Путь наследницы

Асмер Нариманбекова: Специальных сеансов папа не устраивал, но что могло стать лучшей школой, чем возможность находиться в его обществе?

В том, что Асмер стала художником, есть абсолютная определенность: папа – большой, уже в молодости ставший известным в мире живописцем Тогрул Нариманбеков, мама – талантливейший, к сожалению, рано ушедший из жизни скульптор Эльмира Гусейнова, работы которых украшают и монументальные интерьеры, и камерные собрания как красноречивое свидетельство многообразных талантов членов этой семьи. Однако путь этой очаровательной в буквальном смысле слова женщины – разносторонне образованного человека доброго нрава, готового делиться не только своей лучезарной теплой улыбкой, но и многообразными знаниями, не ограничивается генетической предопределенностью в выборе профессии. Достаточно послушать ее лекции, которыми заслушиваются студенты Азербайджанской художественной академии, ее увлеченные рассказы об истории изобразительного искусства, о творчестве великих мастеров, и сразу же ощущаешь, что наследует Асмер Нариманбекова далеко не только черты талантливых родителей. Это профессиональный художник большого диапазона, вобравший и принявший к сердцу боль гениев, отразивших свет и трагедии поколений, сформировавших их мировоззрение и, конечно же, определивших пути развития стилей, пристрастий, манер, способных пронзительно выразить их боль за судьбы человечества, показать личность и натуру во всем их внутреннем многообразии и богатстве.

Среда обитания

и образ жизни

Конечно же, при встрече мы говорили о семье, о первых уроках общения с породой живописцев, которых без труда приобщаешь к небожителям. Тех, кто в творческих муках создает достойные эквиваленты собственного видения окружающей среды и, как правило, страдает от соприкосновения с будничной суетой, несправедливостью. Но рядом с таким человеком просто невозможно замыкаться на житейских подробностях. Тем более в светлой квартирке, где взгляд постоянно встречается с ее картинами – не только развешанными на стенах, но и плотными «стопками» приютившимися повсюду, где хозяйке удается выкроить местечко для то и дело появляющихся новых холстов с их мыслями и чувствами.

– С некоторых пор я полюбила работать дома, – улыбается Асмер, как бы извиняясь за подобные нагромождения. – Моих частых гостей раздражает поселившийся здесь терпкий запах красок – морщатся, пока попривыкнут к нему, а я готова использовать растворитель «Пинен» чуть ли не в качестве изысканных духов.

– Это, наверное, с тех пор, как жили в мастерской родителей…

– Я только что родилась не в мастерской. Первые два года прожила именно среди холстов, подрамников, красок, кистей, глины, пластилина.

– И разговоров на «живописные» темы…

– Да уж… Мама все старалась навести элементарный уют на этом загроможденном и действительно шумном пространстве. Кто только из знаменитостей к нам ни приезжал, какие только судьбоносные проблемы ни обсуждались!

– У папы с мамой не было возможности растить вас избалованным ребенком…

– Они сами были как дети… папа, во всяком случае. Способный мальчик неординарной внешности, выросший на попечении заботливо опекавшей его и его старшего брата Видади няни Анны Андреевны сын репрессированных родителей, он сохранил некий эгоцентризм. К примеру, обладая достаточно красивым тенором, исподволь мечтал о карьере вокалиста и попытался сделать из меня собственного концертмейстера-аккомпаниатора.

– Не удалось?

– Десятилетку для одаренных детей (сейчас Музыкальная школа имени Бюльбюля) закончила, но уже с восьмого класса посещала занятия в художественном училище, готовясь поступать в Грузинскую академию живописи.

– А быт?

– Я рано стала выполнять поручения мамы, от души помогая ей по хозяйству. Это даже закаляло и рано сделало меня взрослой. Помню, педагоги нашей, в общем-то, элитарной школы удивлялись, встречая меня в продовольственных и хлебных магазинах – вроде бы дочь известных художников, пианистка, а совсем не избалованная белоручка, такая ответственная…

Наследие

многострадальной мамы

– Расскажите о маме.

– С удовольствием. Она была моим близким другом, девочки делились секретами с подружками, а я – с мамой. Всем-всем. От нее остались выдающиеся работы, о них пишут, говорят. Но я вижу ее совсем другой – для меня это трепетное сердце, дар чувствовать людей, мудрость, долготерпение.

– Да, здесь есть что-то от парадокса. Тонкий ранимый человек – и монументальные статуи, рождающиеся под ее руками, памятники, габаритные художественные композиции, исполненные подчас сурового лиризма.

– Рассказывая в своей статье об умении Эльмиры Гусейновой пронзительно, по-своему выразить в объемной скульптуре по сути глобальные мысли о вселенских закономерностях и лирических чувствах, профессиональный искусствовед и необыкновенно душевный человек Солмаз ханым Садырханова привела примеры из биографии мамы, которые напоминают о том, как складывалась ее творческая судьба. Как в годы, когда она училась в Ленинградском институте живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е.Репина, ревнители традиционности практически в штыки принимали неординарные по мысли работы студентов и каким благом все-таки оборачивалась для одаренной девушки поддержка со стороны самых маститых преподавателей. Они не просто оценили ее талант, высокий вкус и смелое новаторство, а в принципе смело благословили на трудный путь в искусстве.

– Что особенно волнует в ее творчестве?

– Многое… Я знаю, что ценятся такие работы, в которых скульптору удалось достичь необходимой меры обобщения и передать сущность характера. К самым удачным отношу «Портрет Тогрула», «Портрет студентки», портреты Расула Рзы, Саттара Бахлулзаде.

– Асмер, как сочетаются вызываемые этими работами чувства с общей оценкой личности Эльмиры Гусейновой?

– Не раз читала и слышала, что образ ее мыслей, ее искусство были в высшей степени привлекательны. Неизменно отмечаются ее очевидная талантливость, образованность, твердость убеждений, самостоятельный взгляд в искусстве, безусловная порядочность. Как пишет Солмаз ханым, «за свою в общем-то недолгую жизнь она сумела пройти большой путь творческого развития, всегда искала новые формы для выражения замыслов, которыми всегда была полна».

– При том, что лейтмотивом ее творчества считаются семья, любовь, материнство, Баку украшают установленная рядом с портретами других мыслителей на фронтоне лоджии здания Азер-

байджанской республиканской библиотеки имени М.Ф.Ахундзаде величественная статуя Менделеева с правдивостью глубоко одухотворенного волевого лица. В Сумгайыте стоит высеченный ею из гранитной глыбы памятник выдающемуся драматургу Дж.Джаббарлы, а вход в здание издательства Азербайджанской энциклопедии в Ичери шехер украшает 4-метровая бронзовая статуя выдающегося азербайджанского

просветителя Гасанбека Зардаби…

– Знаете, эта названная вами последней работа, с тщательно отделанными и скрупулезно переданными деталями, по мнению знатоков, говорит о композиционном даре автора. Естественная свободная поза, подчеркнутая асимметрия расположения в пространстве вовлекают зрителя в процесс постижения уже не натуры как таковой, а того, что извлечено из нее, преобразовано в зримую материальную идею и форму.

– Эльмиру рано унесла тяжелая болезнь…

– Да, большой профессионал, мастер, человек глубокого интеллекта, творческого полета и широкой души, она многое успела сделать именно как скульптор, чьи работы украшают многие открытые для обозрения публикой места не только в Азербайджане, но и в Москве, в странах Европы.

Хранить то, что имеем

– Какое же благо, что им суждено оставаться и служить людям на протяжении веков!

– Именно благо – у нас ведь, не мудрствуя лукаво, могут уничтожить ценный архитектурный памятник, некоторые достойные исторической памяти работы художников.

– Вы имеет в виду живописное панно Тогрула Нариманбекова в холле печально известной гостиницы «Москва»?

– И его тоже.

– Слава Богу, спасли его роспись в здании Милли Меджлиса, которую он создал в 1980 году.

– О, это просто счастье! Представляете, реставрировать эту работу хотели поручить кому-то из неизвестных мастеров. Хорошо, что мой отец неожиданно приехал в Баку из Европы, где он в последние годы проводит большую часть своего времени. И получилось, что через 20 лет панно оздоровил сам автор – это редкая удача!

В уже разрушенное ради реконструкции здание национального парламента в те дни никого не пропускали, и я лишь однажды сквозь окошко увидела, как Тогрул Нариманбеков обновлял свои фрески. Жаль, что не засняла на камеру, как в тулупе, стоя на сквозняке на высоких помостах лесов где-то под потолком, он колдовал и целыми днями, и по ночам при свете специального фонаря. В результате такого титанического творческого труда и благодаря нескольким новым сюжетам смысл и яркость обрело полотно размером 33 квадратных метра с портретом Низами в центре, олицетворяющее время и духовную красоту азербайджанского народа. Его потом бережно «одели» в деревянную раму, в которой оно и сейчас радует всех посещающих здание Милли Меджлиса.

– Это был первый опыт столь бережного обращения с художественными ценностями в нашей стране.

– Да, панно Тогрула Нариманбекова в холле гостиницы «Москва» не дождалось такой уважительно заботы. Помнится, когда он получил этот заказ, мама советовала ему сделать роспись по примеру ренессансных художников на сшитых холстах, которые натягиваются на стену, но папу увлекла техника чистой фрески – темперой по сухой штукатурке. И проиграл – все это просто уничтожили!

– Панно имело историческую ценность?

– Во всяком случае – художественную. Это был первый опыт эмоциональной композиции на обдуманную тему, выполненной в прекрасной цветовой палитре. В защиту монументального полотна тогда активно выступали Анар, Рустам Ибрагимбеков, Наби Хазри, но тщетно.

– Что следовало делать, если было решено снести все здание?

– Как что? Лувр сберегает и не такие фрески, перенося их вместе с толстым слоем штукатурки, когда необходимо в процессе реконструкции или других реставрационных работ.

– Вы часто упоминаете Францию, это потому, что мама вашего отца – француженка?

– Биографии членов моей семьи широко известны. Последние свои дни Ирма провела рядом со мной. Она-то и очень постаралась, чтобы я получила французское гражданство

– Вам это было нужно?

– Конечно! Сейчас мы с сыном Тофиком часто бываем и живем там, весьма ком-

фортно чувствуя себя в этой стране.

– Вы имеете в виду богему, с которой все связывают жизнь художников, особенно французских?

– Была и так называемая богема. Только не во Франции – ею я насладилась в студенческие годы, в Тбилиси. Это, поверьте, такая интеллектуальная среда, такой возвышающий образ жизни, который приобщает на всю жизнь к достойнейшим ценностям, очищает от карьеризма и ориентиров на примитивную показуху. Само уникальное здание Тбилисской академии художеств, в которой я проучилась шесть поистине лучезарных лет, уровень преподавания, аура великих, чья энергетика буквально магнетизирует, учит дорожить чувством собственного достоинства, позволяют мне считать Грузию второй родиной – куда уж больше! Там все вмести и каждый в отдельности вдохновляли меня на вечный поиск, на потребность приобщаться к культуре и цивилизованности, почерпнутой из исторических глубин, как минимум отметающих чувство зависти, неприятие успехов другого.

– Это мощная внутренняя опора. А что касается теоретических, чисто профессиональных обретений? Говорят, в век развития фотографии для художников отпала необходимость выписывать детали.

– Какой хороший вопрос!

– Неужели?

– К примеру, я лично благодарна судьбе за то, что передо мной была поставлена задача, помимо всего прочего, «въедливого изучения предмета».

– Это как?

… И развивать добрые традиции, дорожить потенциалом

– Не знавшие, что такое фотография, художники средневековья и раннего возрождения скрупулезно выписывали детали не самоцели или демонстрации своего умения ради – целое только из них и может складываться.

– Поэтому в их произведениях с особым вниманием к каждому штриху и к каждой светотени выписаны мельчайшие подробности и детали, так восхищающие сегодня?

– То целое, которое, скажем, в натюрмортах, пейзажах, портретах с их помпезными вычурными костюмами и ювелирными украшениями передают не только форму, но и состояние предмета.

– Вот, оказывается, в чем дело!

– И в этом – тоже! Если б вы знали, какое это удовольствие выписывать красками на холсте тот же испанский воротник, холеные, украшенные замысловатыми перстнями руки, необычной вязки цепи, не говоря уже о глазах, которые не случайно называют зеркалом души.

– Вы этим занимались?

– Имела удовольствие, когда копировала картины великих живописцев даже в испанском «Прадо».

– Копирование – это важно?

– Очень! Это большая школа мастерства.

– А отец? Он давал вам уроки?

– Безусловно! Специальных сеансов, конечно, не устраивал, но что могло стать лучшей школой, чем возможность (до поры моего ухода во взрослую самостоятельную жизнь – естественно) находиться в его обществе, под его, пусть не постоянным, но заинтересованным вниманием? Только летние сезоны в пансионате

«Загульба» чего стоят!

Помню, мама увлеченно занималась резьбой по дереву – это особый кайф. Получив заказы, она всегда спешила их выполнить, подолгу искала образ. А папа, гвоздями закрепив холсты прямо на стене балкона, осуществлял свои неуемные по богатству красок замыслы. И тут же я со своими вечными эскизами… Здорово! По утрам спускались с папой к морю – он тогда с большим интересом писал скалы, ну и я старалась не отстать. Он то и дело заглядывал в мой этюдник, что-то подсказывал – разве не школа?

– Еще какая! Нынешние студенты не видят такой заинтересованной опеки?

– Отчего же? Преподавателям Азербайджанской академии художеств, где я работаю доцентом и заместителем заведующего кафедрой живописи, не занимать профессионализма, деловитости и горячей заинтересованности в успехах талантливой молодежи.

– Общественность может судить о результатах этих усилий лишь по выставкам. Как профессионал, да еще председатель молодежной секции Союза художников Азербайджана, вы наверняка более других осведомлены о ситуации в этой сфере и знаете цену ныне достаточно часто выставляющимся работам, в том числе и написанным молодыми художниками.

– А вот это уже не простой вопрос. Заметили, что открытие той или иной выставки у нас всегда предполагает ажио-

таж в час открытия, на церемонии которого достаточно формально выступают несколько уважаемых метров, а потом «публика» устремляется в залы, чтобы… не только все посмотреть, но и себя показать, отметиться.

– Считается, что выставка – праздник…

– Отправляясь на который, уместно принарядиться, сделать прическу? Те, кто интересуется развитием живописи, творчеством художников, особенно молодых, желает участвовать в решении множества важных для искусства проблем, приходят в залы на следующие дни. Только тогда можно без суеты и помпы, без панегириков и не всегда искренних похвал остаться наедине с работами, насладиться самыми достойными и «поговорить» с ними по душам. Увы…

– Как вы, председатель молодежной секции Союза художников, оцениваете сложившуюся ситуацию?

– Пусть будут и тусовки, и видимость интереса к искусству – когда-нибудь сам факт посещения сработает. И впечатления сложатся.

– Тогда что волнует?

– Волнует то, что выставки и сомнительные победы на конкурсах стали индульгенцией для вступления в профессиональный союз.

– А это видимость благополучия?

– Явная показуха. Они уводят от главного. Они даже вредны тем, что делают непопулярным профессионализм.

– Добрались до главной темы, с которой вроде бы начали… к вашему личному творчеству. В чем отличие профессионала от тех лихих дилетантов, которые довольствуются показухой устроенных выставок и не обладают самокритичностью?

– Профессионал умеет все! Он в любое время сделает добротный портрет, натюрморт, пейзаж, которые не оставят смотрящих равнодушными и по содержанию, и по форме.

– Без таланта это могут быть работы ремесленника…

– Совсем не обязательно. Самобытность проявляется в творческой индивидуальности, в выборе техники и манеры… всего не перечислишь и не объяснишь.

– В последние годы вы реализуете себя в кубизме – что это такое? Он подвластен только профессионалу?

– Что вы! Это направление, техника, в которой мне на данном этапе интереснее выражать свои мысли и чувства, отношение к предметам и жизни. Для обывателя это звучит заумно, но должны же мы стремиться понять то, что овладело умами многих самых талантливых живописцев.

– Поподробнее, если можно. Это все-таки авангардное течение? Протест против глубинной традиционности?

– Какой чудесный вопрос! Но не воспринимайте меня как лектора, читающего студентам основы живописи, или скучного экскурсовода, которому положено рассказать о той или иной эпохе, о личности художника, направлении в изобразительном искусстве.

– Почему же? Я готова быть добросовестным слушателем, ибо вижу огромную потребность в таких разъяснениях, позволяющих мне как минимум вообразить мостик, который приведет к пониманию причин, вызывающих потребность не соглашаться со многими современными художниками, особенно молодыми.

– Сегодняшняя наша беседа, по-моему, не обо мне. Я очень много и с большим увлечением работаю, не часто, но выставляюсь и, надеюсь, понята почитателями выбранной мною манеры письма. Но раз вопрос прозвучал, скажу так: как вы знаете, в искусстве живописи давно уже сформировалось множество направлений, проявилось стремление мастеров к проявлению самобытности, а на этом пути выбор, естественно, обширный. В моей манере действительно есть что-то от кубизма.

– А что это такое?

– Это авангардистское течение в изобразительном искусстве первой четверти ХХ века. Оно развивалось во Франции и других странах. Возникновение кубизма традиционно датируют 1906-1907 годами и связывают с творчеством Пабло Пикассо и Жоржа Брака. Кубизм выдвинул на первый план формальные эксперименты – конструирование объемной формы на плоскости, выявление таких простых устойчивых геометрических форм, как куб, конус, цилиндр, а также разложение сложных форм на простые.

– И лично для вас кубизм?..

– Способ осознания того, что конструкция, геометрическая форма предметов – основа всего материального. Для меня воздух тоже материален. Оказавшись перед чистым холстом, я вижу пространство с его гранями и пересечением плоскостей. Есть в моем методе и элементы фовизма – направления, отличающегося необычным восприятием цвета, когда на холсте, кроме конструкции, главное еще и соотношение цветов, активизация цвета как участника процесса мышления.

Да уж, выбор, конечно, очень интересен и явно оправдан как минимум возможностью оставаться серьезным профессионалом, которому все практически подвластно. Не случайно же работы заслуженного художника Азербайджана, доцента Азербайджанской государственной художественной академии искусств Асмер Тогрул гызы Нариманбековой более двух десятков раз выставлялись во многих странах мира. Ее полотна с интересом смотрели разные люди, отмечавшие, что в залах, где они выставлялись, остаются добрая аура и энергетика тех, кто не мог не выразить собственного отношения к увиденному и пропущенному сквозь сознание и сердце такого внутренне богатого автора.

«Ветер», «Осенний натюрморт», «Город. Торговая улица», «Цветы», «Композиция», «Размышления о любви», «Материнство», «Лето. Вид с балкона», «Старый город»... Это не только воспринятый художником комплекс образов, именно ею увиденной натуры, ошеломляющий буйством красок, композиционной логикой и личностным видением мира, в котором мы живем и который по-своему осмысливает мастер. Это еще и запечатленные в памяти неповторимые ощущения от событий, составляющих одну из вех творческого пути художника, веху биографии личности.

Кажется, теперь по-иному смотрю на произведения Асмер Нариманбековой – конечно же, как на плод изучения опыта гениальных предшественников и соб-

ственных талантливых родителей. Итоги раздумий о своем месте в мире профессионалов, постоянного поиска материала для собирательного образа, стремления сказать свое слово в многообразном мире изобразительного искусства, чтобы быть не просто замеченным и понятым, но и интересным. Возможно, более всего – себе. И все это уже давно не требует подтверждения – работы художницы высоко ценят профессионалы, их охотно приобретают во многих странах любители искусства и престижные галереи России, Франции, Нью-Йорка, Анкары, Тбилиси, Пекина, Хельсинки, Берлина, Лондона.

Мягкий нрав, потрясающую эрудицию и доброжелательность Асмер ханым, не говоря о ее большом таланте, трудолюбии и скромности, давно уже оценили коллеги и друзья, а многочисленные ученики видят в ней доброго и требовательного наставника, занятия с которым для них давно уже стали школой постижения жизни и не только в искусстве.

Пользуясь случаем, я прошу Асмер ханым хотя бы коротко рассказать о том, какими качествами она вооружает своих студентов.

– Ох! Хочу, чтобы в их сердцах и сознании при наблюдении за природой, за людьми, за многочисленными событиями и явлениями, по мере усвоения все новых знаний, накопления впечатлений и эмоциональных потрясений постоянно зарождались сюжеты, темы – вокруг столько судьбоносных проблем, в решении которых посильное участие можем принять и мы, художники. Хочу, чтобы они испытывали непрерывную потребность писать, рассказывать, делиться...

– Как вы сами?

– Ну, скажем так. Талантливые каждый по-своему, пусть в чем-то эти юноши и девушки будут похожи и на меня – ведь они мои ученики.

Галина МИКЕЛАДЗЕ

Каспий. – 2011. – 11 июня. – С. 10.