Азербайджанцы при дворе

Екатерины Великой

В Русском музее в Санкт-Петербурге хранится великолепный портрет сводного брата Ага Мухаммед шаха Каджара – Муртаза Кули хана, исполненный известным русским художником-портретистом Боровиковским по заказу императрицы Екатерины II. История пребывания Муртаза Кули хана в Санкт-Петербурге в конце царствования Екатерины II оставила след в русской живописи и литературе. Но, к сожалению, до сих пор по непонятным причинам этот факт не удосужился внимания азербайджанских историков и искусствоведов

После убийства Надир шаха Афшара (1747г.) в Иране вспыхнули межплеменные распри. В ходе борьбы за власть особо выдвинулись зенды – представители персидского племени луров и тюркского племени каджаров. В итоге победил более талантливый и энергичный Ага Мухаммед Каджар, который и возглавил шахский престол в Иране. Завоевав Гилян, правителем его и Астрабада он назначил своего брата Муртаза Кули хана. Но последний в 1784 году не без поддержки русских, для которых этот регион считался стратегически важным с точки зрения налаживания торговли с югом, поднял восстание против Ага Мухаммеда. В итоге Муртаза Кули хан был разбит и вывезен на русских судах в Астрахань. Но это его нисколько не остудило. В сентябре 1787 года при поддержке русской флотилии он возвращается, скорее, его возвращают в Гилян.

Ага Мухаммеду удается и на этот раз наголову разбить войска брата. Он грозится сварить Муртаза Кули хана в кипящем котле, а одному из высокопоставленных его приближенных в качестве устрашения отрезает нос и отпускает в лагерь брата.

Спасаясь от подобной или еще худшей участи, Муртаза Кули хан бежит в Санкт-Петербург. Пока принц жил в русской столице, Ага Мухаммед в отместку за поддержку русскими его восставшего брата снес построенные ими на каспийском побережье сооружения, разорил консульство и местные русские поселения.

Спустя некоторое время, в 1795 году, Ага Мухаммед шах вторгся в Южный Кавказ с большой армией, желая наказать грузинского царя Ираклия II за желание перейти под покровительство России. Без труда разбив отряды Ираклия II, он вошел в Тифлис. Сразу же после этого Ага Мухаммед шах наказывает талышей за поддержку Муртаза Кули хана.Весной 1796 года Россия объявила войну Ага Мухаммеду, и в Грузию были отправлены войска под командованием последнего фаворита Екатерины II (которая, кстати, присвоила ему титул светлейшего князя) генерал-поручика Валериана Зубова. С войсками Зубова Муртаза Кули хан был послан императрицей как претендент на каджарский трон. Но смерть Екатерины помешала развитию этих планов, Павел I отдал распоряжение о прекращении Персидского похода.

Скончался Муртаза Кули хан, согласно некоторым источникам, в Петербурге в 1798 году. Он имел двоих сыновей и несколько дочерей.

В Санкт-Петербурге Муртаза Кули хан был весьма благосклонно встречен императрицей Екатериной II. В одном из писем Екатерина II писала об утонченной любезности своего гостя, утверждая, что, по ее мнению, персы не идут ни в какое сравнение с тюрками, которые рядом с ними, «настоящие грубые мужланы». В другом сообщала: «Это человек добродушный и предупредительный. Он попросил осмотреть Эрмитаж и был там сегодня в четвертый раз; провел там три или четыре часа подряд, рассматривая все, что там находится… как настоящий знаток».

Симпатии императрицы переступили все допустимые по отношению к иностранным гостям границы: она заказывает большой трехметровый парадный портрет гостя самому в то время талантливому, модному и, конечно, дорогому портретисту Боровиковскому. Портрет был вывешан в императорском дворце и только после революции его перенесли в Русский музей в Санкт-Петербурге. В настоящее время портрет этот является одним из ценных экспонатов музея. Кроме того, Екатерина II подарила Муртаза Кули хану двадцать два портрета членов императорской фамилии. По тем временам, и даже по сегодняшним меркам, это был очень дорогой подарок. И естественно, что Александр I после смерти Муртаза Кули хана велел вернуть в Кабинет все дарованные ему портреты царской семьи по сохранившейся описи.

Вот как описывают портрет принца два русских искусствоведа. Первый: «Портрет Муртазы Кули хана полностью укладывается в традиционную схему парадного портрета. Однако необычность, даже некоторая экзотичность самой модели выводит портрет за рамки привычного для искусства XVIII века репрезентативного изображения высокопоставленной персоны. Тонкое «восточное» лицо обладает ярко выраженной индивидуальностью. В нем присутствуют и грусть, и меланхолия, и загадочность – богатая гамма чувств, к отражению которой так стремились художники эпохи сентиментализма. Гористый пейзаж, на фоне которого изображен герой, тематически связан с фигурой».

Второй: «Средством монументализации служит прежде всего цветовое построение портрета, основанное на контрастном сопоставлении широких красочных плоскостей. Лиловый халат, отливающий серым, золотая парча с красноватыми вкраплениями, темный мех, красные чувяки (джорабы, – авт.) и кушак и зеленые туфли звучат яркими пятнами, подчеркивая бледность лица, выделяющегося в обрамлении иссиня-черной бороды. Боровиковский обнаруживает здесь уверенное мастерство в изображении нарядных, расшитых пестрыми узорами тканей, разнообразные краски которых мерцают, как драгоценности. Широкое гибко-свободное письмо сочетается с миниатюрно-тщательной, как бы «графической» выписанностью деталей украшений». Глядя на портрет с позиций последних замечаний, невольно напрашивается сравнение с каджарской живописью.

В настоящее время известно несколько авторских эскизов этого портрета. О назначении этих эскизов существует следующее предположение. Вариант Русского музея, очевидно, предназначался для Екатерины II, которая должна была одобрить или отвергнуть создаваемый портрет. Этот эскиз, купленный Кабинетом вместе с большим полотном, позже перекочевал в Академию художеств, а оттуда – в Русский музей. Эскиз Третьяковской галереи, возможно, сохранялся в мастерской автора и позднее был продан. Маленький портрет Калининской картинной галереи мог принадлежать самому автору. На эскизах, по мнению Т.В.Алексеева – автора монографии о творчестве Боровиковского, изображение Муртаза Кули хана ближе к оригиналу. Фигура отличается большей приземистостью, в ней нет подтянутости и некоторых цветовых решений, наблюдаемых в конечном портрете.

История пребывания Муртаза Кули хана в Санкт-Петербурге на этом не заканчивается. Как уже отмечалось, один из приближенных принца еще в Персии, попав в плен к сторонникам Ага Мухаммед шаха, был зверски изуродован – ему отрезали нос. В статье А.Крашенинникова «О реальности основы сюжета повести Н.В.Гоголя «Нос», опубликованной в журнале «Вопросы литературы», в частности отмечается, что событие это могло лечь в основу сюжета повести писателя. Автор статьи пишет, что «Муртаза Кули хан обратился к Зубову с необычной просьбой – сделать своему изуродованному спутнику протез носа. Вид безносого перса в свите хана пугал всех и вызывал у многих отвращение». Зубов обратился с этим вопросом к Осипу Ивановичу Шишорину, который после окончания академии с золотой медалью за успехи в механике был отправлен на четыре года в Англию для продолжения обучения. Он был выдающимся мастером и дизайнером своего времени. Он воспроизвел в рисунке отрезанный нос жертвы, затем вылепил его и сделал по этой лепной модели носа два медных штампа. Для изготовления носа достаточно было вложить между штампами тонкий позолоченный изнутри лист серебра и выколотить его своеобразный протез. Наличие штампов позволяло повторять этот процесс в неограниченном количестве. По просьбе Муртаза Кули хана Шишорин сделал второй, запасной протез. Наружной поверхности протеза он придал цвет кожи. Придумал он также изящный способ ношения этого изделия на лице: оно крепилось изнутри к носовой кости «пружиной-биндажем» – приспособлением вроде того, что позднее применялось на пенсне. Для маскировки щели между щекой и макетом носа мастер придумал подобие лейкопластыря из тонкой шелковой тафты (тоже, вероятно, телесного цвета), пропитанной гумией (клейким соком особых растений).

В частном фонде Голицыных в Москве А.Крашенинников обнаружил весьма интересный документ нижеследующего содержания (приводится без купюр):

«Его светлости и разныхъ орденовъ кавалеру Платону Александровичу Зубову.

По приказанiю Вашей светлости зделанъ мною находящемуся при свите персидскаго хана чиновнику искусственной носъ изъ серебра въ нутри вызолоченой съ пружиной биндажемъ, съ наружи подъ натуру крашеной . . . .

. . . 200 сер.

Но какъ одинъ искуственной носъ, нося безъ переменно подвержен всякому непредвидимому случаю быть поврежденному, того для персидской ханъ проситъ зделать другой с принадлежащими к оному потребностями, как то штампъ из котораго выкалачивается носъ, тафты приправленной гумiями и красочки дабы онъ могъ и будучи въ своемъ отечестве удобно во время надобности их делать.

Другой носъ. . . . . . . 100 сер.

два штампа медныхъ для выколачивания носа. 100 сер.

5 аршинъ тафты приправленной гумiями . . . 50 сер.итого 450»

Шишорин, выполнив поручение, предъявил счет Зубову. Последний в свою очередь представил его Екатерине II, которая устно распорядилась «оплатить» своему статс-секретарю В.С.Попову. Подобные устные распоряжения императрицы тщательно документировались. Существует ряд переплетенных в сафьян томов «Имянных Ее Императорского Величества изустных указов».

В томе, относящемся к 1796 году, А.Крашенинников обнаружил документ, в котором содержалась следующая запись:

«Ея Императорское Величество высочайше повелеть соизволила заплатить из Кабинета механику Осипу Шишорину за зделанные имъ персидскому принцу Муртазакулихане находящемуся чиновнику два искусственных носа вместо отрезанного ему Агамагометханом по приложенному счету четыреста пятьдесят рублей.

Апреля 25 дня 1796 Василий Попов».

Как пишет Крашенинников, счет написан на первой странице двойного бумажного листа. Лист хранит следы того, что был прежде вшит в какое-то дело тремя стежками. Потом довольно небрежно вырван и сложен вчетверо. Бумага «затаскалась», загрязнилась по сгибам и даже на уголке сгиба протерлась. Видимо, некто, вырвавший счет, долго носил его и многократно показывал. Следовательно, вышеприведенный счет находился в этом же деле, входящем в фонд Кабинета Ее Императорского Величества. Очевидно, нашелся дерзкий человек, выкравший из архива документ только потому, что содержание было очень забавно. Особенно поражала просьба Муртаза Кули хана изготовить два искусственных носа. Крашенинников пишет: «При первом же ознакомлении со счетом Шишорина у меня возникло предположение: не мог ли Гоголь видеть этот счет с его бесхитростной фразой «какъ одинъ... носъ, нося безъ переменно подвержен всякому непредвидимому случаю...». Такая фраза могла вдохновить сатирика на сочинение фантастической повести о приключениях носа, ушедшего от своего хозяина. Но каким образом Гоголь мог увидеть этот счет?... Весьма вероятно, что некий легкомысленный «архивный юноша», перебирая именные указы, поразился содержанием счета, вырвал его из дела и, хихикая, показывал некоторым лицам в Петербурге. Тогда его и мог увидеть Гоголь». Но необычность «щета» запечатлелась в цепкой памяти Гоголя и затем преобразовалась в великолепную фантазию о самостоятельных прогулках носа коллежского асессора Ковалева. В окончательный вариант повести Гоголь вставляет дополнительный эпизод, которого не было в первой редакции: «Потом пронесся слух, что не на Невском проспекте, а в Таврическом саду прогуливается нос майора Ковалева, что будто он давно уже там, что когда еще проживал там Хосров Мирза, то очень удивлялся этой странной игре природы».

Если в предыдущих трех аллюзиях Гоголь позволял себе едва заметный кивок в сторону реальной подосновы, то, упоминая Хосрова Мирзу – историческую личность и, кстати, внучатого племянника Муртаза Кули хана, он полностью раскрывается. Истории искусственного носа перса, дважды «повторенного» по просьбе Муртазы ради «всякого непредвиденного случая», и собственного носа петербургского фанфарона, внезапно от него сбежавшего, зримо переплетены в эпизоде, где Хосров Мирза с удивлением смотрит на прогулки носа майора Ковалева. Крашенинников предполагает, что счет за данные изделия мог «ходить» в столице в качестве курьеза, стать известным Гоголю и подтолкнуть его воображение. Таким образом военное мастерство и жестокость Ага Мухаммед шаха внесли вклад в развитие русской пластической хирургии и через нее и литературы так же, как до этого они стимулировали создание первого в России экзотического портрета восточного правителя. И все это задолго до присоединения Азербайджана к России.

Чингиз Каджар

Каспий. -2012. – 28 января. – С. 11.