Пыльца с цветов бессмертного добра

Сиявуш Мамедзаде: Я все время нахожу новые старые слова…

Перевожу стихи… Перехожу

От рубежа к другому рубежу.

Переношу на острие пера

Пыльцу с цветов бессмертного добра.

Перевожу стихи… Перевожу

Стихи через широкую межу

Разрозненных друг с другом языков,

Религий, континентов и веков.

Перевожу на собственном горбу

Чужую боль, и радость, и судьбу…

Перевожу стихи, перевожу…

Моя давняя мечта познакомиться с известным поэтом-переводчиком Сиявушем Мамедзаде наконец сбылась. Мы встретились в его квартире. Вопросы свои я подготовила несколько месяцев назад, но в ходе беседы стала сомневаться, получится ли интервью с этим человеком... Мы расположились в гостиной, и Сиявуш муаллим со словами: «Это я накатал для интервью…» - протянул мне рукопись, в которой он изложил свои размышления в преддверии нашей беседы. Он надеялся, что это поможет в написании статьи, и, не дав мне возможности задать вопрос, начал рассказывать о себе. Сначала мне показалось, что он делает это специально, дабы проверить меня как журналиста (так обычно поступают с неискушенными корреспондентами, уклоняясь от ответов и направляя их не туда, куда планировалось). Не в моих правилах перебивать старших, но страх уйти ни с чем заставил меня заговорить. Сиявушу Мамедзаде в этом году исполняется 80. Но не это было темой моего визита, мне хотелось поговорить с ним о тонкостях переводческого искусства. Однако задав несколько вопросов, я поняла, что они слишком банальны и неуместны. В итоге получилось не совсем интервью - скорее беседа, обмен мнениями и воспоминаниями. Принесенная из соседней комнаты книга стала поводом для начала беседы. Самое известное произведение Физули - «Лейли и Меджнун», переведенное Сиявуш муаллимом на русский, оказалось у меня в руках. Мы сразу же обсудили очень интересное предисловие: «Обращение к Устаду от смиренного переводчика» и «Обращение переводчика к сведущему читателю». Сиявуш муаллим признался, что считает этот перевод самой значимой работой в своей жизни.Затем он показал мне стихотворение, посвященное Людмиле Евгеньевне Лавровой. «Я посвятил ей стихотворение. Она добрый человек и верный друг нашей литературы», - добавил Сиявуш муаллим и прочел несколько строк:

В избирательном тесном раскладе

На изменчивом фоне времен

Подвергались мы, к нашей досаде,

Приговорам предвзятых персон.

И когда верх брала конъюнктура

В закосневших ученых мозгах,

Искажалась литература

На печатных публичных листах.

Но есть личности, что неподвластны

Дуновенью мышиной возни,

Утверждают талантом прекрасный

Идеал благородства они.

Благодарствую Вам за служенье,

За широкую русскость души,

Отвергающей алчное рвенье

Мастеров преднамеренной лжи.

- Сиявуш муаллим, расскажите немного о себе.

- Я родился в Баку. Дом, в котором я родился, до сих пор стоит в старом квартале, который раньше назывался Бекским переулком (рядом с драмтеатром). Помню, как здесь мы играли в «альчики», «шумагедер»: втыкали колышки в разрыхленную землю, если таковую удавалось найти в переулке, и старались сбить колышек соперника. В «перышки» играли, запускали «змеев» с крыши. Нынешнее поколение вряд ли знает эти забавы.

Помню, как смотрел на узкий кусочек неба, освещенного салютом 9 мая 1945-го, который был виден в нашем дворике. Мне тогда было 10 лет…

Русскоязычных семей в этом переулке, где мы гоняли мяч, было мало. Было несколько ребят, мы играли с ними в «городки», «гуси, гуси, га-га-га», «бояре», разучивали русские скороговорки, считалки. Вот с таким багажом я и пошел в школу, практически не зная русского языка. Учительница Галина Георгиевна Чернявская говорила: «Бери мел», а я брал тряпку. Благодаря ее терпению я освоил русский язык. Учительница посадила меня за парту с отличником. Помню, он читает слово «печь», я читаю: «Печ», он повторяет: «Печь», а я говорю: «Печ и мягкий знак»...

Тогда у нас были педагоги, вернувшиеся с фронта, люди, сменившие шинель на педагогический костюм. Это было чистое, достойное поколение, которое буквально вчера смотрело в глаза смерти. Благодаря им качественный состав нашей страны был другим. Было уважение к фронтовикам. Тогда в стране существовал высокий моральный нерв. И система советского образования была великолепна.

Последнее учебное заведение, в котором я оканчивал 10-й класс, - школа №47. Я и теперь вижу окна своего класса, когда выхожу из дома. Тогда мальчики и девочки учились раздельно, уже после того как я окончил школу - в 1953-м, в год смерти Сталина, - школы объединили.

У меня два высших образования. Окончив Азербайджанский (Бакинский) государственный университет, я уехал в Москву поступать в Литературный институт имени Горького. Мне предлагали остаться в бакинском университете, но я был настроен на творческую деятельность и к тому времени уже работал в «Молодежке». Родители были немного раздосадованы, что я, как вечный студент, продолжаю учиться. Но я все же поехал в Москву, сдал экзамены и остался учиться там. Это был уникальный институт. У меня были замечательные преподаватели, сокурсники, впоследствии ставшие знаменитыми писателями. Это было счастливое для меня время.

У Гете есть фраза: «Если хочешь понять поэта, поезжай в его страну». Поехав в Россию, я стал лучше понимать Пушкина, Лермонтова, Блока... Увидев русский лес, застенчивые березы, слушая музыку русского леса, лучше понимаешь их. Сидя здесь и читая Пушкина, трудно проникнуться ощущением России. А зимой в Подмосковье я выходил кататься на лыжах, нас часто возили на экскурсии. Помню, как мы ехали в Ярославль, на родину Некрасова: цвела сирень, мы с ребятами дурачились всю дорогу, я пел песни (смеется).

Москва была как Рим: много ветра, приезжих, проводились кинофестивали, приезжали Жан Маре, Жерар Филипп и другие. Живые поэты в столице - например, Михаил Светлов, Константин Симонов… Я видел и слушал их. Помню, однажды увидел Константина Симонова в Союзе писателей. Я подошел к нему и, протянув руку, представился: «Сиявуш из Баку». Он шаркнул по-военному и тоже протянул руку (смеется). Он бывал в Баку, дружил с Самедом Вургуном, блестяще переводил его.

К тому времени я тоже успел перевести многих азербайджанских писателей: Мирза Ибрагимов, Сулейман Рагимов, Бахтияр Вахабзаде, Али Керим. Я писал во многих жанрах - и рассказы, и стихи, и пьесы. И переводил все. Первый мой сборник рассказов вышел в 1964 году, потом были повести, сборники стихотворений и моих переводов. Всего у меня более 10 книг.

- Сиявуш муаллим, как вы поняли, что перевод - это ваше, почему стали заниматься этим? Ведь это очень сложная работа, особенно перевод фольклора…

- Русский язык очень богатый, гибкий. Я 60 лет занимаюсь им и еще не вижу дна. Листаю толковый словарь Даля - у меня четыре тома, которые я купил еще в студенческие годы - и все время нахожу новые старые слова. Например, у нас есть слова «quzey» и «güney» - теневая и солнечная сторона горы. Оказывается, у русских тоже есть такое слово «усолонь» - солнечная сторона горы.

Перевод - не всегда трудоемкий процесс. Иногда в голову сразу приходит удачная формулировка, а порой над одним словом можно просидеть и несколько часов. Вот Владимир Кафаров, например, мой друг и известный переводчик, неоднократно возвращался к одному и тому же баяты, он чеканил слова.

Однажды я переводил Ислама Сафарли, у него был такой образ сельского мельника, который говорил так: «Şəhərin bərəkəti məndədi». Я это перевел как «борода в муке, города в руке».

Когда я преподавал в Бакинском славянском университете, предлагал студентам русские поговорки, чтобы они нашли их эквивалент в азербайджанском языке. А когда столкнулся с турецким языком - мне довелось переводить, - стал находить много слов, которыми мы, азербайджанцы, к сожалению, не пользуемся. Например, слово «осуществлять» на турецком - «oluşdurmaq» на нашем - «həyata keçirtmək». Грибоедов говорил, что изучение чужого языка помогает лучше понять свой. А Низами считал, что чем больше языков знает человек, тем больше он человек...

- Есть ли трудности в переводе современной азербайджанской прозы, или наш язык становится близок к современному русскому?

- Эти языки никогда не будут близки друг другу - слишком они разные. Например, у нас нет приставок, у нас есть суффиксы, префиксы. А приставка делает со словом замечательную вещь: есть «завод», «отвод», «перевод», «свод» и так далее. Это преимущество языка. Но у нас есть такие фразы, как «mənim gözüm səndən su içmir», «suyu şirin adam», «o dünyada üzü qara olarsan», «üzü ağ olasan». Я знаю тех, кто переводил это как «ты будешь с черным лицом». Это все не переводится лобово, надо сидеть и размышлять над русской трансформацией.

Еще хочу добавить, что азербайджанские слова очень легко рифмуются. Бахтияр Вахабзаде называл азербайджанский «сентиментальным языком». У нас есть такие фразы: «qadanı alım», «qurbanın olum». Очень теплая языковая окраска. На русский это переводится как «перейму твои печали, твои боли», но это не очень звучит.

- Сиявуш муаллим, вы еще занимаетесь переводом?

- Заказов уже не так много, но я все еще перевожу.

- А что читаете из художественной литературы?

- Сейчас читаю Платонова, он очень пластично пишет. Было время, когда на страницах «Литературной газеты» все говорили о произведении Апдайка «Кентавр», хотелось бы его прочитать. Тома Толстого лежат там (указывает на соседнюю комнату), а я еще их не все читал. Жизнь почти прошла, а столько всего не прочитано (смеется). Я очень долго читаю, часто возвращаюсь, смакую фразы.

Мы продолжаем говорить о литературе, затрагивая различные аспекты современных СМИ. В голове вертится вопрос, который не покидает меня с самой первой минуты появления в этом доме. Наконец все же решаюсь задать его.

- Вы один живете?

- Да. Жену, Валю, я потерял в 2009-м. Она окончила Московский государственный университет путей сообщения. Мы познакомились в кафе рядом с общежитием - «Драные паруса», как называли это место студенты. Сына потерял очень рано, но есть внук, который живет в России. Мы часто созваниваемся, иногда я навещаю его там, пару раз он приезжал ко мне в гости.

- Не скучно?

- Нет. Я смотрю телевизор (смеется, а потом закуривает и после некоторого молчания)… Хочу бросить курить. Уже 60 лет, как курю. Врачи советуют бросить, но никак не получается.

- Вы довольны выбранным путем?

- Да. Это - призвание, поприще.

- И никогда не жалели?

- Нет, это меня спасает. Когда на душе тяжело, напишешь, изольешь душу, и легче становится. Когда человек что-то делает и видит ту планку, которой достиг, любуется удачей, это его согревает и спасает.

Франгиз АГАЛАРОВА

Каспiй.- 2015.- 10 сентября.- С.- 13