшие в пятидесятых годах, и ярко заявившие о себе в семидесятых годах Рамиз Ровшан, Мовлуд Сулейманлы, Чингиз Алиоглу, Зелимхан Ягуб, Сабир Рустамханлы, Нусрет Кесеменли, Вагиф Баятлы Онер (Джебраилзаде), Сейран Сехавет, Дилсуз, Шахмар. Я даже порой в отдельных статьях в рядах «шестидесятников» встречал имена пришедших в литературу еще позднее Кямала Абдуллы, Афаг Масуд, Али Амирли, Вагифа Бахманлы, Садыха Эльджанлы и других. Я полагаю, столь расширительное толкование хронологического представительства в нынешнем контексте со стороны критики и литературной общественности связано с художественным качеством и свидетельствует о том, что «шестидесятники» – это художественно-эстетическое явление; следовательно, в азербайджанской литературе созрела и утвердилась традиция «шестидесятников»: не делить людей на два полюса под этикетками «отрицательных» и «положительных», решительно отвергать лживое идиллическое благополучие жизни, показывать ее во всей сложности, проблемами, противоречиями, отказываясь от «лобового», прямолинейного описательства, добиваться путем психологических деятелей, штрихов, нюансировки сжатости текста при емкости подтекста, уметь разглядеть в обычном, заурядном необычное, незаурядное, превращать даже самого незаметного, самого «простого»(!) человека в объект художественно-психологического исследования, не подслащивать горькую правду в угоду политической погоде и не «наводить тень на плетень», не поддаваться политической (и художественной) конъюнктурщине, – вот, в общих чертах, основные особенности, которые характеризуют лучшие достижения и произведения «шестидесятников». Эти художественно-эстетические принципы, как я отмечал, были чужды сущности соцреализма, но именно эти принципы обеспечили условия для самовыражения «шестидесятников».

Эти принципы благодаря творчеству «шестидесятников» уже стали носить не характер исключения в нашей литературе, а превратились в ведущую силу, и в этом процессе большую роль сыграла литературная критика «шестидесятников» во главе с классиком нашей современной критики Яшаром Гараевым – Шамиль Салманов, Ариф Гаджиев, Акиф Гусейнов, Хейрулла Мамедов, Гасан Гулиев и другие; немного позднее – Айдын Мамедов, Вагиф Юсифли, Кямиль Велиев, Вилает Гулиев, Кямал Абдулла, Иса Габиббейли, Низамеддин Шамсизаде, Ниязи Мехти, Надир Джаббаров, Ильхам Рагимли, Марьям Ализаде, Джахангир Мамедов, Шириндил Алышанов, Рагим Алиев, Тофик Гусейнов и другие.

Вместе с тем примечательно, что творчество «шестидесятников» вызвало определенное обновление, свежее веянье в мировидении и эстетических взглядах у ряда авторитетных представителей старшего поколения, и они, высказывая свое веское слово по поводу новой смены, сыграли важную роль не только в творческом, но и общественном самоутверждении «шестидесятников».

В знак признательности и почтения к их памяти хочу сослаться на пример, связанный с моей литературной судьбой. О моих книгах – от дебютных произведений до публикаций вплоть до исхода доминирования соцреализма – писали Мамед Ариф, Гамид Араслы, Мир Джалал, Мамед Джафар Джафаров, Мирза Ибрагимов, Азиз Мирахмедов, Шамсаддин Аббасов, Мирзаага Гулузаде, Кямал Талыбзаде, Яхья Мамедов, Мехти Мамедов, Бахтияр Вагабзаде и другие наши маститые литераторы, выдающиеся мастера слова, и, конечно, их печатное, публичное мнение (в то время вся пресса, по существу, была в орбите партийной идеологии) повлияло на общественное признание моего творчества, тем самым, на благосклонное открытие дверей издательств, журналов, радио и телевидения, киностудии; более того, дало мне самому возможность содействовать талантливым представителям младшей смены в их литературных судьбах, издании их первых произведений и книг (таких авторов, как Мовлуд Сулейманлы, Вагиф Баятлы Онер, Вагиф Юсифли, Кямиль Велиев, Кямал Абдулла, Рагим Алиев, Садай Будаглы, Фахри Угурлу, Рафик Таги, Адиль Мирсеид, и других. Я рад, что внес свою лепту в редактирование их первых изданий на родном языке или в русском переводе, предварял их книги предисловиями,

представлял их первые публикации читателям и т.д.).

Вообще, доброжелательное, объективное печатное слово наших литературных аксакалов было значимым стимулом в творческом самоутверждении «шестидесятников», которые затем выросли в ведущее направление литературного процесса.

Хочу отметить еще одно обстоятельство, связанное с литературной позицией и поведением новой генерации: «шестидесятники», образно говоря, умели, «сидя на корабле, спорить с капитаном».

В советское время была печальной памяти цензура под названием «главлит», и это «недреманное око» проникало во внутренний мир большинства пишущей братии, у одних оно отбивало охоту к писательству, других заставляла идти на сделку с совестью, третьи всецело подчинились этому внутреннему цензору.

Талант «шестидесятников» в этом художественно-эстетическом противоборстве с внутренней цензурой вышел победителем; они писали правду, которая имела не только социальный смысл, – она, может быть, в еще большей степени имела человеческий, нравственный смысл.

Как я уже говорил, неприятие одномерного изображения человека на полярно противоположных «положительных» и «отрицательных» полюсах, умение разглядеть в «отрицательном» ростки «положительного», а в «положительном» – симптомы «отрицательного», то есть воспринимать человека как противоречивое, сложное существо, проникать в глубь его психологии, безотносительно к его социальному положению и статусу, пересмотреть отношение к прототипам персонажей, доныне использовавшихся только как мишень осмеяния, открыть в этих вышучиваемых персонажах совершенно новые человеческие качества, – если все это в творчестве авторов предыдущего периода носило характер исключения, именно такой подход характеризовал самых талантливых представителей «шестидесятников».

«Шестидесятники» не на словах, а творчеством своим отвергли один из краеугольных принципов соцреализма о литературе «национальной по форме, социалистической по содержанию» и создали литературу «национальную и по форме, и по содержанию». Знаменательно, что такое понимание не привело к самозамыканию в национальном, напротив, творчество «шестидесятников» стало эффективной художественной иллюстрацией концепции – «путь к общечеловеческому проходит через национальное». Это художественно-эстетическое (и общественно-политическое в контексте эпохи) событие – приход в литературу – обусловило общий качественный перелом в азербайджанской литературе, и в результате этого стал формироваться новый читательский вкус. Если успехи нашей литературы в предшествующий период (сами по себе очень ценные успехи) были связаны с отдельными произведениями и писательскими именами, то достижения «шестидесятников» и их литературные свершения, наряду с заслугами индивидуальностей, были свершением и заслугой всеобщей.

Они не приняли обреченность писать в колодках соцреализма, и их произведения, независимо от успешности или неудачности, создавались вне этих рамок. Поэтому в творческо-психологическом отношении между художественным словом «шестидесятников» и их внутренним миром не было дискомфорта – весьма болезненного показателя.

Интеллектуальный потенциал лидеров этой волны дополнял их талант, и они умели даже с самых высоких партийных трибун отстаивать свою позицию и побуждали идеологические инстанции считаться с собой.

Наверное, тут важную роль сыграло и то, что авангард «шестидесятников» за короткое время снискал известность и заслужил широкую читательскую поддержку. Их произведения издавались большими тиражами; они активно участвовали в общесоюзном литературном процессе, эффективно выступая и позиционируя себя на различных форумах – от Средней Азии до Сибири, от Прибалтики до Кавказа (речь идет о 250-миллионной аудитории!). Их подписи появлялись на страницах авторитетных литературных

органов 1970-80 годов, тогдашних центральных трибун, – издававшихся миллионными тиражами «Литгазеты», журналов «Дружба народов», «Юность», «Вопросы литературы», «Лит.обозрение» и др., и это было серьезным успехом не только «шестидесятников», но в целом азербайджанской литературы.

И все это было достигнуто не за счет конъюнктурной лояльности соцреализму, а за счет таланта, и соцреализму, повторяю, пришлось смириться с талантливыми «еретиками».

Еще одно обстоятельство…

Со времен зарождения литературы существовал фактор литературного влияния. Одно из достоинств «шестидесятников» – широта их читательского профессионального кругозора; великая русская литература, классический и современный мировой опыт были им органически близки в той же мере, как родная национальная литература. Вообще, я должен сказать, что в шестидесятые годы минувшего века вся книга в Советском Союзе была на вершине своего престижа и почитания. В Москве или же в Баку очереди выстраивались не только за дефицитными продуктами, но и в книжных магазинах. Чтение книг, прослеживание и знакомство с журнальными новинками превратилось чуть ли не в дело чести.Но и в такую горячую пору идеологи соцреализма изобретали несуразные императивы, искажающие соотношение Книги и Жизни. Один из популярных идеологических слоганов тех лет: «Надо изучать жизнь!». И под этим понималось изучение «инженерами человеческих душ» производственных процессов на заводе, фабрике, нефтепромысле или в машиностроительном тресте, или на хлопковом поле, на заготовке кормов, силоса и т.п.

А в художественно-интеллектуальном мире «шестидесятников» Книга и Жизнь были нерасчленимым, органичным двуединством, Книга и Жизнь ни в коем случае не были метафическими данностями, противостоящими друг другу. Для «шестидесятников» ценность книги была в ее жизненности, и такое понимание, думается, сыграло важную роль в их самоутверждении.

Я выше сказал, что «шестидесятники» формировали новый эстетический вкус у читателя, и это, по сути, был обоюдный процесс: Тот самый новый читательский вкус, в свою очередь, держал под контролем, так сказать, планку читаемых писателей. Этот процесс в Азербайджане был проявлением, частью общесоюзного процесса, и если мы примем во внимание, что произведения наших «шестидесятников» печатались и издавались миллионными тиражами в масштабах СССР, то, стало быть, в том читательском «контроле» большая доля влияния приходилась и на русских и русскоязычных читателей.

Может быть, это влияние носило подсознательный характер. Но оглядываясь на те далекие годы с сегодняшних рубежей, я лично очень явственно представляю это воздействие воображаемой аудитории на стимул, движущий моим пером по белому листу бумаги…

Наконец, остановлюсь еще на одном моменте. Оппозиция вердиктам соцреализма создала особую ауру духовной солидарности между «шестидесятниками», и эта общность сыграла немалую роль в их самоутверждении. Они умели заступаться друг за друга, они были первыми читателями коллег-«шестидесятников».

Например, в те годы свежеотпечатанные на машинке гранки автора этих строк шли на суд Яшара Гараева и Юсифа Самедоглу, Анара и Акрама Айлисли, и я был одним из первых читателей их еще не опубликованных работ.

То, что мы писали, поощрительные отзывы и пожелания наши не имели никакого отношения к соцреализму. Соцреализм был «обречен» терпеть присутствие «шестидесятников», и – терпел.

Таким образом, мы совершенно не должны замалчивать и упускать из виду ущерб, нанесенный соцреализмом, развитию азербайджанской литературы ХХ века, определить потери и масштабы этого литературного урона и постараться заполнить эти пустоты.

В то же время развитие азербайджанской литературы в эпоху административного доминирования соцреализма составляет в ее истории очень важный и принципиальный этап, и мы должны видеть, исследовать, дать научно-теоретическую классификацию этого процесса, уметь воздать должное и обретенным художественно-эстетическим ценностям.

Противоречия соцреализма и объективный научный взгляд на эти противоречия – такой видится наша позиция.

ЭЛЬЧИН

Каспий. – 2011. -2 июля. – С. 8.